Эффект бабочки, Цикл: Охотник (СИ) - "Люук Найтгест" - Страница 7

                     Оглянись. Всё это мы сотворили своими руками.

                     И помни: никто не посмеет, никто не сломает и не заставит.

========== Глава 1: Мои оковы ==========

                                      Свет

свечи дрожит на голой стене.

                                      Тень

моя скользит навстречу судьбе.

                                      Может

быть, ещё успеешь меня остановить.

                                      Может

быть, ещё успеешь сказать:

                                      «Стой,

тебе не стоит уходить».

Иногда мне казалось, что я в чём-то провинился перед временем, что-то сделал не

так, впал в немилость перед этой могущественной стихией. Для меня эти минуты и

каждая из них в отдельности казались целыми днями, падали мне на плечи тяжёлыми

валунами, придавливая, не давая дышать, что-то делать. Но я был слишком упрям, слишком упорствовал во всём, что только могло попасться мне под руки. А потому

честно мог сказать, что время не на того напало. И вот так, потихоньку, осторожно, шаг за шагом я проживал день за днём, заставляя себя отворачиваться от верёвок, ножей и балконов. «Это не выход, — шептал я себе под нос, упрямо продолжая тянуть

свою лямку. — Не угождай ему. Не подставляй Сэто». И чем дальше — тем легче

становилось, как это ни забавно. На выпады отца я уже отвечал колкой улыбкой, напоминая о том, кто дал мне свои гены и «высидел яйцо с василиском». Он столь

часто пытался убить меня словами, что я начал вырабатывать иммунитет и даже

обзавёлся толстой жёсткой шкурой равнодушия. Порой потуги Рафаэля даже начинали

меня забавлять: отец так уморительно бесился, злился, а я в свою очередь питался

его ненавистью, не забывая время от времени подливать масло в огонь. То покажусь на

пороге дома с незнакомым парнем в обнимку, то у него на глазах поглажу брата пониже

спины, то ему нахально подмигну. Я знал, что рано или поздно чаша его терпения

переполнится, что он снова поднимет на меня руку. И, признаться честно, я ждал

этого момента с замиранием сердца, с непонятным восторгом и жаждой. Совру, если

скажу, что мне было ничуть не обидно из-за жестоких слов. Злости и обиды накопилось

достаточно, но я приучил себя не демонстрировать их, не показывать отцу собственную

слабость. Но, вероятно, слишком долго всё это в себе копил.

В доме было тихо и спокойно. Холодно, как всегда, зато тихо. Особенно приятно было

наслаждаться этим безмолвием в той части гостиной, что была ограждена сёдзи*. Здесь

стояли два кресла и небольшой кофейный столик. Книжные шкафы теснились вплотную

друг к другу, предлагая книги на любой, самый придирчивый вкус, но в тот момент я

наслаждался вовсе не литературными произведениями.

— Как думаешь, надолго они? — судорожно прошептал Сэто возле моего уха.

— Это Кабуки, дорогой. Они там застряли на несколько часов, — легкомысленно

улыбнулся я, покрывая поцелуями крепкую шею брата и изучая ладонями его тело. — Не

переживай так, мы всё успеем.

— Ну, ты-то ясно, — съехидничал юноша, за что тут же получил неслабый укус, но

подло хихикать не перестал.

— А будешь ещё так издеваться, — прошептал я, толкнувшись вперёд бёдрами, отчего

тот мигом вздрогнул, стиснув колени посильнее, — то я оставлю тебя как есть. И

придётся тебе самому заканчивать начатое.

— Ты так не сделаешь, — нагло ухмыльнулся Сэто, обхватывая моё лицо ладонями и

склоняясь к губам. — Ты же не хочешь потом грустно заниматься тем же самым?

Тут он был абсолютно прав, но мне совершенно не хотелось его в том уверять, а

потому я без лишних слов закрыл его рот поцелуем, впиваясь в его мягкие губы, врываясь в податливый и горячий рот языком. Брат отвечал на поцелуй охотно, почти

что жадно, изредка начиная кусаться. Его бёдра были горячими, упругими, а его

ягодицы я с удовольствием мял, то и дело разводя их в стороны до болезненного, возмущённого мычания юноши. Это возбуждало, доводило до исступления, и я ни на

мгновение не мог перестать истязать его гибкое тело, уже предвкушая, когда наконец

эта долгая безбожная прелюдия кончится и я смогу утолить свой голод. Желание

крепло, и я всё сильнее притискивал к себе Сэто, то и дело проходясь пальцами между

его ягодицами, надавливая на разгорячённое колечко мышц. Юноша застонал, нетерпеливо заёрзал, потянулся к моей ширинке, принимаясь бороться с ней, хотя сам

едва ли соображал что-то. А мне лишь оставалось расслабленно расположиться в

кресле, любуясь обнажённым братом. Долгие тренировки благотворно влияли на его

тело, и мне было приятно прикасаться к нему, к его крепкому торсу, рукам. Но он всё

ещё казался мне сущим мальчишкой! Особенно, когда со смущением принялся приспускать

с меня брюки.

Ох уж этот Сэто. Около года назад родители взяли в привычку каждый месяц уезжать

куда-нибудь: то в театры, то на выставки, то на концерты. В общем, дом был

полностью предоставлен нам, и я, наконец, мог со спокойной душой подолгу

засиживаться в ванной, греясь и расслабляясь. В один из снежных зимних вечеров, когда холод пробирался даже в самые уютные уголки жилища, пронизывая футоны и

одеяла, я отогревался на своём любимом месте, полный уверенности, что дома я в

гордом одиночестве. Каково же было моё удивление, когда двери ванной отворились и

ко мне зашёл Сэто. Брат выглядел потерянным, смущённым, но притом таким

решительным, что на несколько мгновений мной овладело любопытство. До того наши

ласки не заходили дальше целомудренных поцелуев и редких ночей, когда он прибегал

ко мне греться, не более. Впрочем, этим он сильно испытывал моё терпение, ведь, в

отличие от него, я безгрешностью не страдал совершенно. Помню, он тогда выглядел

так, точно собирается на эшафот, не иначе. Поджал губы и насупился, а я мог лишь

изогнуть бровь, следя за тем, как он торопливо избавляется от одежды.

— Здесь занято, — всё же подал голос я, когда младший направился прямо к ванной, а

затем переступил через бортик, опуская ногу в горячую воду.

— Я знаю, — пробурчал юноша и, полностью забравшись в ванную, присел на мои бёдра.

— Именно поэтому пришёл. Я хочу тебя.

Сказать, что я удивился — ничего не сказать. Мне и прежде доводилось становиться

жертвой его самых странных поползновений: то порой по утрам маленький извращенец

домогался до нижнего белья без спроса спящего хозяина (то бишь меня), то вообще

стаскивал из-под одеяла посреди ночи. Но какое-то время я просто не мог заставить

себя прикоснуться к нему с теми намерениями, с какими обыкновенно к своим младшим

братьям не прикасаются. И вовсе не из-за того, что я считал это аморальным, уродливым, низким и далее по куплетам. Сэто казался мне ещё слишком маленьким, почти что ребёнком, и я полагал, что все его попытки склонить меня к близости — не

иначе как детская забава, юношеский максимализм, требующий попробовать всё на

свете. И как можно раньше. Я несколько тревожился, что, оказавшись со мной ближе, чем обычно, за гранью всевозможных приличий, он потеряет себя. Боялся сломать его, хотя собственные низменные позывы ничуть не казались мне подозрительными. И вот, он

сидел у меня на бёдрах, обнажённый, дрожащий, возбуждённый, приятно придавливая

собственной дурманящей тяжестью. Не знаю, о чём я думал, когда повёлся у него на

поводу, когда не выскочил из ванной и не заперся в собственной комнате, когда

подчинился своим желаниям и взял своего брата. Тогда он проклинал меня сквозь зубы, царапался, кусался, шипел, что больше никогда ко мне не приблизится. И, несмотря на