И рассыплется в пыль, Цикл: Охотник (СИ) - "Люук Найтгест" - Страница 10

— Я убивал не только чернокнижников, — ощетинился альбинос; боль, отступившая от удивления, вернулась сторицей, перед глазами возникли неподвижные тела семьи, и ярость заклокотала в груди. — Других было куда больше!

— Неужели? — мужчина с издёвкой приподнял бровь, улыбнувшись. — И сколько же, по-твоему?

— Рильят был элементалистом! — воскликнул Охотник, сжимая цепи и едва не рыча. — И многие другие.

— Только он и был, — мягко и терпеливо поправил юношу чернокнижник, а затем протянул руку и вдруг коснулся его груди. Кажется, всё существо Акио взвыло от восторга, но злость перевешивала. — Ты угодил в ловушку обмана, и я тебя в том не виню. Твой бывший начальник был весьма настойчив в том, чтобы науськать тебя на нас и, полагаю, не гнушался изменять сведения, впоследствии попадающие к тебе.

— Но я собственными глазами видел их ауры, — заставил себя возразить Артемис, прислушиваясь к ощущению его ладони на своей груди. — Они отличались.

— Ещё скажи, что они не были похожи между собой, — едва слышно ухмыльнулся чернокнижник, поднимая на Артемиса прямой цепкий взгляд. — Наши условности тоже ввели тебя в заблуждение. Так получилось, что мы вынуждены менять не только собственные имена, когда посещаем подобные места. Обмануть взгляд необученного юноши не так уж и сложно. В этом есть и моя ошибка, согласен. Но ты стольких убил. Неужели ты не хочешь загладить свою вину?

— С какой это стати? — в Акио взыграла гордость, хотя общество такого мужчины для него и было, как для клирика экстаз молитвы.

Во взгляде Найтгеста мелькнуло что-то странное можно сказать жгучее. Губы его вновь дрогнули в улыбке. Он скользнул к окну и распахнул шторы так, чтобы скованный цепями юноша мог всё видеть, и в это мгновение дыхание у него спёрло.

— Мне сказали, чего ты желаешь. — Альбинос не особо слышал, что он говорит, просто вглядывался в пейзаж и не мог поверить, что это не бред воспалённого сознания. — И вот, ты здесь. Ты клялся, что сделаешь что угодно, лишь бы вновь быть здесь. Зов этих мест звучит в твоей душе, не давая покоя. И я позволю тебе находиться здесь, вот только за всё надо платить. Мои условия таковы: ты будешь следовать за мной всегда, куда бы я ни пошёл. Выполнять даже малейшее желание. Я скажу: «Убей», и ты исполняешь. Пожелаю, чтобы ты был в моей постели, и ты будешь.

— Не перегибай палку. Ты ничем не лучше Акиры, — хмыкнул гордец, приподняв подбородок. Чернокнижник убрал руку и чуть сощурился, будто прикидывая, всерьёз он это говорит или нет. Но в этот раз Артемис даже не думал шутить. — Я ни за что не буду повиноваться тебе. Придётся сделать что-то из ряда вон, чтобы я подчинялся.

— Я уже думал об этом. И у меня есть всё необходимое.

Мужчина повернулся к тумбе и взял изогнутый скальпель, чтобы затем подойти к пленнику почти вплотную. Окинув его оценивающим взглядом, он чуть поморщился, затем мягко повёл рукой. Тени кинулись к Акио изо всех углов, подхватывая и поднимая в воздух, цепи разомкнулись, и руки безжизненными плетьми упали вниз, тут же мучительно заныв от жуткой боли. Артемис чувствовал себя так, будто лежал на удобнейшей кровати и не мог пошевелиться, глядя на склонившегося над ним мужчину.

— Ты навсегда запомнишь, кто твой господин. Эта память останется с тобой до конца жизни, — тихо прошептал он, поднося лезвие к бледному испуганному лицу. Оно жадно и размеренно пульсировало, источая холод.

Ни дёрнуться, ни возразить не получилось. Воздух стал таким густым, что, казалось, мысли тонули в нём, а вот боль была невыносимой, неразбавленной и безумной. Она скользнула леской от глаза по правой щеке вниз, кровь хлынула, заливая лицо и рот, крик застыл в горле. Мужчина склонился ниже, чуть щурясь, сосредоточенный на своей работе. Нижнее веко и щека были распороты вместе с верхней губой до самого основания левой челюсти, и кровь утекала, не желая останавливаться. «Где же ты, чёртов хранитель?!» — истеричная и шустрая мысль не настигла адресата, Гилберт же чуть улыбнулся и отстранился.

— Это не летально, не беспокойся, — утешил Охотника чернокнижник, а затем его тень поднялась с пола, оживая, и мужчина легко и играючи откромсал от неё кусок, пусть и испытал от этого нестерпимую боль, пронзившую самую душу. Эта рана обещала кровоточить ещё долгие годы. — Вот так. Сейчас станет легче.

Это была его первая ложь, которая врезалась Артемису в память на всю жизнь.

— У меня уйдёт на это подношение много сил, так что сделай всё возможное, чтобы не обмануть мои ожидания, милый, — выдохнул Найтгест.

Клочок тени улёгся на разодранное лицо, холодный и живой, слегка пульсирующий, будто бьющееся сердце. Он ввинчивался в кожу и мясо, стягивал мышцы, но не облегчал муки, лишь усиливал их, прорезая новые дыры в коже. В том, что Охотник считал своим достоянием и козырем в любой игре. Теперь метка Найтгеста была на нём, как тавро на скоте или марка на особо ценном товаре. Кровотечение не останавливалось, слабость туманом подкатывала к голове, а Гилберт едва заметно улыбался, глядя на него. Затем склонился ниже и принялся слизывать кровь с кожи, распуская толпы мурашек по юному телу. Жадно и порывисто, дыхание его подёрнулось неясным хрипом, а уже через пару секунд Артемис различил острые клыки, выступающие над ровными белыми зубами. Апатия поглощала ярость, непреодолимое желание вцепиться пальцами в шею мужчины, сжать до хруста. Но тело не повиновалось, более не принадлежало ему и не подчинялось.

❃ ❃ ❃

Тьма сковывала меня ещё не меньше нескольких недель, и большую часть времени я пребывал в лихорадочном забытье. А в остальном… Открывал глаза, ловил взгляд аметистов, прислушивался к глубокому голосу и вновь проваливался в сон. Щека причиняла жуткую боль, скорее вызывая больше ненависти, чем подчиняя непосредственному хозяину чёрного шрама. Как я злился на него! За то, что погубил мою семью, за то, что посмел назваться моим господином, за то, что оставил эту уродливую метку, за то, что обернул всё это так. Даже теперь, порой, вспоминая всё произошедшее, я трясусь от слепой ярости и не могу простить. Гилберт действовал резко, уверенно и без оглядки, в каком-то смысле даже правильно, однако я винил его за это. За шрам, за ненависть, за холод.

Должно быть, он думал, что я буду таким же, как и подвластные ему тени: покорным, безропотным и послушным. Что же, мы оба «не на того напали» и слишком поздно сделали из этого выводы. В то время им руководила слепая ярость и, пожалуй, он не до конца понимал, чего же хочет. Я же следовал за собственной гордостью, которую лелеял слишком долго, считая растоптанной и неприкосновенной одновременно. Можно сказать, тогда мы ненавидели друг друга за то, что не понимали, и не могли уступить никакими способами. Чтобы я? Да вдруг пошёл на попятный только из-за того, что слабее стократ своего противника? Ни за что! Он не хотел уступать потому, что был сильнее, старше, вроде как даже мудрее. Идиоты. Оба.

❃ ❃ ❃

Временами Артемис приходил в сознание в полном одиночестве в выхоложенной комнате и брёл изучать окрестности. Надо сказать, в первые дни таких блужданий он не мог не то что выйти из замка, но даже найти обратную дорогу, столь огромен и изменчив он был. Вот, кажется, идёшь по мало освещённому коридору, а в следующее мгновение оказываешься в открытой галерее, продуваемой всеми ветрами. И тут же обнаруживаешь себя в пустом мрачном зале, предназначение которого совершенно неясно. Особенно жуткими были тени. Они таились в каждом углу: в хоть сколь-нибудь заметной трещинке, складках тяжёлых штор, грубой канве гобеленов, изгибах барельефов, украшавших все потолки, редкие статуи и вовсе казались живыми от неторопливого танца мрака. Чувство внимательного пристального взгляда не исчезало ни на одно мгновение, от него крутило желудок и бросало в холодный пот.

И тишина. Гулкая, зыбкая, поглощающая все звуки. Преследовала попятам подобно хищнику, готовому настигнуть добычу. Пробуждаясь от болезненного кошмара, он слышал вдалеке голоса, шаги, отголоски разговоров, но, выходя из спальни, обнаруживал лишь пустой замок, где бы ни находился. Будто никого, кроме него, в нём никогда и не было. Лишь один раз Акио удалось встретить девушку, плотно укутанную в чёрную мантию. Он окликнул её, поинтересовался, где здесь выход, она заметалась, взгляд её забегал по сторонам, а затем она растаяла тёмной дымкой, оставив Охотника тихо обмирать от ужаса.