За темными лесами. Старые сказки на новый лад - Гейман Нил - Страница 26

И так уж вышло, что даже брачный чертог пустил во мне корни, а подушки стали цветами, а покрывала – корой, а я – сердцевиной, неподвижной и твердой внутри. Эх, Аристотель, Аристотель, мудрец с колючей, как розовый куст, бородой! Когда кровать вырастает в дерево, в ход идут настолько тайные силы, что тебя трудно винить в невежестве.

У меня было много времени на раздумья.

Если бы не эта игла…

Кэтрин М. Валенте

Кэтрин Морган Валенте – автор более дюжины прозаических и поэтических бестселлеров по версии «Нью-Йорк таймс», включая «Бессмертного», «Палимпсест», цикл «Сказки сироты» и феномен краудфандинга – роман «Девочка, которая объехала Волшебную Страну на самодельном корабле»; лауреат премии имени Андре Нортон, премии Типтри, Мифопоэтической премии, а также премий «Райслинг», «Лямбда», «Локус» и «Хьюго». Кроме этого, ее произведения не раз попадали в списки финалистов премии «Небьюла» и Всемирной премии фэнтези. Ее последний роман – «Сияние». Живет она на островке у побережья Мэна, в окружении небольшого, но неуклонно растущего зверинца, населенного различными живыми тварями, среди которых имеется и несколько людей.

Спасение тех, кого любишь, из рук эльфов и фей всегда требовало мужества, смекалки и силы воли. Герой сказки Холли Блэк – «храбрый портняжка», наделенный почти волшебным талантом к созданию изысканных одежд…

[28]

Рафаэль Сантьяго терпеть не мог навещать родной дом. Приезд домой означал, что родители подымут шум, устроят праздничный ужин, а ему придется улыбаться во все стороны и скрывать все свои тайные пороки – например, курение, а ведь курил он уже пятнадцать с лишним лет. Он просто ненавидел это радио, во всю мощь наяривающее сальсу из распахнутых окон, и постоянные попытки двоюродных братьев утащить его из дому по барам. Его с души воротило от рассказов матери о том, как патер Джо расспрашивал о нем после мессы. Но хуже всего была собственная память – воспоминания, вскипавшие в голове с каждым новым приездом.

В то утро он почти час простоял у туалетного столика, разглядывая парики, шляпы и маски – черновые версии или копии созданных им костюмов. Все они были надеты на зеленые стеклянные головы, выстроившиеся в ряд перед большим треснутым зеркалом. С одних свисали вниз перья, бумажные розы и хрустальные подвески, другие тянулись кверху витыми кожаными рогами… Наконец он остановился на белой безрукавке, заправленной в нежно-серые чиносы, но встав рядом со своими сокровищами, почувствовал, что облику недостает завершенности. Пристегнув черные подтяжки, он снова оглядел себя в зеркале. Да, уже лучше. Практически компромисс. Федора, трость и несколько штрихов карандашом для глаз завершили бы образ окончательно, но он оставил все это в покое.

– Что скажешь? – спросил он, глядя в зеркало.

Зеркало не отвечало. Тогда он обернулся к некрашеным гипсовым маскам на полках, но и их пустые глаза не сказали ему ничего.

Раф сунул в левый передний карман ключи, бумажник и крохотный телефон. Отцу он позвонит из поезда. Скользнувший по стене взгляд задержался на одном из эскизов костюмов, сделанных им для постмодернистской балетной постановки «Гамлета». Рядом с этим эскизом висела медаль. На листе была изображена безликая женщина в белом платье, расшитом ягодами и листьями. Вспомнилось, как танцовщики подняли девушку в этом платье кверху, а другие принялись вытягивать наружу алые ленты, спрятанные в рукавах. Алые ленты – многие ярды алых лент – струились с ее запястий, устилая сцену, укрывая танцовщиков с головы до ног. Весь мир стал одной зияющей раной, сочащейся алыми лентами…

В поезде было скучно. Вдобавок, Раф чувствовал себя виноватым в том, что зеленые пейзажи, проносящиеся за окном, не вызывают у него никаких чувств. Так уж вышло: листвы и цветов он не любил, если только они не сделаны из бархата.

Отец ждал Рафаэля на станции, все в том же старом синем грузовичке, купленном задолго до того, как Раф навсегда уехал из Джерси. В каждый приезд отец осторожно расспрашивал Рафа о работе, о большом городе, о его квартире. И делал какие-то невысказанные выводы. А сам рассказывал о том, как кто-нибудь из двоюродных братьев снова влип в неприятности, а в последнее время – о проблемах сестры Рафа, Мэри, с Марко.

Чувствуя, как жаркое солнце смывает с кожи последние мурашки, Раф сел на пассажирское сиденье. Он и забыл, как холодно в вагонах с кондиционерами. По сравнению с кожей отца, потемневшей от загара, как красное дерево, его собственная кожа казалась болезненно-бледной. Перевязанная шпагатом коробка имбирных пряников в кристалликах сахара отправилась под ноги. Он никогда не являлся к родителям без подарка: бутылки вина, тарт-татена[29], жестянки трюфельного масла от Бальдуччи…

Эти подарки служили ему напоминанием о большом городе и о оплаченном загодя билете туда и обратно в кармане.

– Мэри добивается развода, – заговорил отец Рафа, едва вырулив со стоянки. – Живет сейчас в твоей старой комнате. Твои штуковины для шитья пришлось убрать.

– А как воспринимает это Марко?

О разводе Рафаэль уже слышал. Неделю назад сестра звонила ему из Черри-Хилл в три утра. Ей с сыном Виктором срочно нужны были деньги на автобус домой. Она тяжело дышала в трубку, и Раф догадался, что сестра плачет. Деньги он ей перевел из магазинчика на углу, куда частенько заглядывал за мороженым с зеленым чаем.

– Плохо. Хочет видеться с сыном. А я сказал: если он еще раз хоть близко подойдет к нашему дому, твой двоюродный брат рискнет условным освобождением, но свернет ему, чокнутому сукину сыну, шею.

Конечно, никто не рассчитывал, что шею Марко свернет хилый, тощий, будто веретено, Раф.

Грузовичок катил вперед. Люди вокруг вытаскивали во дворы садовые кресла, чтобы полюбоваться грядущим фейерверком. До темноты было еще далеко, однако соседи уже толпились снаружи, попивая пиво и лимонад.

На заднем дворе дома Сантьяго дымил гриль: двоюродный брат Рафа Габриэль жарил котлеты, сдобренные острым соусом. Мэри лежала на синем диване перед телевизором с ледяной маской на глазах. Стараясь ступать как можно тише, Рафаэль прошел мимо. В доме было темно, и даже радио не гремело, как обычно. В кои-то веки по случаю его приезда не стали устраивать шума. Только Виктор, племянник Рафа, размахивавший бенгальской свечой, казалось, и не подозревал об общем унынии.

На ужин ели арбуз – такой холодный, что не нужно никакой воды, хот-доги и котлеты с гриля с острым соусом и помидорами, рис с бобами, полевой салат и мороженое. Пили пиво, порошковый чай со льдом и вполне достойную текилу, принесенную Габриэлем. Посреди ужина к столу вышла Мэри, и Раф почти не удивился, увидев темный желтовато-лиловый синяк на ее подбородке. Куда удивительнее было то, насколько лицо сестры – разозленной, настороженной в ожидании общей жалости – напоминало о Лайле.

В тринадцать лет Раф с Лайлом были лучшими друзьями. Лайл жил на другом краю городка с дедом, бабушкой и тремя сестрами. Домик их был слишком мал для шестерых. Чтобы отвадить детей от реки, протекавшей через лес позади двора, бабушка Лайла рассказывала им страшные сказки. Например, про пуку, похожего на козла с желтыми, точно сера, глазами и огромными кривыми рогами, писающего на кусты черники в начале каждого ноября. Или про кэльпи, живущего в реке и только и ждущего случая утащить Лайла с сестрами в воду, утопить до смерти и сожрать. Или про орды эльфов и фей, которые непременно уволокут их в свою пещеру под холмом на целую сотню лет.

Но Лайл с Рафом все равно тайком удирали в лес. Там они, растянувшись на старом, кишащем клопами матрасе, «тренировались» заниматься сексом. Улегшись на спину, Лайл показывал Рафу, как всовывать член меж его сжатых бедер, изображая «половой акт понарошку».