Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ) - Шульман Нелли - Страница 44

— Здравствуй, Луи, — вежливо сказал Робеспьер. Он был в темном сюртуке, чисто выбритая щека подергивалась. Его голос отозвался эхом под каменными сводами лестницы. В открытое окно, что выходило на рыночную площадь, доносились крики торговцев.

— Тут сидел Жак де Молэ, — отчего-то вспомнила Марта. Она оглядела суровые, темные стены, и увидела в проеме окна чистое, голубое небо. Чайки кружились над черепичными крышами крепости.

Элиза молчала, опустив глаза. Робеспьер усмехнулся. Достав пистолет, он пощекотал оружием белую, тонкую шею.

— Как интересно, — протянул он, — наш юный друг Луи отказывается говорить. А может быть, — Робеспьер внезапно наклонился, и его дыхание обожгло девочке ухо, — может быть, это вовсе не Луи? Хотя он похож, признаю. Сейчас мы отведем нашего гостя в особую камеру, и он нам все, все расскажет — и куда делся Луи Капет, и кто бросил так называемую бомбу под колеса кареты…, Мне уже донесли, — сладко улыбнулся Робеспьер. Он внезапно выругался — ведро со звоном летело по каменным ступенькам, под ноги им текла вода. Робеспьер поскользнулся, и, не удержав равновесие — упал прямо в лужу.

А потом все случилось очень быстро, — зеленоглазый, худенький мальчишка выкрутился из рук охранников. Робеспьер услышал смутно знакомый голос: «Беги!».

Мальчишка поймал брошенный кем-то пистолет. Наставив его на охранников, паренек выстрелил, вскочив на подоконник. Элиза еще успела подумать: «А как же мама? Нельзя, нельзя ее тут оставлять!». Золотая пластинка на рукояти засверкала в лучах осеннего солнца, высветив чеканные буквы: «Semper fidelis ad semper eadem». «Всегда верной, — вспомнила Элиза. «Это королева Елизавета подарила миссис де ла Марк. А папа потом подарил маме».

Девочка увидела, как мать, прижавшуюся к стене, с еще одним пистолетом в руках, окружают охранники. В ушах бился крик: «Беги!», она прыгнула вниз, прямо на телегу с деревянными клетками. Куры квохтали, били крыльями, летели перья. Элиза, сунув пистолет в карман блузы, перекувыркнувшись, пропала в толпе, что гомонила на рыночной площади.

— Слава Богу, — выдохнула Марта, так и не опуская оружия. «Она умная девочка, найдет отца и Луи-Шарля. Я ей говорила, где мы встречаемся. Все будет хорошо».

— Мы с вами, кажется, знакомы, мадам, — смешливо сказал Робеспьер, когда Марту уже обезоружили и связали ей руки за спиной. «Ее светлость герцогиня Экзетер, граждане, заочно приговоренная к смертной казни. Сейчас мы с вами поговорим, уважаемая мадам. Я уверен, нам найдется, о чем».

Бронзовые волосы упали ей на плечи, она сжала тонкие губы. Так и не сказав ни слова, женщина взглянула на Робеспьера — зелеными, как северный лед, глазами.

— Пошлите в Трибунал, — велел он одному из охранников.

— Как только мы получим от нее все сведения, ее надо будет гильотинировать. В двадцать четыре часа, — усмехнулся Робеспьер. Наклонившись к уху Марты, он шепнул: «Вы у меня примете смерть, как избавление, ваша светлость. Сами на эшафот пойдете. Или вас понесут. Мне все равно».

Она все молчала, чувствуя на своем лице легкий, неожиданно теплый ветер с реки.

— В подвал ее, — велел Робеспьер. Скинув в руки охраннику сюртук, он засучил рукава рубашки.

Очередь у заставы на западной дороге была длинной, люди переминались с ноги на ногу. Кто-то из крестьян, в сердцах, сказал: «Телеги пустые, рынок хороший был сегодня, продано все. Что они ищут-то?»

— Мадемуазель Бенджаман, — хохотнул ему в ответ ремесленник в блузе. «Только натянула она нос месье Робеспьеру, улетела в небо».

— Это как? — раскрыл рот крестьянин.

Ремесленник улыбнулся:

— Ученый есть, месье Корнель, я с ним в Арсенале работал, давно еще. Ох, и умный человек! Говорят, он машину придумал, с крыльями, которая на паре работает. Посадил ее на крышу дома мадемуазель Бенджаман, и забрал ее.

— Ого! — изумился крестьянин, очередь двинулась вперед. Худенькая девочка, в потрепанном платье и чепце, что держалась за руку невысокого, светловолосого мужчины, повторила: «Элиза Фурье, тринадцать лет. Это мой отец, Жан Фурье, сапожник. Мы идем в Алансон, к родственникам».

Джон посмотрел на барьеры, что перегораживали дорогу. Солдаты обыскивали телеги.

— Они давно на юго-востоке, — усмехнулся про себя мужчина, — в ту ночь ветер северный был. Теодор хотел горами до Женевы пройти. Пусть их ищут, нам оно на руку — меньше внимания обращать будут. Марта с Элизой доберутся до места встречи, и отправимся в Вандею. Тем более, на заставе, свой человек сидит. «Мы идем в Алансон, к родственникам, — вот что надо ему сказать. Он ответит: «Советую вам найти какую-нибудь телегу, путь дальний. Вот и все, — он взглянул на худые плечи мальчика.

— Он же не знает, что теперь круглый сирота, — понял Джон. «Или знает…, Ничего не спрашивал, а я ему говорить не стал. Бедный ребенок. Ничего, у него дяди есть, кузены…, Вырастят, воспитают, а потом все это безумие закончится, и он вернется на престол».

Они стояли уже почти у самого входа на заставу, когда по дороге, размахивая хлыстом, пронесся всадник. Соскочив на землю, тяжело дыша, он, расталкивая людей, пробился к ступеням. Гонец передал офицеру Национальной Гвардии какой-то пакет.

Тот распечатал его, и, просмотрев бумаги, крикнул: «Выезд из города запрещается, до особого распоряжения».

Мужик, что сидел на одной из телег, сочно выругался: «Совсем с ума сошли? У нас дома жены, дети, хозяйство! Мы, который час тут мерзнем, у вас-то в караулке камин горит. А ну пропускай! — он взглянул на корзины, наваленные за его спиной, и ядовито добавил: «Хоть все тут перетряси, но чтобы я в деревню сегодня вернулся!»

— Пропущу два десятка человек, — сдался офицер, — из тех, что долго ждали. Он прошел по очереди, отсчитывая головы. Джон, облегченно вздохнув, наклонился к уху Луи: «Все будет хорошо».

— Я знаю, папа, — не разжимая губ, ответил мальчик. Они двинулись вперед, в потоке людей. Над дорогой, в синем, ярком небе, кружились птицы. «Смотри-ка, ворон, — смешливо хмыкнул Джон и подавил вздох:

— У Джо все будет хорошо, Иосиф жизнь за нее и детей отдаст. Да и если эта революция до Голландии докатится, там люди все же другие, спокойнее. Голов рубить не будут. А Маленький Джон…Жалко, что не женился он, уже четвертый десяток мальчику. Вернемся к мирной жизни, Марта ему сосватает кого-нибудь. Стивена дочек приемных, например, — он улыбнулся и услышал грубый голос: «Кто вы такие?»

Офицер посмотрел на невидного мужичка в старой, грубой шерсти куртке. Такой же берет, был надвинут на оттопыренные уши. Девчонка рядом с ним постукала деревянными сабо и подышала на худые, покрасневшие пальцы.

— Мы идем в Алансон, к родственникам, — подобострастно сказал Джон, протягивая паспорт. «Жан Фурье, ваша милость, с дочкой, Элизой Фурье».

Офицер смерил его взглядом и велел: «Давайте сюда! — он кивнул на открытую дверь караульной.

— Он должен сказать о телеге, — пронеслось в голове у Джона. «Господи, что случилось? Либо нашего человека арестовали, либо…, Нет, нет, граф Прованский не мог солгать, не мог все это придумать. Он дворянин, человек чести, это же его племянник, ребенок…»

Внутри было тепло, пахло табаком и потом. Офицер бросил один взгляд на гвардейцев. Те, вытянувшись, скрестив штыки — закрыли ими вход.

— Фурье…, - усмехнулся офицер. «Мне пишут, — он похлопал рукой по пакету, — что некую Мари Фурье, поденщицу, арестовали за попытку покушения на лидера нации, месье Максимилиана Робеспьера. У вас в паспорте указана жена, Мари Фурье, — офицер поднял бровь. «Сами понимаете, месье, ни вас, ни вашу дочку я отпустить не могу. Вы родственники государственной преступницы».

— Господи, — сказал себе Джон, — пожалуйста. Сделай со мной что угодно, но пусть Марта не страдает, пусть дети спасутся…, Луи, Элиза…Господи, доченька моя, где она, что с ней…»

— А также, — офицер прошелся по сторожке, — мне приказано обыскивать всех подозрительных личностей, чем я сейчас и займусь, месье Фурье.