Пять причин улыбнуться - Градова Ирина - Страница 10

Все остальное произошло так быстро, что Сергей не успел отреагировать. Алька выбежала из комнаты, шарахнувшись от него, как от дикого зверя. А потом раздался хлопок двери.

Что он сделал?

Приперся в дым пьяный и наорал на девушку, прочитавшую его записи, которые, он надеялся, кто-то рано или поздно все же прочтет.

Испугал ее так, что она выскочила из дома в чем была, не надев даже обуви.

Она права — он вел себя как дикое, озлобленное животное, слишком долго сидевшее в клетке и оттого не способное адекватно себя вести.

Потому что это запертое в клетку животное чувствует себя брошенным.

Потому что сладкий запах духов, донесшийся из комнаты, дал ему надежду. Надежду на то, что никак не могло случиться. Он представил себе лицо Елены, которая вдруг вернулась. А вместо нее увидел Альку…

Ненависть, неприятие самого себя захлестнули Сергея до краев. Он схватил со стола голубой кристалл и изо всех сил швырнул его на пол. Голубые осколки разлетелись по красному ковру, а комната наполнилась сладким запахом Елены, от которого у Сергея голова пошла кругом. Он задыхался в этом приторном раю воспоминаний. Он задыхался от бессильной ярости, от тоски, которая с этим запахом заполняла каждую клетку тела. Сергей закрыл глаза, а когда открыл их, ему показалось, что на краешке кровати сидит Елена, как она любит, плотно сжав колени и положив на них тонкие руки…

Он выскочил из комнаты, охваченный страхом безумия. Где-то внизу, на улице, металась Алька, и Сергей испытывал болезненное желание найти ее, утешить, привести обратно. И даже не потому, что ему жаль ее, а потому, что сейчас она, сама того не зная, была единственным человеком, удерживавшим его на краю реальности…

Сергей добежал до метро и обратно, не забыв заглянуть в стеклянные кабинки остановок. Альки нигде не было. Ему казалось, что-то отрывается внутри и, если он не найдет Альку, непременно оторвется до конца. Задыхаясь, он рванул во дворы, выкрикивая на бегу ее звонкое мальчишечье имя:

— Алька! Алька!

Темные безлюдные дворы безмолвствовали, отвечая лишь белизной свежевыпавшего снега.

— Алька!

В одном из двориков, в окне детского деревянного домика, Сергею померещилась тень. Одним махом перескочив невысокий забор, он подбежал к домику.

— Алька!

Она сидела внутри, опустив голову на колени, и тихо плакала. На ней не было ничего, кроме тонкого свитера и джинсов. Не было даже тапок, тех больших тапок, что отдал ей Сергей. Ноги в тонких колготках промокли и, конечно, страшно замерзли. Сергей стащил с себя свитер и протянул его плачущей Альке:

— На, надень.

Она не отзывалась. Сергею пришлось поднять ее руки и силой натянуть на них свитер. Из прорези показалась голова с взъерошенными волосами, лицо с заплаканными глазами и в кровь искусанными губами.

— Отстань!

— Пойдем домой.

— Это твой дом.

— Какая разница? Другого у тебя нет. Пойдем.

— Не пойду! — замотала головой Алька. Сергею показалось или на его холодную щеку и вправду упало несколько слезинок? — Иди сам. Ругайся сам с собой! Кричи на стены!

— Ты всегда решаешь проблему бегством? Как Колобок? От зайца ушел, от медведя ушел… От всех не убежишь…

— Отстань, — немного спокойнее сказала Алька. В сущности, он прав. Но признавать его правду ей не хотелось. — И от Волка убегу.

— Значит, я — Волк? — усмехнулся Сергей.

— Самый настоящий. Злой и одинокий. Тебе никто не нужен, и ты — никому.

— Поддела так поддела, — вздохнул Сергей, не особенно обидевшись на ее слова. — Думаешь, наговоришь мне гадостей, и я уйду? Не выйдет. Придется вам, гражданочка, проследовать за мной.

— И не подумаю, — всхлипнула Алька, все еще пряча заплаканное лицо в холодные ладони.

— Останешься здесь? Замерзнешь и умрешь? На тебя не похоже. Такие, как ты, любят жизнь. Впиваются в нее, как питбули, мертвой хваткой. У них и в мыслях нет умереть… Я не прав?

— А ты наоборот? — ехидно спросила Алька, проигнорировав вопрос. — Ждешь смерти? Одинокий и несчастный в трехкомнатной квартире…

— При чем здесь квартира? — раздраженно отмахнулся Сергей. — Почему все женщины меряют степень счастья материальными ценностями?

— Не только женщины. Посмотрела бы я, чем бы ты мерил степень счастья, — передразнила Алька его голос, — оказавшись на улице без денег, без семьи. По-настоящему одиноким? Чем?

— Не знаю. Но я пытаюсь помочь тебе — ведь ты о себе говоришь?

— Не нужна мне твоя помощь… Ты либо… Ты, — поправилась она, — делаешь добро, а потом жалеешь о том, что сделал. Ты уже привык так — один… И я тебе мешаю. А я не хочу мешать. Не хочу бояться. Ничего не хочу…

Алькин голос сорвался, и она снова заплакала. Сергей заметил, что ее плечи дрожат, как в лихорадке. Это нервное? Или она замерзла? Он коснулся ее пальцев, холодных и твердых, как лед. Алька вздрогнула от его прикосновения. Она все еще боялась. Но почему? Неужели он такой страшный? Волк… Значит, она считает его волком… Но ведь это совсем не так. Да, он — загнанное, измученное животное. Зверь, слишком долго пробывший в клетке, чтобы воспользоваться дарованной ему свободой… Но он не безумен. Не жесток. И никогда не причинит боли тому, кто слабее. Разве объяснишь все это Альке, упрямой Альке, которая наотрез отказывается идти домой, предпочитая до конца замерзнуть в этом бутафорском домике? Смешно… Она нашла убежище именно здесь. Этот холодный домик — единственный ее дом, единственное место, где она может спрятаться от своих тревог и от него, Сергея…

Он часто задавался вопросом, чему улыбается беспечная Алька, что радостного она находит в каждом дне… Эта улыбка казалась ему глупой, нелепой. Но теперь, видя ее слезы, Сергей многое отдал бы за то, чтобы она снова улыбнулась.

— Я пьяный, грубый и жестокий придурок, — произнес он, четко выговаривая каждое слово. Алька перестала всхлипывать и подняла зареванные васильковые глаза, которые удивление сделало двумя мокрыми блюдцами. — Да, — подтвердил Сергей. — Придурок. Пожалуйста, прости меня, Алька. Обещаю, что больше не буду кричать на тебя. Но если ты сейчас не пойдешь со мной, мне придется применить силу. Потому что я не хочу, чтобы дети, придя утром на эту площадку, увидели твой хладный труп.

Этот коктейль из извинений и сарказма подействовал на Альку успокаивающе. Она перестала плакать, высвободила лицо из плена холодных ладоней и наконец-то почувствовала, как сильно замерзла. Сергей смотрел на нее умоляюще и, похоже, извинялся всерьез. Но Альке недостаточно его извинений. Он и в прошлый раз просил прощения, но снова ее унизил. Конечно, сейчас часть вины лежала и на ней: не стоило заходить в его комнату и читать то, что не предназначалось для ее глаз.

Алька отерла рукавом почти заледеневшие слезы и вдруг вспомнила, что это утрата счастливого носка повлекла за собой неприятности…

— Я в комнату пошла, чтобы найти носок, — дрожащим голосом призналась она. — Он потерялся… Это ж мой счастливый носок.

— Счастливый? — Сергей не смог сдержать улыбку — трагичность Алькиного голоса совсем не соответствовала ее словам. — С чего бы?

— Не смейся… — пробормотала Алька. — Просто этот носок побывал у собаки во рту. Она к нам домой вбежала. Случайно. Носок отобрали, и в тот день…

— Тебе было счастье?

— Угу.

— Еще раз прости — я засунул его в стиральную машину.

— Ты либо… С ума сошел?

— Я думал, это мой, — сконфузился Сергей. — Но я его не постирал. Все в порядке с твоим талисманом. Теперь пойдешь?

— Если ты дашь слово, что никогда…

— Уже дал. Можешь мне верить. А если я хоть раз прикрикну на тебя, делай со мной, что захочешь.

— Окуну головой в унитаз… — улыбнулась Алька слипшимися от холода губами. Она всегда мечтала проделать это с Санькой.

— Фу, как гадко, — сморщился Сергей. — И не мечтай. Я не подниму голос и на полтона. Вставай?

Алька попыталась встать, но не смогла. Ноги — два ледяных столба — словно приклеились к деревянному полу. Она посмотрела на Сергея. Боль в ее синих глазах мешалась с беспомощностью. Вняв ее взгляду, он наклонился и поднял Альку на руки. Маленькая, холодная, она походила на раненую птичку. Беспомощного птенчика, выпавшего из гнезда. Сергей наклонился, чтобы не задеть головой козырек, и вынес ее из домика. Несмотря на то что Алька замерзла, Сергей чувствовал тепло, исходившее от ее обмякшего тела. Ему хотелось сильнее прижать к себе эту маленькую печку, эту хрупкую, но приятную ношу. Эту сумасшедшую девчонку, которая то и дело доставляла ему хлопоты…