Грустный день смеха
(Повести и рассказы) - Дубровин Евгений Пантелеевич - Страница 49

Роман сразу обратил внимание на старичка профессорской наружности. У него была седая бородка клинышком, пенсне. Перед профессором возвышалась солидная стопка книг в толстых кожаных переплетах. «Платонъ. Сочиненiя», — прочел Сундуков. Платона торговал колхозник, несмотря на жару, в теплой кепке и с мешком, в котором бился и гоготал гусь. Непонятно, зачем дядьке потребовался Платон, но тот обязательно хотел его иметь. Возможно, его покорил кожаный переплет. Старичок колебался. С одной стороны, мысль, что великий философ пойдет неизвестно на что, может быть, на сапожные стельки, коробила совесть старичка; с другой, колхозник умело использовал преимущества реально гогочущего гуся над абстрактной мыслью.

— На зернышке вырос, — говорил он, подбивая гуся ногой, чтобы он сильнее гоготал. — Хошь, в комнате держи, к осени на полпуда потянет, а хошь, щи из него свари. Жириющие будут. Помянешь мое слово. На зернышке одном кормлен. Окромя каши да хлебушка ничего не давали.

— Это его резать надо, — мямлил старичок профессорской наружности.

— Вот делов-то. Да хошь, я его тебе задарма зарежу?

Наверное, все-таки гусь перетянул бы Платона, но тут в торг вступил Роман Сундуков. Он стал горячо убеждать старичка продать ему сочинения великого философа. Продавать их на стельки или еще неизвестно на что — это же преступление! В конце концов пристыженный старичок сдался. Он перевязал бечевкой кипу томов и вручил ее Роману.

— Пользуйтесь, молодой человек, на здоровье. Великий ум был.

Бережно обнимая книги, Роман зашагал с базара. Однако не прошел он и нескольких шагов, как его толкнули, книги выпали, бечевка лопнула, и Сундуков остолбенел. Один из томов Платона при падении раскрылся. Вверху крупными буквами было напечатано:

СМЕРТЬ НЕМЕЦКИМ ОККУ…

Нехорошее предчувствие овладело Романом. Он схватил том и принялся листать его дрожащими пальцами. Замелькали информационные сообщения, очерки, репортажи: вместо сочинений Платона ему всучили порезанную старую подшивку областной газеты.

Бросив тома, Роман кинулся к букинистическому ряду. Но «профессора» и след простыл…

Первые три дня Роман Сундуков чувствовал себя в Больших Мтищах неплохо. Он отъедался, отсыпался и, так как у тетки никаких книг не было, читал найденный на чердаке невесть как там очутившийся финансовый отчет акционерного общества «Грибанов и К°».

Но потом его стала одолевать скука. Однообразная еда, состоящая из щей и пшенной каши с постным маслом, не вызывала больше воодушевления, финансовый отчет акционерного общества был прочитан от корки до корки. Единственным развлечением стало разъяснение по вечерам тетке сущности учения Платона, но ей вскоре так осточертел Платон, что она спокойно не могла слышать его имени.

Библиотека в Мтищах была скверная. Но самое главное — в Больших Мтищах абсолютно никто не интересовался философией. Пробовал было Роман поговорить о высоких материях с библиотекарем, с провизором в аптеке, но ни учение Платона, ни гем более Фейербаха не встретило у них сочувствия. Еще хуже обстояло дело с девушками. Сначала они были ‘поражены, встретив в Больших Мтищах столичного студента с такими умными разговорами, потом — польщены и старались сделать Романа своей собственностью, чтобы его можно было показывать знакомым. Третьим этапом взаимоотношений Романа с девушками было их стремление начисто выветрить из головы ухажера философские теории.

— Ну его к черту, твоего Платона, — говорила какая-либо из них, прижимаясь к нему лунной ночью, — Скажи мне что-нибудь…

— Ты напрасно так, — обижался Сундуков. — Мы еще не представляем себе величия Платона. Философия Платона пронизывает не только всю мировую философию, но и мировую культуру. В европейской истории после Платона еще не было ни одного столетия…

— А Нинка как на нас зыркнула, когда мы с тобой пошли, — заметил?

— Подожди со своей Нинкой… Мировые религии…

— Скажи мне что-нибудь.

— Так вот я и говорю… Мировые религии…

— Ну и целуйся со своим Платоном! — кричала вдруг девушка и убегала, а на следующий день обходила Романа стороной.

В тот злополучный день Сундуков проснулся поздно. Тетка давно уже была на работе. Сквозь закрытые ставни в комнату лилось много солнца, и даже отсюда, из прохладной горницы, было видно, какая на улице стоит жарища. Роман встал, умылся, выпил молока и сел на табуретку. Больше делать было нечего. Предстоял длинный-предлинный день абсолютно безо всяких происшествий. Роман вспомнил, что тетка просила его сходить в магазин за солью, и даже обрадовался возможности убить полчаса, а если удастся разговорить продавца, то и целый час. Сундуков взял сумку, деньги и вышел на улицу.

День действительно обещал быть жарким. Солнце неподвижно повисло над огородами, и в ту сторону больно было смотреть. Помидоры на огороде сникли, под их раскидистыми кустами сидели куры, раскрыв клювы. В куриных глазах были лень и тоска. Из конуры высунулся старый кобель, по ошибке получивший в детстве кличку Жучка и пронесший ее через всю жизнь, склонил набок голову, чтобы поприветствовать молодого хозяина, но передумал, скривился и положил голову на лапы. «И куда тебя несет в такую жару? — говорил весь его вид. — Сидел бы в прохладной хате и лакал молоко». «Может, и вправду вернуться, поспать еще немного?» — подумал Роман и даже остановился, но в это время с реки дохнул ветерок и принес запах мокрого камыша, лягушек, тины, размягченной смолы, стекающей с горячих бортов лодок, и тонкий сухой аромат песчаных пляжей… Какие ничтожные детали иногда резко поворачивают всю нашу жизнь. Не прилети именно этот порыв ветра именно в эту минуту, и ничего бы не было. Но порыв ветра прилетел. Сундуков вдохнул измученными легкими сложные запахи летней реки, мотнул головой и поплелся в сторону магазина, который располагался на крутом берегу реки. «Куплю соли и проваляюсь на песке до вечера», — лениво думал он, впрочем, не испытывая особого удовольствия от этой мысли. Роман не привык купаться в одиночку, а в Больших Мтищах днем почти никто не купался.

Магазин, бывший деревянный амбар, стоял на четырех сваях и оттого был очень похож на индейскую хижину. Возле крыльца на столбе возвышался фонарь с тремя стеклами. Четвертое стекло было разбито злоумышленниками во время последнего налета на магазин. По узким качающимся ступенькам Роман поднялся на крыльцо и с трудом открыл тяжелую дверь, похожую на дверь дзота. Продавец, угрюмый одноногий дядька Михай, стоял, прислонившись спиной к стене и положив костыль на прилавок. На прилавке было пусто. За спиной продавца — тоже. Вообще магазин в Больших Мтищах славился тем, что в нем всегда отсутствовали товары. Даже за элементарными вещами надо было ездить в соседние села.

Потому что магазин облюбовали грабители. Просто даже удивительно, как часто грабили этот пустой магазин. Придет утром дядька Михай, глядь — фонарь разбит, сторож связан, кладовая выпотрошена дочиста. Особенно воры налегали на соль и пшено.

Несколько раз на грабителей делали засады, но они в эти дни нс появлялись, словно предчувствуя недоброе. Зато один раз нагрянули среди бела дня, связали дядьку Михая, несмотря на его отчаянное сопротивление, и умчались на машине.

Роман не любил ходить в этот магазин. С дядькой Михаем у него с первой встречи установилась взаимная антипатия. Романа раздражало в продавце все: и наглый взгляд в упор, и вызывающая поза — спина к стене, костыль на прилавок, и самое главное — абсолютное нежелание заниматься своими непосредственными обязанностями, то есть снабжением односельчан товарами широкого потребления.

Дядьку же, видно, раздражало в Романе подчеркнутое стремление не замечать его, Михая, вызывающего поведения. Роман разговаривал с продавцом всегда вежливым голосом и спрашивал обычно одно и то же:

— У вас печень трески есть?

Дядька начинал сопеть.

— А осетрина горячего копчения?

Продавец перекладывал с одного места на другое тяжелый костыль и по-прежнему молчал.