Каузальный ангел - Райяниеми Ханну - Страница 40

Жан, не переоценивай свои силы, можешь сколько угодно забавляться с Чашей, ты все равно лишь досадная неприятность, не более. Ты не справишься. На что ты рассчитываешь, сражаясь против целого сообщества зоку?

Карабас смотрит на меня с обидой. Я поднимаю руку.

На семью, отвечаю я Барбикену и обрываю связь. И опускаю руку.

— Давай.

Двигатель Хокинга «Леблана» выбрасывает колоссальный белый факел, и мы несемся вниз, к Ирем и пустыне дикого кода.

Мы только видим себя, сказал мне как-то Аун.

Фотонный хвост «Леблана» выжигает на поверхности Ирем послание. От резкого виража по параболической кривой, повторяющей изгиб Чаши, у меня в животе все скручивается.

Аун получил сообщение. Позади нас поднимается пустыня дикого кода: встают стены из пыли и песка, джинны размером с гору тянутся к кораблям зоку сапфировыми пальцами. Выстреливают протуберанцы аэроворов. На какое-то мгновение шторм дикого кода проникает сквозь защиту «Леблана», и перед моими глазами мелькают бьющие с неба огромные огненные змеи. Они впиваются в мой мозг горячими пальцами Принцессы-трубочиста, но затем узнают меня и отпускают корабль.

А вот кораблям Ганимаров приходится хуже. Дикий код врывается в их системы. От дерева Дайсона на поверхности изменчивых дюн остается только бесформенное пятно. Репликаторы шлют сигналы нотч-кубикам, скрытым под слоем песка, но в ответ поднимаются искаженные копии кораблей фон Неймана, описывают в воздухе замысловатые дуги, а затем падают и взрываются. Корабли Евангелистов направляют на пустыню свои орудия, и позади нас раскаленными жемчужинами расцветают белые вспышки антиматерии. У меня возникают опасения за целостность самой Чаши.

А потом появляются похитители тел. Они проникают в разум зоку через фрагменты кодов и истории, рассказанные геометрическими фигурами на песке, и меняют коллективное волеизъявление Ганимар-зоку. Единый контур, направленный на наш корабль, рассыпается во все стороны. Это временное послабление — зоку не настолько уязвимы для манипуляций разумом, как слуги Соборности, и наверняка очень быстро примут контрмеры, — но «Леблан» получает достаточно времени, чтобы пройти вдоль края Чаши и вдоль светящихся потоков поддерживающих лучей в глубину Сатурна и скрыться от преследователей.

В относительной безопасности субтропосферных слоев я снова обращаюсь к Карабасу. Ганимар-зоку не сдадутся после первой неудачи, так что времени у меня немного.

— На борту есть другой Жан ле Фламбер? — спрашиваю я у кота. — Есть другая копия?

На Марсе моя бывшая сущность оставила мне серию подсказок, моих собственных парциалов, которые помогли отыскать воспоминания, спрятанные в Ублиетте. Может, и здесь я создал нечто подобное?

У кота вздрагивают проволочные усы.

— Требуется авторизация Прайма, — мурлычет он.

Плохо. После всех повторений в тюрьме «Дилемма» вероятность идентичности с Жаном, которого «Леблан» признал бы Праймом, ничтожно мала.

— Ладно, это несущественно. Продолжай.

Есть другая возможность. Технология «Леблана» представляет собой беспорядочное сочетание идей Соборности и зоку. А в Соборности существует концепция Библиотек: хранилище мгновенных копий гоголов людей, которыми ты когда-то был и захотел сохранить. Возможно, и на корабле имеется нечто подобное? Я еще не обнаружил такую Библиотеку, но ведь она и должна быть спрятана. Может, Матчек до нее добрался? Старые виры, вроде книжной лавки, базируются на гоголах-демиургах, на разумах, настроенных на поддержку иллюзий. Иногда удается их обмануть и активировать связи, не предназначенные для этого, используя что-то вроде гипнотической магии.

Надо бы поспрашивать Матчека, но сейчас не время для подобных разговоров.

Так где же я мог скрыть Библиотеку? Где спрятал бы фрагменты своей личности, которые не мог бы удалить в силу сентиментальности?

Ну конечно.

Я выхожу в коридор Царства и миную врата, ведущие на залитую солнцем палубу «Прованса».

В шезлонге у бассейна я нахожу книгу. Здесь никто не обращает на меня внимания; это неподвластное времени Царство, в котором я месье д'Андрези, пассажир первого класса в бесконечном круизе по Атлантике, проводящий дни на палубе, а вечера в ресторане или за игорными столами.

На обложке книги пляшут золотистые блики отраженных от воды лучей. «Хрустальная пробка». Любимая книжка из прошлого, анахроничное бумажное издание с яркой обложкой, на которой выделяется темный силуэт вора с моноклем и хрустальный графин. Я усаживаюсь поудобнее, надеваю голубые очки и открываю книгу.

Страницы пусты.

Я торопливо перелистываю их в поисках подсказки. Книга в этом Царстве явно неуместна: едва притронувшись к ней, я ощущаю заключенное там ядро другой реальности. Кажется, что страницы ждут заполнения. Ключа. Воспоминания.

Я прикрываю глаза. Требуется авторизация Прайма. Подобный прием в ходу у Основателей Соборности: образ, составляющий ядро твоей сущности, стабильный для всех копий, нейронная конфигурация, которую взломать труднее, чем самый сложный пароль.

Я роюсь в памяти. Тюрьма. Облик основателя Сумангуру, поимка. Нет, воспоминания должны быть старше.

Фрагменты с Марса, найденные в коридорах Дворца Памяти. Пьянка с Исааком. Первое свидание с Раймондой. Интрижка с Джилбертиной. Переход между Рождением и Смертью. Нет, не годится. Еще старше.

Я сосредоточиваюсь на корабле. На «Леблане» имеются инструменты, которые могли бы пригодиться: программа метасознания, способная проникнуть в мой собственный мозг, словно отмычка, и отыскать нужный образ.

Я не в силах пошевелиться. Мой мир ограничен пустыми страницами, намертво приковавшими взгляд.

— Ты был идентифицирован как дивергентная копия мастер-Прайма либо захватчик, — слышится откуда-то голос кота. — Код Прайма должен быть предъявлен в течение тридцати субъективных секунд. После этого я уполномочен принять контрмеры.

Ублюдок. Следующую секунду я трачу на то, чтобы отругать самого себя. И пожалеть, что родился.

Вот оно. Когда я родился? Может, книга ждет воспоминаний о том моменте, когда я впервые открыл ее в тюрьме Сантэ, когда в моей голове начал зарождаться Принц-цветок? Нет, это слишком просто, слишком очевидно.

— Двадцать секунд.

Или когда Жозефина открыла дверь моей камеры? Ее юное и одновременно старое лицо могло бы стать ключом к замку. Нет, это не она. Не она определяет мою личность.

— Пятнадцать секунд.

Страницы пусты и ярко освещены резким полуденным солнцем, словно пустыня. Я чувствую, что способен в них затеряться.

— Десять секунд.

Да ведь внутри меня тоже есть пустыня, чистый лист, на котором я впервые был написан, первая буква в облике маленького мальчика, лежащего на песчаной дюне.

Я шепотом обращаюсь к нему, он поднимается и выходит. Книга принимает его, и страницы заполняются черными чернилами воспоминаний.

Глава тринадцатая

МИЕЛИ И АНТРОПНЫЙ ПРИНЦИП^[32]

Несмотря ни на что, Миели нравится охота за яйцами.

Чем дальше она продвигается, тем труднее становится их отыскать. Поначалу она находит несколько мелких яиц в ручьях, дуплах деревьев и под листьями — все это прекрасно просматривается с воздуха. Но одно особенно крупное яйцо, лежащее на изгибе ветки, при ее приближении вдруг выпускает тонкие белые ножки и с поразительной скоростью убегает. Миели преследует его по земле сквозь густой подлесок, но перед ней появляется пылающая расщелина. Яйцо без труда перескакивает через нее, а Миели едва не падает.

Она останавливается и видит, как на дне глубокой впадины шипит и разбрасывает капли раскаленная лава. Убежавшее яйцо скрывается в тени деревьев.

— Как тебе помогают крылья, оортианка? — звучит с другой стороны насмешливый голос Зинды. — Пора проявить сообразительность!