Дом последней надежды (СИ) - Демина Карина - Страница 42

Где каждая — драгоценность…

…и всего-то надо — постараться… стать лучшей…

…у каждой будет шанс.

Шелковые одежды.

Хорошая еда.

Музыка и танцы. Чай, которого в прошлой жизни они и не пробовали. Украшения и поклонники…

…вот только тех, кому не повезет задержаться в этом мире, ждут за стеной веселого квартала. И хорошо, если купит их богатый дом… впрочем, другие вряд ли позволят себе приобрести бывшую майко.

Я отвернулась.

Всех не спасти и… куда большее количество девочек попадают не в ученицы гейш — это ведь и вправду удача в нынешнем мире — но просто-напросто в бордели, где и сгорают за пару лет.

Определенно, сегодняшнее настроение оставляло желать лучшего.

— Дай монетку, — откуда взялась старуха, я так и не поняла. Она просто возникла передо мной, странным образом отрезав меня от толпы. Стихли гомон и крики чаек, потускнел сам мир, в котором осталось место лишь для меня и для нее, такой уродливой, что и смотреть-то без содрогания не получалось.

Морщины изрезали ее лицо, и в них, глубоких, что ущелья великих гор, прятались язвы. Язвы мокли, и желтый гной стекал по щекам. В левой зияла дыра, сквозь которую видны были побелевшие десны и остатки зубов. Из кривого носа торчали волосы. А вот голова почти облысела. И видно было, как среди остатков седых волос ползают насекомые.

От старухи воняло.

И смрад этот прочно перебивал рыночные запахи.

Первым моим желанием было отшатнуться. Закричать. Швырнуть чем-либо в это отродье тьмы, но… я удержалась.

— Монетку, — повторила она, глядя на меня слезящимися глазами. — Кушать хочется… добрая женщина…

Я вытащила золотой лепесток.

— Много будет…

Пожалуй… еще скажут, что украла или отберут. Среди нищих изрядно хищников, а эта женщина выглядит слишком слабой, чтобы защитить свое добро.

А вот горсть меди — то, что нужно.

Монеты легли в потраченную язвами ладонь. И исчезли.

И золотой я все же протянула. Здесь подобная доброта была не принята, непонятна, но…

— Сходи к лекарю. Купи мазь, а то…

Старуха склонила голову набок. И вдруг показалось, что треснула ее оболочка, сквозь которую проглянуло нечто… светлое?

Иное?

Я моргнула.

Ничего… та же старуха, только…

— Добрая… добрая-добрая женщина… что ж… случается… берегись, чужая душа… собаку уже привязали. Ее бьют палками и не дают воды. Она скоро околеет, а слово заготовлено… не только слово… проклятая кровь не знает иного пути. Хотя и на ней нет вины. А ты берегись… и…

Старуха коснулась моей руки, и кожу обожгло.

— Пусть случится, чему суждено…

Она просто исчезла. И вонь вместе с нею. А меня окружил запах цветов, легчайший такой аромат, которому самое время весной появиться.

Показалось?

Показалось… солнце в голову напекло… с местным солнцем такое случается. Даром что зонт в руке. И главное, прикосновение до сих пор ощущаю. Я задрала рукав.

Так и есть.

Красное пятно, на ожог похожее… откуда взялось? Сила самовнушения, не иначе… именно, а то легко набрать в голову, что…

— Идем, — велела я девочке, что замерла перед прилавком с украшениями.

Бусы.

Стеклянные и каменные. Красные. Синие. Зеленые.

Крупные бусины и совсем крохотные, которые продавались махонькими стаканами. Иные, сделанные из полудрагоценных камней — на вес…

— Хочешь? — я подняла нитку простых синих бусин, которые перемежались с редким темно-красными, будто маленькие вишенки. — Или эти?

Зеленые с желтым.

— Примерь… к твоим глазам идут…

…а человеческого в ней осталось меньше, нежели прежде. Разрез глаз изменился, вытянулся, да и цвет их стал другим. Не помню у людей такой яркой травяной зелени, в которой и вправду проблескивают золотые искорки.

Нос прямой удлинился, а нижняя челюсть выдвинулась вперед.

Это не выглядело уродливым, но…

…кто ее отец?

Хотя… так ли это важно? В нынешнем мире родственные узы значили мало, во всяком случае, когда речь заходила о женщинах.

За бусы я торговалась, не столько потому что пара медяшек меня бы разорили, но… принято. А мне следует привыкать к местным обычаям. Я и без того слишком уж выделяюсь.

И лишь когда бусы обрели хозяйку, моя оннасю отмерла.

Она робко коснулась каменных бусин.

Вздохнула.

И улыбнулась, так искренне и счастливо, что иглоподобные клыки эту улыбку нисколько не испортили… что ж, пусть хоть у кого-то день выйдет удачным.

…снег выпал в третий день месяца Белой цапли.

Он начался еще ночью, и странное дело, я сквозь сон ощутила перемену в мире, будто кто-то неведомый, несоизмеримо более великий, нежели я, сдвинул колесо мира, опустив его в зиму. И та отозвалась, приняла тяжесть, ответив на нее взрывом белого снежного пуха.

К утру снег лег на новую крышу.

Припрятал траву и облепил ветви деревьев. Укрыл террасу и вычистил мир. Дышать и то стало легче. Трехцветная кошка, которая за прошедший месяц стала еще больше, лениво пыталась поймать снежинку. Меня она встретила протяжным мявом, но тут же отвернулась, мазнула пушистым хвостом по снежному полу…

…следа не осталось.

Ни от хвоста, ни от лап.

И стоило бы обеспокоиться, пожалуй. Кошка обернулась. И в желтых глазах ее я прочла вопрос.

— Я не знаю, кто ты, — ответила я, протянув руку, и она подошла, робко потерлась о пальцы. — Но я знаю, что вреда от тебя не видела. Поэтому заходи в гости, если, конечно, желание будет.

Кто сказал, что кошки не умеют улыбаться?

День.

Круглое солнце, которое ради этакого случая принарядилось в яркие желтые одежды. Свет его отражался снегом.

Ослеплял.

И кажется, я поверила, что теперь все будет иначе.

Дым.

Очаг. Шину колдует над огнем. Стучит нож Мацухито, нарезая крупные коренья. Юкико жует пряную травинку, ее взгляд мечтателен, а живот округл. Она позволила себе не укладывать волосы, а просто стянула их лентой.

Араши, потеснив кошку, танцует на террасе.

Снежинки кружатся, спеша уйти от удара, а я любуюсь этим танцем. Серебристое полотно клинка тускло переливается, тянет за собой такой плотный воздух…

Хорошо.

По-своему. И белая дорожка стежков ложится на белый же шелк. Мне невыносимо любопытно, что же шьет Кэед, не первый день, но мешать ей не стоит. После того разговора она сделалась задумчива и… насторожена?

Пожалуй.

Она по-прежнему полна сомнений, но все же в ней появилась и надежда.

…если нам не дадут разрешения, эта надежда угаснет, а с ней уйдет и Кэед. Все-таки она здесь самая хрупкая…

…и злая.

Вспышка памяти ослепляет.

Снег?

Не было снега. Но вот небо светлое, чуть тронуто дымком облаков. Красное солнце… и красное же кимоно. Кэед сидит, раскачиваясь, не спуская взгляда с ворот.

— Снова? — она поворачивается ко мне… к Иоко, ведь меня еще не было. — Вы снова отдали ей все наши деньги? И что дальше?

Иоко молчит.

Ее переполняют обида и гнев, причем не на ту, на которую следовало бы гневаться, но вот на эту женщину, взявшую на себя труд обвинить Иоко в…

…вспышка.

Крик.

Звон разбитой чашки. Осколки впиваются в ладонь, словно зубы неизвестного зверя. Кровь течет. Такая красная, нарядная, она скатывается по шелку, почти не оставляя следа.

Кто-то громко плачет.

— За что мы будем жить? — тихий вопрос заставляет Иоко замереть.

…мать снова забрала деньги.

Ей нужнее.

Блудная дочь, раз уж вздумалось ей перечить материнской воле, сама о себе позаботится.

…не только о себе.

Этим женщинам, который настолько плохи, что от них отказались собственные семьи, не заслуживают снисхождения.

Вот же…

Память не отпускает.

— Я… придумаю… я что-нибудь придумаю… — лепет Иоко. И громкие завывания Мацухито, которая падает на колени и раскачивается, и проводит грязными пальцами по лицу, оставляя длинный пыльный след. Смотреть на нее неприятно.

Иоко отворачивается.