Из глубины глубин
(Рассказы о морском змее. Том I) - Моррис Гувернер Д. - Страница 15

Когда «Рэтмайнс»[26] выходил из Кейптауна, Келлер заговорил со мной. Спустя минут десять от моей нарочитой отчужденности не осталось и следа, и мы углубились в оживленное обсуждение моральных границ обработки корреспонденций[27]. Затем из своей каюты высунулся Зёйланд, и мы почувствовали себя как дома: мы ведь были людьми одной профессии и не нуждались в долгих церемониях. Мы формально вступили во владение пароходом, взломали дверь пассажирской ванной комнаты — путешественники на манильских линиях мыться не привыкли — выгребли из ванны груду сигарных окурков и апельсиновых шкурок, сунули мелочь ласкару[28], чтобы тот брил нас во время плавания и только тогда представились друг другу.

Трое обычных людей задолго до Саутгемптона перессорились бы просто от скуки. Но у нас необычное ремесло, и нас обыкновенными людьми не назовешь. Почти все истории в мире (а из сорока едва ли одну можно было бы рассказать в дамском обществе) были для нас новостями, как говорится, общественным достоянием и всеобщей собственностью, и мы щедро обменивались ими — со всем их местным колоритом и особенностями. После, в перерывах между постоянной игрой в карты, настал черед рассказов о себе, о пережитых нами приключениях, о том, что мы видели и через что прошли: о черных и белых, о панике на Бруклинском мосту, когда слепой ужас охватывал одного за другим и люди насмерть давили друг друга[29], сами не понимая почему; о пожарах и искаженных, истошно кричавших человеческих лицах в раскаленных оконных рамах; о катастрофах во льдах и снегах и репортажах, которые мы писали на спасательных буксирах под ледяной моросью со снежной крупой, рискуя обморожением; о долгих погонях за похитителями алмазов; о стычках с бурами в вельде и на заседаниях городских комитетов; о хитросплетениях политики Кейптауна и «ослиного правления»[30] в Трансваале… И еще тысяча и одна история о картах, лошадях, женщинах — и первый помощник, видевший в жизни побольше нас троих вместе взятых, но не владевший даром слова, сидел с раскрытым ртом до рассвета.

Когда нам надоедали байки, мы снова брались за карты, но нередко интересный расклад или беглая фраза заставляли кого-нибудь из нас заметить: «Кстати, это напоминает мне об одном типе, который… о случае, когда…» — и рассказы продолжались, а «Рэтмайнс», разрезая теплую воду, шел на север.

Однажды, после особенно бурной ночи, проведенной за картами, мы сидели на палубе у рулевой рубки. Старый боцман-швед, прозванный нами «Фритьоф-датчанин»[31], стоял у штурвала и притворялся, что не слушает наши разговоры. Несколько раз он с недоумением покрутил штурвал, и Келлер, приподнявшись в шезлонге, спросил:

— В чем дело? Не можешь заставить посудину слушаться?

— В воде что-то чувствуется, — сказал Фритьоф. — Что- то непонятное. Как будто под гору плывем. Будто тащит что- то этим утром.

Никто не ведает, какие законы управляют дыханием открытой большой воды. Иногда и последняя «сухопутная крыса» ощущает, что поверхность океана словно бы косо встает впереди и корабль с трудом взбирается на длинный невидимый склон. Бывает и так, что пройденный за день путь не получается приписать ни полным парам, ни попутному ветру, и капитан тогда говорит, что судно «шло под уклон». Но до сих пор никто достоверно не сумел объяснить, чем вызваны эти подъемы и спуски.

— Кажется, дело в попутном волнении, — сказал Фритьоф. — При попутном волнении корабль всегда плохо слушается.

Море было гладкое, как пруд для уток, не считая медленных вдохов и выдохов. Я бросил взгляд за борт, не понимая, откуда могла взяться волна. На кристально-ясном небе вставало солнце. Лучи упали на воду, озарив море резким светом; казалось, оно вот-вот зазвенит, как блистающий гонг. Сколько хватал глаз, лишь кильватерный след и узкая белая полоска, что тянулась за свисавшим с кормы лаглинем, нарушали спокойствие вод.

Келлер выбрался из шезлонга и побрел на корму за ананасом — целый урожай их дозревал там под навесом.

— Фритьоф, лаглиню надоело плавать. Он решил вернуться домой, — протянул он.

— Что? — пронзительно завопил Фритьоф.

— Лаглинь возвращается в порт, — повторил Келлер, свесившись с кормы. Я подбежал к нему и увидел, что лаглинь, еще недавно туго натянутый над релингом, вяло провис и завился кольцами.

Фритьоф наклонился к переговорной трубе и вызвал мостик.

— Да, девять узлов, — ответили с мостика.

Фритьоф вновь заговорил.

— Что нужно от капитана? — был ответ.

— Зовите его на палубу, — проревел Фритьоф.

К тому времени Зёйланд, Келлер и я успели заразиться тревогой Фритьофа — всякое волнение на борту заразительно. Капитан выскочил из каюты, о чем-то коротко поговорил с Фритьофом, глянул на лаглинь и помчался на мостик. Через минуту Фритьоф начал разворачивать пароход.

— Обратно в Кейптаун? — спросил Келлер.

Фритьоф, ничего не отвечая, вцепился в штурвал. Затем он позвал нас на помощь. Мы поворачивали штурвал, пока «Рэтмайнс» не начал слушаться — и вот белый кильватерный след корабля уже лежал впереди, а спокойное маслянистое море летело мимо носа, хоть мы и шли половинным ходом.

Капитан на мостике вытянул руку и закричал. В следующий миг я пожалел, что не закричал вместе с ним: одна половина моря будто вспучилась холмом над другой. У этого горба не было ни гребня, ни пены, он не загибался, как волна — ничего, кроме черной воды с мелкими завихрениями, бегущими по краям. Я увидел, как холм надвинулся на «Рэтмайнс», обшивка застонала, нос приподнялся и я подумал было, что настало мое последнее земное путешествие. Мы поднимались долго, бесконечно, бесконечно долго, и Келлер крикнул мне в ухо:

— Бездны глубин, черт возьми!

«Рэтмайнс» застыл. Винт его бешено вращался, взрезая склон водяного ущелья, уходившего вниз на добрые полмили.

Мы полетели по этому склону. Нос почти все время оставался под водой, воздух пах влагой и тиной, как пустой аквариум. Впереди встал еще один холм; больше я ничего не разглядел — нахлынувшая волна отбросила меня назад, понесла и ударила о дверь рулевой рубки. Не успел я перевести дух или протереть глаза, как нас стало бросать в разодранных волнах; вода лилась из штормовых портов, как с крыш в бурю.

— Было три волны, — сказал Келлер. — Топку залило.

Все кочегары вылезли на палубу, точно готовясь утонуть.

Пришел старший механик и погнал их вниз, а прочие матросы, задыхаясь, начали откачивать воду неуклюжей, зато одобренной Департаментом торговли[32] ручной помпой. Убедившись, что «Рэтмайнс» цел и покачивается на поверхности, а не идет ко дну, я спросил, что случилось.

— Капитан говорит, произошел подводный взрыв. Извержение вулкана, — объяснил Келлер.

— Теплее от этого не стало, — заметил я.

Эти широты почти не знают холода, но холодно мне было зверски. Я спустился вниз и переоделся. Когда я снова вышел на палубу, все было окутано липким белым туманом.

— Нам следует ждать новых сюрпризов? — обратился Келлер к капитану.

— Не знаю. Будьте благодарны, джентльмены, что остались в живых. Землетрясение вызвало громадную волну. Вероятно, дно где-то приподнялось на несколько футов. Но вот холод совершенно непонятен. Термометр показывает сорок четыре градуса на поверхности воды, а должно быть не менее шестидесяти восьми…[33]

— Это просто омерзительно! — весь дрожа, заявил Келлер. — Но не лучше ли вам включить сирену, капитан? Кажется, я слышал чей-то гудок.

— Слышал! Боже! Понятно, слышали, — сказал капитан с мостика и дернул за шнур сирены.