Последний интегратор (СИ) - Васильев Николай Федорович - Страница 17

-- Я не хотел портить праздник, но ты должен был знать.

-- Конечно, должен, -- сказал Карапчевский. -- Наверное, следует позвонить Виталию Петровичу?

-- Я звонил. Отвечают, что он простудился и слишком слаб, чтобы говорить.

-- Какие же они подонки! Когда он хотел сам уйти, его не отпустили. Теперь выгоняют.

Мне было жаль знаменитого директора. Один из немногих сторонников интеграции среди начальства. Мы вернулись в гостиную с печальными лицами.

-- Дела? -- спросила Евгения.

-- Дела, -- сказал Карапчевский. -- Инткомовские мелочи.

Никита Максимович быстро переменил выражение лица и сказал:

-- Прошу внимания!

С видом фокусника, который достаёт из кармана голубя, он достал какую-то бумагу. Это была поздравительная телеграмма от первого помощника первого консула, которая пришла на адрес Инткома. Никита Максимович её немедленно зачитал. Он был из тех людей, которые сначала сообщают плохую новость, а потом -- хорошую.

-- От первого помощника второго заместителя третьего письмоводителя, -- ухмыльнулся Карапчевский. -- Раньше он сам мне звонил.

-- Не замечал за тобой такой амбициозности, -- сказал Жебелев.

-- Я же не о своих амбициях говорю, -- сказал Карапчевский. -- Я говорю о деле. Эта телеграмма -- презрение не ко мне, а к моему делу. К нашему общему делу.

-- А я считаю, что ты не прав, Саша, -- сказал Никита Максимович. -- В нашем положении даже такая телеграмма -- победа. Завтра -- это я тебе обещаю -- о ней узнают в префектуре и в Доме наместника...

-- И поймут, что Карапчевский совсем сдулся.

-- И поймут, что Карапчевский ещё на коне.

Зазвенел телефон. Трубку по знаку Карапчевского взяла Евгения.

-- Префект, -- сказала она Карапчевскому.

Карапчевский помотал головой.

-- Извините, он ненадолго вышел, -- сказала Евгения в трубку. -- Что ему передать?.. Хорошо... Большое спасибо... До свидания. -- Она положила трубку и сказала: -- Поздравил.

-- А ты жаловался, -- сказал Никита Максимович.

Тут же телефон зазвенел снова. Это был наместник. Он тоже поздравил Карапчевского через Евгению.

Пиршество было в разгаре, когда телефон позвонил в третий раз.

-- Гуров, -- делая круглые глаза, сказала Евгения.

Карапчевский торопливо схватил трубку.

-- Да, Семён Кириллович, -- сказал он. -- Спасибо огромное... Всё хорошо, все здоровы... Иван?

Все посмотрели на меня.

-- Иван в полном порядке... -- сказал Карапчевский в трубку. -- Ещё раз огромное спасибо... Вам того же.

Он повесил трубку и сказал:

-- Не ожидал. Вам, Иван, привет.

Никита Максимович спросил о том, что подарили Карапчевскому. Карапчевский показал подарки. Никита Максимович стал говорить о пользе физических упражнений. Жебелев сказал про изометрическую гимнастику. Евгения сказала, что лучшее средство от болезней -- это солнце и свежий воздух. Я дожевал очередной пирожок и сказал, что...

Дверной звонок заставил всех насторожиться. Больше никого не ждали. Никита Максимович пошёл открывать дверь и вернулся с двумя усачами в очках и свитерах. Это были гости из Новоергинского университета -- географ и физик. Ветераны интеграции, старые знакомые Карапчевского и всей компании. Они принесли стопку книг -- новые издания университета -- и сразу засобирались уходить.

-- Куда же вы, ребята? Только пришли, -- сказал Карапчевский.

-- Пора, пора, -- сказал физик. -- Мы ведь проездом. Специально полетели с пересадкой, не могли тебя не поздравить. Завтра конференция в Константинополе. Все светила собираются.

-- Вы хоть на полчасика присядьте, -- сказала Евгения.

-- Извини, Женя, никак, внизу такси стоит, -- сказал географ.

Физик подцепил вилкой рыбное ухо, прожевал и сказал:

-- Неправильно их у вас готовят.

-- Все новоергинцы почему-то считают, что их город -- родина рыбных ушей, а в других городах их готовят неправильно, -- сказал Жебелев. -- Туганцы считают, что именно их город -- родина рыбных ушей, а в остальных городах...

-- И так -- в каждом городе от Юрска до Атласова, -- сказал Карапчевский.

Евгения дала гостям завёрнутые в бумагу пирожки, и все двинулись проводить их до такси. Перед уходом физик три раза выжал двухпудовку, чем вызвал всеобщие восторги. Особенно восторгался Никита Максимович.

Я решил не участвовать в проводах и остался с Лизой. Она уже немного наигралась с мнемоником и теперь поедала второй кусок торта, предварительно политый мёдом.

-- Хотите торт? -- как заботливая хозяйка спросила Лиза.

Я тоже взял кусок и тоже полил его мёдом. Лиза одобрительно кивнула.

-- Я уже читала "Чёрную землю фараонов", -- сказала она сквозь жевание.

-- Я тоже, -- сказал я. -- Только давно. Лет пять назад.

-- А я в прошлом году.

-- Поэтому ты так надулась на Никиту Максимовича? Из-за книги?

-- Вовсе не надулась, -- сказала Лиза. -- И вовсе не из-за книги.

-- А, по-моему, Никита Максимович -- отличный мужик. Твоему отцу помогает, и вообще...

-- Никакой не отличный. Ты ничего про него не знаешь.

-- А ты знаешь?

-- Знаю, но не скажу, -- сказала Лиза, впихнула последний кусок в рот и ушла.

* * *

Голос Карапчевского был слышен уже из-за двери.

-- Опять ты защищаешь предателей, -- говорил он. -- Кто ушёл, тот предатель...

Дверь открылась.

-- Ты пойми... -- сказал Жебелев.

-- Никого не хочу понимать, никому не хочу прощать, -- сказал Карапчевский. -- Я десять лет всех понимал и всех прощал. Теперь так: кто ушёл, тот предатель. Кто остался...

-- Саша, мы ведь договорились -- хоть сегодня не будем о деле, -- сказала Евгения.

-- В моём деле нет выходных, нет отпусков, -- сказал Карапчевский. -- Ты это знала, когда выходила за меня замуж.

-- Я выходила за журналиста, а не за политика.

-- А я не политик. Забыла наш лозунг? "Интеграция -- не политика. Интеграция -- смысл жизни".

-- У других людей -- другой смысл жизни, -- сказал Жебелев.

-- Интеграция -- самое главное, -- настаивал Карапчевский.

Можно было подумать, что он пьян. Но он вовсе не был пьян. Он говорил не визгливым голосом пьяного человека. Он говорил тем твёрдым голосом, который был ему свойствен в минуты решительности. Только углы губ загибались вниз сильнее, чем обычно.

-- Теперь эти так называемые учёные говорят мне, что они разочаровались в интеграции. У них, видите ли, ничего не получилось. Они заехали ко мне, чтобы поделиться со мной своими нелепыми оправданиями. Они, наверное, ожидали от меня сочувствия.

-- Они долго тебя поддерживали, -- сказал Жебелев.

-- Недостаточно долго, -- сказал Карапчевский.

-- Никита, ты ему объясни... -- сказал Жебелев.

Никита Максимович могуче выдохнул.

-- Не трать слов, -- сказал Карапчевский. -- Я знаю все аргументы. Они долго меня поддерживали, они отдали все силы, они не видят результатов своей работы. Они разочаровались, они устали. Нужно понять и простить. Я тоже поначалу себя в этом убеждал. Ушёл один, ушёл второй, ушёл третий. Я говорил себе: они устали. Я их понимал и прощал. Ушёл Игнат. Я сказал себе: он устал. Я его понял и простил.

-- Простил? -- спросил Жебелев.

-- Нет, не простил! -- сказал Карапчевский. -- Не простил, потому что пришёл Иван.

Все обернулись на меня. Я безуспешно пытался вытереть салфеткой испачканные мёдом пальцы.

-- Знаете, в чём важность Ивана? -- спросил Карапчевский.

-- В том, что ко вторнику он должен сделать доклад на моём семинаре, -- сказал Жебелев.

-- И сделает, -- сказал Карапчевский. -- Иван -- человек слова. Важность его не в том, что он пришёл в Интком, а в том, когда он пришёл. Он пришёл, когда всё рушится, когда предатели множатся с каждым днём. А он всё равно пришёл. Он пришёл не в то влиятельное учреждение, каким Интком был десять лет назад. Он пришёл к кучке изгоев. Такими мы были пятнадцать лет назад. И пока к нам приходят такие, как Иван, наше дело будет жить.