На грани серьёзного - Сойфер Дарья - Страница 7

– А у тебя какой номер?

– Семьдесят второй.

– Что?… Эрик?

– А у меня тридцать пятый, я заранее приехал.

– Мне не захватил?

– Скажи спасибо, что я тебя вообще сюда записал, – Саакян лениво склонил голову набок. – Давай, шуруй в порядке общей очереди.

Кира безнадежно вздохнула. Ей рассчитывать было не на что. Ни густой гривы шелковых волос, ни соблазнительно надутых уколами красоты губок, ни прелестей, чтобы вывалить вместо всяких аргументов. Свой парень – вот кем она была. Горькая цена независимости. Бросила для верности несчастный взгляд на Касаткина, но тот лишь развел руками. Пришлось толкаться за странным долговязым юношей с сальными волосами мышиного цвета и толстенными очками.

За полчаса ожидания она успела убедиться: стендап собирает побитых жизнью. Нигде, пожалуй, не найти столь разношерстного сброда. Кунсткамера, и она в их числе – один из главных экземпляров.

В конце концов, с чего бы осмеивать жизнь красивым и счастливым? Над чем им смеяться? Нет, те, кто тешит эго и ищет славы, скорее побежит петь, танцевать или играть бандита в мыльной опере отечественного пошиба. А выйти на сцену перед десятками людей и вытащить наружу свои комплексы, обиды и неудачи – это занятие для психа вроде нее. Неудивительно, что природа решила прекратить на ней дефектную эволюционную ветвь.

То и дело по комнате разносился монотонный голос:

– Номер девять, Латышев, пройдите к сцене. Пятнадцать секунд. Номер десять, Алиев. Пятнадцать секунд…

Эти равнодушные призывы, похожие на вокзальные объявления, контрастировали с всеобщей нервозностью. Кто-то щелкал пальцами, кто-то беззвучно шептал под нос, кто-то в сотый раз сверялся с жамканой бумажкой.

Чужие выступления были почти не слышны: голоса комиков через стены сливались в нечленораздельный бубнеж. Но вот реакция публики угадывалась на ура. Кира подсчитывала про себя: у этого всего два смеха и одни аплодисменты, у этого зал закатывался раз десять. И она вздрагивала от страха и разочарования: с каждым успешным выступающим ее шансы становились все туманнее.

Девяносто третий номер… А если кастинг закроют раньше? Они же не будут там сидеть всю ночь? Это пробный проект, наверняка им выделили не такой уж большой бюджет. Да, народ говорит, что камеры в зале есть. Но это так, для нарезки. Может, покажут самые яркие моменты. Вопрос в другом: попадет ли в эти моменты выступление Киры? Может, содрать с себя рубашку для эпатажа? Не вариант. Она и в ванной-то избегала смотреть в зеркало, зачем подвергать такому испытанию ни в чем не повинную публику?

Зачем ей это? Кира беспомощно озиралась. Что она здесь делает? Великим комиком ей не стать. А быть местной знаменитостью, про которую пишут в газетах с телепрограммой и с которой расшаркиваются на корпоративах попсовые куклы, ей даже в страшном сне не снилось. Так зачем она здесь? Зачем вообще ей в телевизор? Она ж не фрекен Бок…

Взгляд снова зацепился за Эрика. Он уже стоял у прохода к сцене и по-кошачьи что-то нашептывал девице в наушниках. Та кивала и явно готова была расстараться ради этого видного самца. Давай Саакян, совмести приятное с полезным.

Он посмотрел в сторону Киры, нагло подмигнул, что-то сказал собеседнице, и ее сразу сдуло.

– Номер тридцать пять, Саакян, идите к сцене. Пятнадцать секунд, – донеслось из громкоговорителя, и Эрик резко выпрямился.

Стал серьезным, и Кире даже почудилось, что он волнуется. Но нет, снова широкая беззаботная улыбка. Тряхнул плечами, поправил волосы и исчез. Из зала послышался его вкрадчивый баритон, и уже через минуту взрыв хохота. И как он это делает? Сто процентов пройдет, подлец.

К тому моменту, как очередь дошла до девяностых номеров, Кира не чувствовала ничего, кроме дикой усталости. Ушло волнение, Эрик и Касаткин куда-то свалили, наверное, отмечать удачное выступление и ждать результатов в месте получше. Комнатка опустела, даже девушки в наушниках беспрестанно зевали. В телефоне постоянно мелькали сообщения от Ольги и Катюши.

Кира бегло посмотрела на экран: свежий конвертик. Письмо. Проверила машинально, хотя по электронке кроме рекламных рассылок давно ничего не получала. Но теперь писали из клиники: результаты анализов. Длиннющие слова, цифры, выделенные красным. Ниже нормы… Дело плохо? Лечиться?… Что это значит? Таблетки?…

– Номер девяносто три, Скворцова, подойдите к выходу на сцену. Пятнадцать секунд.

Какой-то парень тронул Киру за плечо, она вздрогнула, пошла, споткнулась. Во рту пересохло так, что губы прилипли к зубам, а на голову будто намотали ватное одеяло.

– Что?…

– Идите, девушка, не задерживайте!

Она словно впервые попала на сцену. В глаза ударили софиты, будто кто-то швырнул в нее световую гранату. И Кира не сразу смогла разглядеть людей в зале. С трудом сквозь тающие зеленые пятна она опознала Ольгу, Катю. И чуть ближе, неподалеку от жюри, Эрика. Моргнула, и на нее обрушились звуки. Аплодисменты, голоса, фонящий микрофон.

– Всем… – она прочистила горло. – Всем привет, меня зовут Кира, и я – программист.

Даже если бы к ее горлу кто-то приставил нож, она не вспомнила бы своего выступления. Язык автоматически ворочался во рту, с губ слетали какие-то слова. Кажется, кто-то смеялся. Но по большей части было тихо.

– Ты чего, мать? – уже потом, в подсобке, Саакян сжал ее плечо, и она ошалело уставилась в его обеспокоенное лицо. – Не поздновато для страха сцены?

– А?… Да нет… Не знаю. Голова болит.

– Присядь. Результаты потом скинут по почте. Тебя отвезти?

– Не, я за рулем. А где мои девочки?

– Тебе не стоило бы садиться в таком виде…

– А если эвакуируют?

– Нет, все-таки ты странная, – Эрик прищурился. – Колись, что стряслось?

– Все так плохо? – Она потерла виски и помотала головой, как упрямый козленок. – Нет, лучше не говори. Не хочу слышать, как ты злорадствуешь.

Она шагнула в сторону и неуклюже махнула рукой.

– Ты куда? – удивился Саакян и подался к ней.

– Говорю же: ждут меня. Все, увидимся.

И она ломанулась в зал, не разбирая, что он пытается высказать ей вслед.

Ольга и Катюша олицетворяли дружественную поддержку. Обе кинулись к Кире с ободряющими улыбками. Примерно с таким видом добрые бабушки реагируют на кашу из песка, приготовленную внуком. Мол, очень, конечно, вкусно, но есть это по-настоящему никто не будет.

– Отметим? – нарочито бодро предложила Оля.

– Все нормально, я в курсе, что облажалась.

– Да нууу… Очень неплохо. Ты молодец, – в поисках поддержки Ольга оглянулась на Катю.

– Точно-точно, – закивала та. – Были и гораздо хуже.

Чистое, неиспорченное дитя! Как хорошо, что хоть кто-то еще не научился врать.

– Поехали домой, я в норме, – и Кира первой направилась к выходу.

По большому счету, ей было наплевать, как она выступила. И пройдет ли дальше. Стендап, кастинг, телевидение… Все это показалось несущественным и утратило всякий смысл. Эти люди забудут ее через пять минут. Ее жизнь – и та ничтожна и никому не нужна. Что изменилось бы, исчезни она прямо сейчас? Ни-че-го. Стендаперов – вагон, программистов – еще больше. Может, она и правда в какой-то момент свернула не туда?

– Ты точно не хочешь, чтобы я с тобой посидела? – ворвался в разбитое сознание голос Ольги.

– Нет.

На автомате Кира дорулила до дома, добралась до своей комнаты и, опрокинув стакан отцовской наливки, рухнула спать. На субботу отключила телефон и ушла в себя, периодически пытаясь выяснить в Интернете, чем чреваты ее проблемы.

План дальнейших действий возник в ее голове воскресным утром, стоило ей подняться с кровати. Нашла в телефоне адрес клиники, записалась к Уме Тагировне на понедельник и попросила бланк заявления на донора.

Она все решила. Если есть хоть один шанс стать матерью, Кира им воспользуется. Разумеется, никому ничего не скажет. Для своих это будет случайный роман. Звучит всяко лучше и естественнее, чем покупать у племенного осеменителя биоматериал. Присутствие Кати немного осложнит дело, но и с этим можно справиться. Пару раз привести домой кого-то из друзей. Касаткина, Саакяна или Стаса с Лешей. Хороший, кстати, будет для девочки пример: только предохраняться и только по любви. И ни у кого не возникнет вопросов, почему папаша исчезнет: от этих бородатых хипстеров ничего другого и не ждут.