Нам нельзя (СИ) - Вереск Катя - Страница 3

Она покачала головой с таким видом, будто восемнадцатилетние ходили перед ней прямо сейчас, виляя подтянутыми задницами. Камень в мой огород, понятно. Галка, младшая сестра, уже успела обручиться, свадьбу назначила на конец июля. А я все оставалась одна.

Но тыкать меня носом в мое одиночество не стоило.

— По-моему, торопиться не стоит никому. Надо найти своего человека, — ответила я. — Того, кого действительно любишь, и неважно, сколько лет тебе исполнилось.

— Так можно и всю жизнь прождать, — ехидно заметила тетя Люда. Я пожала плечами и глянула на бабушку. Она улыбалась, все время держала дядю Сашу за руку. Давно я не видела ее такой счастливой.

— Можно и всю жизнь… — рассеянно проговорила я. Поняв, что есть больше не хочется, а сидеть с теткой за одним столом и терпеть, пока меня унижают на глазах у Женьки, — тем более, я отодвинула стул.

— Спасибо, было очень вкусно, — сказала и вышла из-за стола, попутно поймав взгляд Галки. «Нашла на кого обращать внимание», — читалось на ее лице. Потом поговорим и перемоем тете Люде кости, решила я и подмигнула ей в ответ.

Совсем как подмигнул мне Женька с полчаса назад.

На кухне я заварила чай — какой-то травяной из пакетиков, первое, что нашла в бабушкиных залежах. Запахло мятой. Прихватив пару сушек из шкафа рядом с плитой, я вышла в сад.

Моим излюбленным местом всегда был колодец. Высокий, обложенный потемневшими кольцами сруба, он стоял в дальнем углу, среди яблонь и высокой, по колено травы. Деревянная крышка нагрелась на солнце, и я с удовольствием на нее села, как на лавочку, спиной к дому. Кружку с чаем поставила рядышком и сделала глубокий вдох. Солнечные пятна приятно скользили по моему лицу, и я прикрыла глаза.

Ничего, нужно как-то перетерпеть эти девять дней. Тетя Люда наверняка уедет уже послезавтра и захватит Женьку с собой.

Тогда, в Лондон, он тоже уезжал отсюда. Стоял жаркий июль, джип дяди Андрея скрывался в клубах поднятой пыли, белоснежной на солнце. Все наши — бабушка, мама, папа, Галка, — стояли и махали вслед, а я не могла. Просто руки онемели, сердце онемело. Я медленно рассыпалась, смешивалась с дорожной пылью…

Так что сейчас ему тоже надо уехать. Как в поговорке, с глаз долой…

— По-моему, что-то было лишним, то ли оливье, то ли третья куриная нога, — раздался за моей спиной голос, и рядом со мной уселся Женька.

3 (обновление от 28.06)

Пришел поддержать меня? Я была очень благодарна, что он не извиняется за тетю Люду напрямую. Да и сама хороша… Обычно я не реагирую так остро, ведь обижаться — значит показать обидчику, что его слова достигли цели. Но сегодня как с цепи сорвалась.

Довольный, как кот после сметаны, Женька откинулся на локтях и сощурился на солнце. Футболка немного задралась, обнажив загорелую, поросшую редкими волосами кожу над штанами.

Я отвернулась. Что отвечать про куриные ноги и оливье не знала, в голове крутились только торсы, длинные мужские пальцы и какие-то многочлены.

— То есть, ты у нас учительница. Как и собиралась, — Женька прервал затянувшееся молчание. Кивнув, я отпила чай.

— Если я что-то решила…

— То не отступишь, ага, — закончил он за меня. Надо же, помнил мою любимую присказку. Когда я так заявляла лет в четырнадцать, то представляла себя какой-то одинокой волевой героиней, Жанной Д’арк или Кларой Цеткин, не меньше. Одна против целого мира.

В последние годы желания волевого одиночества у меня поубавилось.

— И как оно? Работать с детьми. — Женька нагло присвоил мою кружку и сделал из нее большой глоток. Вздохнув, я протянула ему оставшуюся сушку, которую он с удовольствием проглотил.

— Так же, как со взрослыми, — ответила я. — Иногда сложно, иногда весело. Недавно были с Галкой в клубе…

Женька округлил глаза.

— А вот это интересно. Часть педагогической работы?

— Не перебивай. Так вот, были в клубе, я в мини и на каблуках, с каким-то безумным макияжем…

— Не надо, тебе не идет.

Я посмотрела на него с укором.

— А тебе откуда знать, что мне идет, а что — нет? Ты меня на каблуках не видел.

Женька кивнул.

— Не видел, но посмотрел бы. И заставил переодеться.

Фыркнув, я легонько стукнула его по макушке. Рука сама поднялась, по старой привычке, и сперва я испугалась — как он отреагирует сейчас? Понравится ли взрослому мужику, что его щелкают по затылку? Но Женька, весело сощурившись, отпрянул в деланном испуге, и я немного расслабилась. Все-таки некоторые вещи не меняются.

— Так вот, — продолжила. — выходим мы на свежий воздух, Галка закуривает, я рядом стою. И тут у соседнего дома останавливается машина, и выходит девочка из моего класса, вместе с родителями. Видимо, только с дачи приехали, в пробке стояли… Знаешь, иногда до самой ночи простоять можно!

— Знаю, еще как.

— Ну вот. Я и сделать ничего не успела, как она меня заметила. Машет и такая, на всю улицу: «Элина Николаевна, добрый вечер! У нас завтра литература или русский?»

— Русский. Матерный.

— Да ну тебя, она же ребенок. И на матерном я не умею…

— Это будешь кому-нибудь другому рассказывать. Помнишь Лесную улицу?

Я усмехнулась. Нам тогда было лет по девять или десять, и мы часто играли рядом с дальним проулком деревни. Администрация почему-то нарекла его Лесной улицей, хотя улицей там и не пахло: между шестью домами кривилась узкая дорога, западая в глубокие, наполненные водой ямы. В последнем доме — избе, выкрашенной в зеленый, — жили мальчишки-близнецы. Старше нас всего на год, но вредности и злости в них было на шестерых. И развлечения под стать: то дворняг камнями гоняют, то стреляют по нам из рогатки, то с велосипеда столкнут, когда мимо проезжаешь.

Однажды один из близнецов забросил наш велик в канаву, в самую крапиву. Тогда Женька не выдержал и полез на него с кулаками. Ну а где первый, там и второй, и вскоре они катались по земле уже втроем, отчаянно пыхтя и лягая друг дружку в живот. Я возмутилась — как же так, моего брата, моего другана бьют?! Подскочив, я по-девчачьи вцепилась в светлые вихры одного из мальчишек и оттащила, выкрикивая все матерные словечки, когда-либо услышанные от родителей. А когда тот взвыл и принялся выкручиваться, укусила его за ухо, совсем как Майк Тайсон. Такого безобразия мальчишка не ожидал и, завопив, сбежал к себе во двор. За ним скрылся и второй, пообещав рассказать все маме. А мы с Женькой, гордые и растрепанные, вытащили велосипед из канавы. Он сел за руль, я — на багажник, и мы покатили дальше.

— А помнишь, ты забралась вон туда, — сказал Женька, указав на кряжистую, замшелую яблоню, росшую у забора. «Мама-яблоня», прародительница остальных яблонь в саду. — Сказала, что лазаешь не хуже меня, а сама свалилась вместе с веткой.