Мой наркотик (СИ) - "зеркало мира" - Страница 18

– Ваш друг, Иван, рассказал мне, что внутривенно вы начали принимать героин всего четыре месяца назад, это так? – тихо заговорила она и впервые подняла на меня глаза. Они оказались ярко-голубыми.

Я молчал и рассматривал ее, словно не слышал вопроса, словно время вокруг нас остановилось и мы оказались в вакууме. И она меня не торопила, давая возможность себя осмотреть. Красивая, хотя я никогда не любил блондинок. Кожа молочно-белая, не тронутая загаром, руки тонкие с аккуратными ноготками, ноги стройные и длинные – хоть портрет пиши. Я лежал на кровати и был не в состоянии произнести ни слова. Нет, не потому что был сражен ее красотой, а потому что не было сил пошевелить губами. Но время шло, и игра в гляделки начала надоедать. Я собрал все свои скромные силы в кулак и прошептал:

– Да.

– Вам повезло, синдром отмены в вашем случае не представляет собой особой объективной опасности для жизни. Все болевые ощущения являются фантомными, то есть это своего рода болевые галлюцинации мозга, не желающего самостоятельно производить вещества-регуляторы. Нервная клетка, которая привыкла жить в условиях повышенного «электрического напряжения», теперь не может привыкнуть к нормальным условиям, поэтому длительное время вас будет преследовать некое подобие депрессии. Аппетит появится не скоро, так же как и нормальный сон. Но это не значит, что есть и спать не нужно. С этого дня вам регулярно будут ставить капельницы с глюкозой, чтобы не допустить истощения, а также поить и давать снотворное. Надеюсь, к концу этой недели вы сможете питаться самостоятельно и мы переведем вас в общую палату.

– Отвяжите, – попросил я хрипло.

Она покивала, встала и покинула палату, не проронив ни слова. Следом вошел мой старый знакомый санитар. Действительно развязал, но вместо того, чтобы оставить в покое, сдернул с койки и потащил в душ. Это означало, что и постель мне поменяют.

– Будешь продолжать гадить под себя, я тебе что-нибудь сломаю, – пробасил он, вталкивая меня в санузел. Там беспардонно раздел и толкнул под прохладные струи воды. Это несколько отрезвило, и я понял, что тело больше не выламывает от боли. Первая и самая страшная стадия была позади.

Но со временем не стало лучше. Пришло равнодушие. Я словно превратился в комок из ваты. Мог ходить, стоять, есть, но не хотел. Сил и желания не было ни на что. В «ломке» все раздражало, а потом стало противным – лица людей, вид из окна, любые слова и действия казались бессмысленными и тупыми. Ничего не хотелось, и ничто не интересовало, ни-че-го. Героина хотелось, что ни говори, но тоже как-то вяло… Была в мозгах постоянная мыслишка о «белом». Если бы дали, не отказался, а так все равно, что его нет. Зачем жить – непонятно совершенно, но кончать с собой – тоже вроде незачем. Да и силы на это нужны… Единственное, что я мог, это лежать и смотреть, как по стене ползет муха. Мысли в голове двигались заторможено, по цепочке, сначала одна: «хочу писать», потом другая: «надо сходить в туалет»… Сложнее мыслей не было. Звуки слышны как-то издалека; когда к тебе обращаются, половина «не доходит», как будто погружен в какие-то свои мысли, которых на самом деле нет.

Светлана Васильевна заставляла ежедневно подниматься с кровати и в определённое время приходить к ней в кабинет для разговора. Я приходил. Вернее, меня поднимал и приводил мой персональный шкаф с антресолью. Докторша пыталась вывести меня на диалог, а я не понимал, для чего он, поэтому молчал. Мне казалось, что я замер в какой-то оболочке, и видел, как мимо меня проходят дни, будто в перемотке. Утро сменялось днем, день – вечером, вечер – ночью. И так по кругу. За окном небо было постоянно затянуто тучами; на тумбочке неизменно стояла тарелка с жижей, именуемая кашей; санитар постоянно заставлял меня что-то делать, и если бы не он, то, по всей видимости, я бы так и превратился в статую.

Постепенно я привык к распорядку дня и заблаговременно сидел у тумбочки, когда мне в палату приносили еду, стоял у двери, когда нужно было идти к врачу, ходил сам в душ и туалет. Как дрессированная собака, у которой нет выбора. Тогда меня начали снимать с препаратов и появилась бессонница. Я смотрел на унылое небо и пытался восстановить мышление. Ведь когда-то у меня был неслабый IQ, а теперь вместо мозгов такая же кашица, как и в тарелке на обед. Я не мог, как ни напрягался, вспомнить ни одного детского стишка, которые заучиваешь в школе раз и на всю жизнь. Где же находился этот чертов дуб? У моря, что ли? Это злило. Но не настолько, чтобы эмоции нашли выход. Сколько ночей я не спал — не знаю, но именно бессонница стала моей спутницей на некоторое время. Тогда все звуки пропадали. Становилось спокойно и легко. Никто не гремел посудой и ведрами, не задавал мне вопросов, никуда не требовал идти. И лишь спустя месяц я смог уснуть.

Однажды утром за окном я увидел снег. Я стоял и недоуменно смотрел на него, словно внезапно оказался на другой планете. Совершенно потерялся во времени. За спиной маячил взволнованный санитар. Еще бы – пациент впервые за долгое время проявил активность самостоятельно.

– Какой месяц? – спросил я, не оборачиваясь и не обращаясь ни к кому конкретно.

– Начало декабря, – ответил санитар, став за спину почти вплотную.

– Долго. Сколько я еще здесь пробуду?

– Пока легче не станет.

– А станет легче? – посмотрел я на свой «шкаф» через плечо.

– Обычно становится, – пожал плечами удивленный санитар.

– Когда меня переведут в общую палату? Я теперь самостоятельно все делаю.

– Вроде не переведут. Слышал, кто-то заплатил за тебя, будешь в отдельной.

– Кто заплатил? – повернулся я к нему полностью.

– Откуда я знаю? Васильну спроси.

В голове возник образ Вани. Неужели он у отца деньги выпросил? Меня внутренне подбросило от волнения, и мне срочно понадобилось встретиться с врачом. Как она вообще смогла взять деньги с этого мальчишки? Он же ребенок совсем и не понимает, что делает. Светлана приняла меня незамедлительно, удивленная моей активностью, и убедила, что ни с каких детей денег не брала.

– Кто тогда заплатил? – продолжал пытать я.

– Соловьев Александр, – охотно ответила докторша, с интересом глядя на меня. – Кем он вам приходится?

– Мой друг и партнер по бизнесу, – растерянно ответил я. Совершенно не ожидал, что Сашка будет оплачивать лечение и мой комфорт.

– Хорошие у вас друзья. А о каком мальчике вы так переживаете?

– Это имеет значение?

– Имеет, раз мысли о нем заставили вас подняться с постели.

Я смотрел на Светлану Васильевну, как баран на новые ворота, не зная, что и ответить. Вроде не сложный вопрос задала, но ответ сформулировать было проблематично. Странно, что о Ване я не вспоминал все это время, погруженный в собственные муки тела и души. Это же ради него я загремел в психушку. Теперь он мне казался далеким воспоминанием или странной фантазией, вызванной героином. На мгновение я даже засомневался в его реальном существовании. Докторша ждала ответа, продолжая рассматривать меня, как диковинную зверюшку, а я облизывал губы и все не мог собраться с мыслями.

– Мой парень, – отозвался я наконец, отведя глаза. Тогда я решил, что моя ориентация уже не имеет значения, раз оказался в подобном месте.

– Давно вы вместе? – быстро задала Светлана следующий вопрос, пока я опять не ушел в себя.

– С мая.

– Судя по всему, у вас к нему сильные чувства, раз решились лечиться?

Я не ответил на глупый вопрос. И вообще больше ни на один вопрос в тот день не ответил. Мысли в голове начали сходить с ума. Перед глазами возникали образы моего мальчика, и бесконечные вопросы касательно будущего заполняли сознание. А что, если его образ я себе действительно придумал, и он не такой замечательный, каким я его видел под кайфом? Что со мной будет, если я выйду, а он от меня откажется? Что, если нам не будет комфортно вместе, как раньше? Буду ли я ему снова интересен, или он мне? Я думал и думал, грыз ногти и кусал губы, беспокойно вышагивал по палате и барабанил пальцами по подоконнику, пока в один момент не понял, что хочу дозу. Меня тряхнуло, как от удара током. Только не это! Меня бросило в жар и затряслись руки. Появилось непреодолимое желание уколоться, неважно чем, лишь бы в вену. Сознание помутилось и, кажется, я завыл от бессилия. Меня скрутили и привязали к койке. Прибежала Светлана, но запретила колоть меня нейролептиками.