Дом последней надежды (СИ) - Демина Карина - Страница 44

…если найти собаку… а лучше купить щенка. Выкормить.

Вырастить.

И когда пес достигнет взрослого возраста, привязать его в тихом месте, а перед ним поставить еду, но так, чтобы пес не мог дотянуться до миски. И держать дни и ночи, пока не ослабеет он от голода, и сердце его не преисполнится черной ярости. Тогда-то надлежит оглушить его ударом бамбуковой палки, и еще живому отпилить голову. Ее — искупать в нескольких водах и, сунув в медный котел, варить, пока кожа и мышцы не слезут.

Останется белая кость.

И дух, к этой кости привязанный. Он, преисполненный ярости и голода, будет опасен. И не всякая рука способна удержать ину-гами на привязи.

А уж направить его на врага…

…но если получится, то…

Дух пройдет сквозь забор. И самые свирепые псы, почуяв близость его, взвоют от ужаса. Не спасут от ину-гами ни сталь, ни огонь…

…ни молитва…

— Лунный металл, — исиго потер подбородок. — Я не уверен… мне не случалось читать, чтобы кому-то удалось защититься от ину-гами… с другой стороны, не так уж много описано достоверных случаев гибели от клыков призрачного стража…

Да уж, навевает оптимизм.

— С другой стороны, никто из тех людей просто-напросто не успевал обратиться к исиго, — он широко улыбнулся и добавил. — Вы же понимаете, что я должен остаться здесь?

Ага. Исключительно затем, чтобы защитить бедную меня.

Возражать я не стала.

Репутация? Остатки ее горели синим пламенем. Но без репутации я как-нибудь проживу, а без головы — сомнительно… и вот даже гадать не стоит, кому в голову пришла столь замечательная мысль, натравить на меня призрачное чудовище.

Матушка… точнее женщина, связанная со мной узами родства, ибо матерью называть ее язык не поворачивается. В душе шевельнулись робкие сомнения: а может, она не знает?

Вдруг это не она, но молодой ее любовник, которому не терпится добраться до состояния?

Я отмела эту мыслишку.

Сама или нет, но… яд Иоко выпила после ее визита.

И принесла его матушка много раньше. Когда? Не помню… весь последний месяц той жизни перед болезнью выгорел.

— Кроме того, на вас печать богини, — исиго смотрел на снег. — А это что-то да значит…

Знать бы, что еще…

…кошка потерлась о мои ноги, а на гостя глянула куда более благосклонно.

Он действительно остался в доме, к ужасу всех его обитательниц, кроме, пожалуй, Кэед, которая известие приняла с похвальным равнодушием.

— По твою душу, Юкико, — все-таки от шпильки она не удержалась.

Юкико охнула.

Шину зашипела. Араши же сотворила охранный знак.

— А что? Присмотрись… рядом с нами жил исиго… еще когда моя бабушка жива была. Она с ним часто ругалась… — Кэед отложила вышивку.

А я по-прежнему не знаю, что на ней.

Белое на белом.

Красиво?

— Он называл ее упрямой старухой, которая не понимает, что творит. А она его — древним ослом, не знающим жизни. Он приходил на чай и оставлял мне капли, от которых ноги переставали болеть… он сказал, что, если вдруг я решу… изменить все, я могу к нему обратиться. К сожалению, он ненадолго пережил бабушку… а тот, к которому обратился отец, затребовал слишком много золота…

Кэед замолчала.

Золото… мы заработали почти тысячу, но она уже ушла, ибо восстановление дома обошлось недешево. А остаток… остаток еще пригодится.

Шелковые нити.

И сама ткань.

Краски для Юкико и приданое для малыша, который когда-нибудь, да появится. Сама она, кажется, не думает о том, что будет после. Я же и в прошлой жизни с детьми дела не имела, Иоко и подавно. Она если и видела младенцев, то издали.

…пора уже договариваться с повитухой или кто здесь родами занимается?

Кому платить?

Куда бежать, если они начнутся? А потом… здесь нет ни смесей, обогащенных полезными микроорганизмами, ни подгузников, ни прочих крайне полезных для жизни приспособлений.

Как мы…

Как-нибудь.

— Я к чему, — Кэед погладила вышивку. — Не будь дурой. Не упусти шанс.

— Он же…

— Он на тебя смотрит, что ребенок на сладкие бобы.

…тьеринг еще не отдал деньги за ширму.

Он вовсе не появлялся после той ярмарки, и вот думай, плохо это или наоборот, хорошо. Обидно? Самую малость. Мы ведь начали думать, что в том его интересе есть что-то личное, а он…

…несколько тысяч золотых.

И треть их принадлежит Кэед по праву. Думала ли она об этом? Думала, не могла не думать. Малой части хватит, чтобы заплатить колдуну.

А дальше?

С золотом и здоровыми ногами, с умением своим, которое Кэед перестала скрывать, она еще не понимает окончательно, что сама по себе сокровище…

Уйдет?

Останется?

Что бы она ни решила…

…а может, вот он, мой долг? Обязательства, взятые на себя Иоко? Я должна присмотреть за этими женщинами, помочь им устроиться в жизни.

Хорошо.

А дальше?

Печать исчезнет, а я… душа отправится в рай? Вернется домой? Или просто исчезнет. Как-то…

— Тише вы, неугомонные, — проворчала Шину. — А ты успокойся, ишь, привычку взяла. Чуть что, сразу в слезы… этак всю воду выплачешь и иссохнешь.

Юкико шмыгнула носом и уставилась на меня.

— Никто и никому тебя не отдаст, — вынуждена была признать я. И добавить. — Если сама того не захочешь.

Как-то вот… не хотелось мне умирать.

Совершенно.

Пусть и тело чужое, и мир с легкой безуминкой, но я все равно хочу жить.

— К нам тоже исиго заглядывал, — тихо добавила Мацухито. И тяжелый нож в ее руках ненадолго замер, чтобы вновь обрушиться на ни в чем неповинную головку лука. — Травы покупал… хороший был. И мне улыбался.

Она вздохнула.

Вот ведь… и как быть? Подчиниться божественной воле, рискуя собственным бытием? Или проигнорировать? Печать на руке тотчас ожила.

Понятно.

Нельзя игнорировать богов.

…а ужин прошел в торжественном молчании, которое исиго поначалу пытался разрушить беседой, но вскоре устал. Или привык просто?

Ничего.

Это они поначалу, а дальше…

…дальше потянулись дни. Иногда шел снег, а иногда выглядывало солнце, и тогда все, что насыпало к обеду, таяло, оставляя темные лужицы на камне дорожек. Земля, переевшая влаги, потемнела, разбухла, вытолкнула редкие хворостинки трав.

Я вставала.

Умывалась. Одевалась, благо, оннасю завела привычку спать здесь же, в комнате, хотя я весьма настойчиво отправляла этого ребенка прочь. О нет, она уходила, но стоило мне уснуть, как возвращалась вновь, устраиваясь на циновке перед входом в комнату.

— Чего ты хочешь? — я как-то очень быстро устала сражаться с ее упрямством, которому не имела объяснения.

— Госпожа хорошая, — девочка искренне улыбнулась, и я заметила, что клыки ее еще немного выросли, да и пары их две, только вторые чуть поменьше и загнуты внутрь рта. — Я не хочу, чтобы госпожа умерла.

Что ж, ответ можно было считать исчерпывающим.

— Ты имя себе придумала? — я позволяла ей расчесывать волосы, делая вид, будто не замечаю, что чешет она не гребнем, но собственными коготками.

Подумаешь, когти.

У меня тоже имеются. Правда, мои темные и туповатые, еще и потрескались, словно назло, а ее — полупрозрачные, этакие рыбьи крючки, которые прячутся в тонких пальчиках.

— Нет, госпожа. Их так много…

— Тебе помочь?

Она покачала головой и прищурилась.

— Спасибо, госпожа, но я сама… я не позволю вас обидеть.

Прозвучало это серьезно.

Нынешнее утро, если разобраться мало чем отличалось от предыдущих. Терраса. Колдун, закутавшийся в шубу из белого зверя. Оказывается, он тоже мог мерзнуть.

…я знала, что вставал он незадолго до рассвета. Откуда? Дом рассказывал скрипами, пусть и обновленный, он не избавился от истинной сути своей, и жаждал не только смотреть, но и говорить.

Я слушала.

Вот первой вздыхает доска под ногой Кэед. И тут же громко стучит резная трость. Кэед спит мало, то ли спешит с вышивкой своей, то ли боли вновь мучают… исиго дает ей что-то, я видела и отвернулась, не желая вмешиваться в эти чужие пока отношения.