Победители тьмы. Роман - Шайбон Ашот Гаспарович - Страница 19

Где же гости, где же Илья Григорьевич сам? Поставил я поскорей поднос на стол, прошел через внутреннюю дверь в мастерскую, оттуда - в лабораторию. Ну, никого и никого. Иду обратно и из мастерской заглядываю в спальню. Смотрю я, и… господи боже! Перед глазами у меня облако небольшое. Ну, словно кусок тумана нашего, петроградского, взяли да вроде как человека из него выкроили и в спальню впустили. И стоит это облако перед подносом, закрыло его собой…

А я подноса-то своего не вижу и думаю: «Ослеп я, что ли?» Поднял я руку, чтобы глаза протереть. А тут как раз туман-то с места и сдвинулся. И что же ты думаешь? Чайник в воздухе плывет, от него полоска светлая тянется, на руку похожа… Страх меня взял.

Обернулся я, растерянный, к окну, а оно открыто. Вся замазка со щелей сбита… Стало тут мне ясно, что неизвестные злодеи через это самое окно в спальню-то и проникли.

«Боже милостивый, что же с Ильей моим случилось?!» - думаю, и сам себя упрекаю, что тогда в дверь не постучался. Может, и спас бы его от беды…

- Не бойся, жизни Ильи Григорьевича никакая опасность не угрожает! - слышу вдруг из глубины спальни какой-то незнакомый голос.

А я только крещусь в страхе да твержу:

- Сгинь, сатана, рассыпься…

А человек-облако подошел ко мне, говорит этак внушительно:

- Ты меня не бойся, старина, я - такой же человек, как и ты! - и встал и стоит предо мною.

- Вот, возьми мою руку, тронь, сам убедишься, - говорит мне, и руку, стало быть, свою облачную мне протягивает.

Испугался я, отступил назад:

- Прочь от меня, злой дух! Где барин мой, что с ним

стало?

- Доверься мне, старик. Ты узнаешь все, если спокойно выслушаешь меня. Ну, дай же руку, познакомимся!

Слушаю я его, словно завороженный. И вот туман подплыл ко мне, тронул меня рукою. Почувствовал я теплоту живого тела, маленько пришел в себя, хоть и страшно было смотреть на облако, в котором живой человек прячется…

- Значит, познакомились! - слышу веселый голос из тумана. - А зовут меня - Бенарель. Теперь я буду иногда захаживать к вам.

- Господи! И что это за чудеса такие? - говорю я, и кажется мне, что теряю уже рассудок. - Откуда ты у нас появился, сатана?!

- Со дна океана, - отвечает он.

- Сгинь, сгинь! - снова перекрестился я.

- Ну, старик, некогда мне с тобой возиться, - я тороплюсь. Слушай же, - барин твой велел передать тебе несколько поручений, вместе с этой запиской. Вручить ее надо его товарищу, который вскорости должен вернуться из-за границы.

Зашевелился туманный человек, протянул светящуюся руку. А на конце ее висит белый, словно в молоке, листок. Набросился я на этот листок, дрожу весь и читаю:

«Дорогой Василий, я жив-здоров. Со мной ничего худого не случилось. Оставляю на твое попечение мастерскую и лабораторию. Если через месяц не вернусь, - объявишь всем, что я исчез. Содержание этой записки сообщишь Аспинедову, когда он вернется из-за границы.

Твой Илья».

-  Куда он скрылся, куда вы его увели? - спрашиваю я эту тень облачную.

А он мне в ответ:

- Он находится в подводном мире белых теней!

- Боже милостивый, что это я слышу?! И когда же он вернется, голубчик мой?

- Вернется, когда это будет необходимо.

- Да ты-то кто? Откуда и почему вошел сюда через окно? Дьявол ты, из ада присланный, что ли? - распалился я.

- Нет, старина, я - не дьявол, а простой человек. Настанет день - и ты увидишь меня таким, каким я бываю в жизни, и пожалеешь о том, что так бранил меня.

- Да кто же тебя проклял, что ты образ человеческий потерял? Кто ж в этом виноват?

- Виноваты порядки, при которых мы живем…

- Так, стало быть, и вы?!

- Стало быть - и мы, - начал он и не докончил.

- А Дерягиных-то давно знаете?

- Еще с того времени, когда они Сапатиными прозывались! - засмеялся человек-туман.

А я и глаза вытаращил. Выходит, что тень эта - не враг Илье?!

- Я еще мальчишкой отбывал ссылку в том же сибирском поселении, что и Григорий Кириллович Сапатин, - говорила тень. - Близко знаком с Ильей Григорьевичем. Мы почти каждую ночь работали вместе в этой его лаборатории…

- И вы каждую ночь пробирались сюда через окно третьего этажа? - удивился я.

- Ну да, но не обязательно через это, - засмеялся он.

- А которое же?

- А это уж не так важно, дядюшка Василий!

- А в спальне сегодня никого кроме вас не было?

- Нет, со мною были мои товарищи.

- Да ну?

- Да, да… Илье Григорьевичу хочется научиться способу принимать вид белой тени…

- Как! Значит и Илья Григорьевич будет превращаться в тень?!

- Конечно… И выпрыгивать в окно! - опять засмеялся человек-тень.

- Что же это за сила такая, а?

- А кто ее знает!

- Да ведь я - самый верный человек семьи Дерягиных…

- Знаю. Потому-то я и остался, чтобы успокоить тебя! - отвечает мне этот Бенарель невидимый.

- Дал бы ты мне убедиться в этой силе, а? - все допытываюсь я.

- Упрям же ты, старина!

- Покажи мне эту силу, - и тогда я поверю, что ты - Друг Илье Григорьевичу!

И вдруг тень вся словно покрылась длинными светлыми иглами. На плечах загорелся пучок света в виде зонта. Человек-тень мягко оторвался от пола и вылетел в окно.

После этого я уже не получал никаких вестей от Ильи Григорьевича».

Таково было окончание истории исчезновения Ильи Дерягина, рассказанной мне дядюшкой Василием.

Рассказывая посторонним о летающих тенях, Василий скрывал ряд обстоятельств, относящихся к истории отношений Ильи Дерягина с двумя представителями белых теней.

…Карета мчалась к Петропавловской крепости.

В моем рассказе Жабов, очевидно, не нашел ничего для себя интересного. Мне даже показалось, что все это было уже известно ему.

По узкому мосту карета помчала нас к острову, на котором возвышается Петропавловская крепость. Массивные корпуса этой могилы для живых почти со всех сторон были окружены водой. В глухих сырых одиночках этой каменной темницы медленной смертью угасали сотни революционеров.

Безмолвие царило там, - тяжкое, убийственное безмолвие. Представьте себе новоприбывшего заключенного; когда железная дверь мрачной, затхлой тюремной камеры наглухо запирается за ним, когда бесшумно удаляются шаги тюремщиков и оставляют его в этом царстве полного безмолвия… В первые мгновения отголоски всех шумов мира живых еще отдаются в его ушах, в его взволнованном сердце. Но вот проходит время - и ощущение жизни, которое с детства тысячами нитей связывало заключенного с окружающим миром, позволяло ему чутко откликаться на все явления внешнего мира, постепенно глохнет, задушенное этим беспощадным безмолвием. И год за годом весь внешний мир и даже самое представление о нем угасает в этом страшном каменном мешке. Тогда над несчастным узником нависает угроза безумия.

Когда мы вошли в комендантскую, представители тюремной администрации вытянулись перед Жабовым. В этот момент я вновь поймал себя на том, что приглядываюсь к нему. Мне почудилась в нем какая-то ясно ощутимая перемена, словно бы передо мной был уже не тот, не прежний Жабов.

Комендант тюрьмы почтительно принял протянутый ему Жабовым пакет, вскрыл его и прочел распоряжение о пропуске.

На мгновение задумавшись, комендант тюрьмы - старик, с резко очерченным злым лицом и хитрым взглядом, вопросительно повел рукой в мою сторону.

- Мой эксперт, физик, - коротко объяснил Жабов.

- А-а… - многозначительно протянул комендант.

Через несколько минут мы уже шагали по мрачным коридорам тюрьмы в войлочных туфлях, чтобы не нарушить царящей там тишины. Комендант лично сопровождал нас в это царство мрака и безмолвия.

Двое надзирателей шагали впереди, освещая фонарями холодный и темный коридор, в котором на небольшом расстоянии друг от друга были видны массивные железные двери одиночных камер.