Выбери любимый жанр

Грустный день смеха
(Повести и рассказы) - Дубровин Евгений Пантелеевич - Страница 12


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

12

— Я вижу, ты все знаешь, — недовольно заметил отец.

— Они этим порохом всю комнату захламили. Гильзы какие-то… Вон, посмотри. — Мать показала на подоконник, где действительно валялось несколько гильз.

— Где это они достают?

— Тут такие бои шли… Кругом начинено этой гадостью. Военные рвут-рвут, а все равно ее везде полно. Недавно шла с работы, споткнулась о камень, а там мина. Я так и обмерла.

— Знаю эту мину, — вмешался я. — На дорожке за садом? Это сплющенный котелок.

— Толя, ты им запрети без разрешения из дому уходить. Каждый день гоняют. Встанешь утром а их уже нет. Извелась я совсем. Только и думаешь о них на работе. Как услышу взрыв, аж затрясусь вся…

— Ну, теперь некогда гонять. Будут помогать мне по хозяйству. Сарай перекрыть надо, лебеды на зиму заготовить, картошку перебрать. Пропасть картошка может, осклизла вся. Завтра встанем пораньше.

— Мы собирались на речку, — сказал я.

— Сделаем дело — тогда все вместе сходим. И мать возьмем… Теперь я одних вас никуда не пущу. Не хватало, чтобы подорвались на мине.

— За нас вы можете не волноваться. Мы тут все окрестности знаем.

— Называйте его на «ты», — сказала мать. — Это же ваш родной отец. Отец… Господи, Толя!

Мать упала головой на стол и зарыдала. Отец стал ее успокаивать.

Мы с Вадом молча сидели за столом. Я знал, о чем думает Вад, а Вад знал, о чем думаю я. Мы думали о двух пацанах, которые ходят на речку в сопровождении родителей Их прозвали братиками-исусиками. Это были тихие прилизанные пацаны. Купались они около берега. Если братики-исусики заплывали чуть дальше, мать звала их назад: «Братики! Вернитесь-ка, утонете!»

Над этими пацанами потешалась вся речка.

— Мы привыкли купаться одни, — сказал я, когда мать успокоилась и отец снова сел за стол.

— Мало ли что привыкли. Отвыкайте.

— Толя, ты им построже прикажи, — сказала мать, вытирая слезы. — Они могут и не послушаться. Мотнут завтра чуть свет и притащатся ночью.

— Могу и построже. Без моего разрешения — ни шагу из дому. Ясно?

— Даже в уборную?

Отец еще не знал, что я обладаю чувством юмора, и принял вопрос за чистую монету.

— В уборную можно.

— А к колодцу?

— Можно.

— А за грибами?

— Нельзя.

— Они растут у нас во дворе, на навозной куче.

Отец перестал есть и посмотрел на меня. Мать заметила его взгляд.

— Ох, Толя! Такой насмешник. Как начнет над матерью издеваться… Плачу от них каждый день. Это он все в книгах научился. Ты бы проверил, что он за книги читает. Может, они плохие?

— Книги, — проворчал отец. — Книгами сыт не будешь… Меня отец чуть свет поднимал в кузню. От зари и до зари. Держу молоток, а глаза слипаются. Вот и все книги.

— Ну, и что хорошего? — спросил я.

— Вот так всегда — ты ему слово, а он десять, — вставила мать свое любимое выражение.

— Не десять, а четыре.

— Толя, возьми их в руки, заставь работать как следует, а то ишь, совсем распустились. Мать ни во что ставят.

— Заставлю, будь спокойна. Вадим, подай воды.

— Чего? — не понял Вад.

— Сходи в сени и принеси воды.

Отец сказал это обычным тоном, но за столом наступила тишина. Еще никто и никогда не заставлял моего гордого брата вставать из-за стола и приносить что-то.

— Я схожу, — встала мать, но отец положил ей руку на плечо. — Сиди, ты и так намоталась.

Вад быстро посмотрел на меня и продолжал есть.

— Ты что, глухой?

Вад медленно отложил ложку, медленно встал, еле передвигая ноги, дотащился до дверей и пропал.

— Это он нарочно, — разъяснила мать, — Теперь через полчаса вернется. Попросишь какое дело сделать — неделю будут волынить.

— Придется за них взяться как следует. У тебя сохранился мой плотницкий инструмент? По вечерам буду учить их плотничать. Пока не устроюсь на работу, можно табуретки на продажу делать.

Табуретки… Я представил его себе сидящим на базаре перед грудой табуреток… «Кому табуретку? Налетай на табуретки!»

Нет, настоящий отец не нравился мне все больше и больше. Видно, нам не удастся найти общий язык.

— Принудительный труд, — сказал я, — широко использовался у древних римлян и греков. Это называлось рабством. Но в дальнейшем человечество сознательно отказалось от него, так как труд рабов был непроизводительным сравнительно с трудом свободного человека.

Фраза получилась очень красивой. Отец даже перестал есть.

— В каком он классе?

— В седьмом.

Отец покачал головой.

— Шустрый. Понахватался.

— Поучи его, Толя, поучи. Такой огрызок.

— «Огрызок» не литературное выражение.

— Ну, хватит! — хлопнул отец рукой по столу. — Может, ты, Виктор, и умный, но родителей должен слушаться.

— Взаимоотношения детей и родителей должны строиться на принципах равенства и взаимного уважения, только в этом случае они принесут обоюдную пользу.

Вторая фраза получилась еще лучше первой.

— Может, он и вправду не то читает? — усомнился отец.

— Откуда я знаю. Меня целый день нету. А вдруг он с какой шпаной связался, они и учат всему. Недавно нашла на печке книжку, нарисованы одни страсти: то душат, то режут, то стреляют.

— Книжки перед чтением будешь показывать мне.

— И учебники?

— Хватит умничать!

Отец отодвинул от себя еду и стал читать лекцию на тему «Родители и дети». В это время вернулся Вад с кружкой воды. Он страшно медленно протащился по комнате, еще медленнее поставил кружку на стол и стал слушать лекцию. Лекция, видно, ему не нравилась, потому что брат мрачнел все больше и больше.

— Хочу каши, — вдруг сказал он.

На его слова отец не обратил внимания.

— Хочу каши, — сказал Вад громче и уточнил: — Манной.

Это тоже осталось без внимания. Тогда Вад задрал вверх голову, как волк, и затянул:

— К-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ши-и-и-и-и-и-и-и-и-и, ка-а-а-а-а-ши-и-и-и-и-и… ка-а-а-а-а-ши-и-и-и-и…

Отец даже поперхнулся.

— Что с ним? — пробормотал он.

— Просит манной каши, — объяснила мать.

— Так дай.

— Где я возьму? Один раз отпускали за всю войну…

— Так что он, не понимает?

— Понимает. Нарочно доводит. Так каждый день.

— Ка-а-а-ши-и-и-и-и-и…

— А ну, замолчи! — сказал отец.

— Да-а-а-а-а-й…

— А ну, кому говорю!

— Ха-а-а-чу-у-у-у-у…

Отец подскочил к Ваду и трепанул его за ухо. Ему не надо было этого делать. Вад был очень гордым человеком. Отец не успел отдернуть руку, как Вад вцепился в нее зубами. В ту же секунду тело Вада кувыркнулось в воздухе, и брат улетел на печку.

— Насилие — признак бессилия, — изрек я.

К этому времени отец, видно, уже крепко подзавелся. Он бросился ко мне и ухватил за шиворот. Я оставил в его руках воротник рубашки, юркнул между ног и скрылся под кроватью. Оттуда я перелез за сундук. Между сундуком и запечной дырой было немного свободного места. Я проскочил его удачно: отец в это время искал меня под кроватью. Оттуда торчали его толстые трофейные подошвы.

— Он за печкой, — сообщила мать.

К предательству я отнесся равнодушно. Щель между стеной и печкой была узкой, взрослому не пролезть.

Отец поширял в ней скалкой и вернулся за стол.

Все время до сна разговор шел о нас.

— Встретили, называется… — ворчал отец. — Довели до белого каления… Спешил, ждал, а тут пришлось на второй же день за уши драть…

— Ничего, ничего, — успокаивала его мать, — с ними надо только так. Видел, какие? Не понравилось, что работать заставляешь… Привыкли своевольничать… С ними еще построже надо, а то и тебе на шею сядут. Боюсь, вырастут хулиганами…

— Я за них завтра возьмусь… Да чтобы я на своего отца так…

Отец долго вспоминал своих родителей, а мать своих. Получалось, что отец с матерью в детстве работали с утра до вечера и были этим страшно довольны.

Ложась спать, отец громко объявил:

— Завтра — на картошку! Я сделаю из вас людей.

Я не выдержал и подал голос из-за печки:

12
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело