Перелом (СИ) - Суханов Сергей Владимирович - Страница 40

Но и этим ротам не был приказа стоять насмерть — у нас еще оставался запас территории, куда можно было отойти — километр туда, километр сюда — при таких плотностях мобильных групп это роли не играло. Так что роты предназначались только для того, чтобы выявить, с каким видом наступления мы столкнулись на данном участке — это проверка боем или же полномасштабное наступление? В любом случае, как только получали первые сигналы о том, что у немцев начинается какое-то движение, мобильные группы на соседних участках приходили в готовность номер один. И руководил всем оркестром прежде всего ротный — как мобильные группы были еще и учебным полигоном для будущих командиров танковых бригад и полков, так эти роты были "экзаменационной" для будущих пехотных комбатов — ведь в рамках ротного опорного пункта им приходилось управлять разнородными средствами поражения.

Те же минометы — при скорострельности десять выстрелов в минуту (с учетом пристрелки, переноса огня) один миномет за минуту перекроет сто пятьдесят метров фронта — атакующая рота заляжет только так, а это — и потери личного состава, и времени, которое ротный может использовать для дополнительной оценки обстановки. Перенесли огонь на соседний участок — положили другую роту. А бежать им минут десять минимум, а, как правило, и больше — наши и немецкие позиции находились на расстояниях до километра. То есть по два-три раза смогут накрыть, пока немцы не забегут в мертвую зону восьмидесятых минометов. И ротному надо правильно определить несколько вещей: само наличие атаки — немцы могли просто брать на испуг, ее направление — куда именно направляются основные группы немецкой пехоты, выдать указания минометчикам и затем отслеживать результаты стрельбы и общую обстановку. И, как довольно мощное против бегущей пехоты оружие, восьмидесятки были инструментом именно ротного.

А для шестидесяток, чтобы не перегружать ротного управлением боя, просто выделялись участки постоянного дежурства по двести пятьдесят метров, и они садили по всякому движению — по своему усмотрению — что увидели — по тому и стреляют. Эти минометы были менее ресурсоемкими, поэтому их можно было пустить в "свободное плавание", и ротный переключал их огонь только в случаях особо массового скопления немцев на каких-то участках.

Ну а там уж, если атака оказывалась все-таки настоящей атакой, а не разведкой, ротный подключал группы усиления — те же мобильные группы, а еще штурмовую авиацию. На периметр мы выделили двести штурмовиков — чуть более чем километр на машину. Немцы ведь не могут пойти на всем участке фронта одновременно и внезапно — большие скопления мы могли отследить с высотников, и тогда уж на данный участок перекидывались дополнительные силы, в том числе и штурмовики. А так — один штурмовик может положить на землю роту, с потерями у немцев в десять процентов от одного захода — для отражения атак штурмовики вооружались РС-60, которые в основном использовались по бронетехнике, а по пехоте их основным оружием были пушки 23 мм и пулеметы. И при среднем времени подлета пятнадцать минут — как раз фрицы пройдут половину поля и попадут под раздачу наших соколов. Но ротный должен был правильно выбрать момент вызова штурмовой авиации. Ведь взывать ее сразу, как только появятся фрицы, нельзя — это будет перерасход топлива и моторесурса. Поэтому ротному надо крепко думать — это настоящая атака или же просто проба данного участка, от которой можно отбиться своими силами? Отличная для общевойскового боя школа, да еще в тепличных условиях. Естественно, мы дули на воду и подстраховывали ротных дежурными звеньями штурмовиков — в воздухе постоянно находилось пять звеньев, которые дежурили над своими участками по пятьдесят километров — вдруг немцы пойдут на рывок — тогда звенья, дежурящие на аэродромах, просто не успеют. А время прохода дежурным звеном своего участка — десять минут. То есть в воздухе всегда была помощь со средним временем подхода в пять минут, могли прилететь и с соседнего участка, чтобы помочь нашим в начале крупного немецкого наступления — придержать его, пока с аэродромов поднимутся звенья, а то и эскадрильи. То есть главное, на что мы затачивали все эти силы — это положить атакующих немцев, придержать их, чтобы сообразить — что происходит, и при необходимости подтянуть дополнительные наземные и воздушные силы.

Но прорывы случались постоянно. Немцы славились своим умением быстро перебрасывать части с одного участка фронта на другой, поэтому первые дни они постоянно атаковали наши позиции. К тому же немцы стали массово применять задымление — как штатными средствами, так и многочисленными кострами. Пленные рассказывали, что в последнее время к ним стало поступать много дымовых шашек разных калибров, вплоть до того, что каждому пехотинцу выдавалось по две ручных шашки. Нашей ударной и разведывательной авиации стало труднее работать, а немцы, наоборот, приободрились. И наши пехотные роты, что сдерживали атаки, это прочувствовали — при появлении штурмовиков над полем боя оно быстро заволакивалось многочисленными дымами от ручных шашек, да и огонь артиллерии по нашим позициям стал плотнее — немецкие батареи так же стали прятаться за дымом. Правда, дымы мешали и самим артиллеристам — их корректировщики уже не могли наблюдать цели с дальних дистанций, а на близких они были очень уязвимы — со своими приборами наблюдения, рациями или катушками с проводами — пехотные снайпера, что были в каждом отделении на передовой, специально высматривали группы из двух-трех человек с таким барахлом, и если и не уничтожали их полностью, то прижимали к земле так, что тем было не до корректировки артогня. Да и наши ротные скоро стали оборачивать повышенное задымление себе на пользу — немецкие самоходки уже не всегда могли разглядеть нашу технику на поле боя, поэтому наши танки, САУ и даже БМП могли вылезать из укрытий на большее время и сделать больше выстрелов по немецкой пехоте и бронетехнике, прежде чем те определят, откуда по ним ведется пушечный огонь. Да и гранатометчики действовали более решительно — когда везде стоит дымовуха, с одной позиции можно сделать и пару выстрелов, ну, или уж с рядом расположенных — пока засекут, пока начнут поливать позицию пулями и снарядами — а танк уже горит. Да что там говорить — на третий день ротные уже сами устраивали краткие контратаки, когда БМП выезжали из укрытий и при поддержке пехоты быстренько слизывали пару сотен метров немецкой цепи, залегшей под огнем из наших окопов и с воздуха — немецкие танки и артиллерия-то нифига не видят, что там происходит на поле боя. Тут главное было скоординировать действия со штурмовиками, чтобы те перенесли свои удары подальше от наших окопов.

Так что, уменьшив ущерб от штурмовиков, немцы вдруг столкнулись с контратаками и неподавленным плотным огнем на дистанциях триста и менее метров от наших позиций. Ну еще бы — поголовное вооружение автоматическим оружием — пулеметы, снайперские винтовки, автоматы, да еще с многочисленным осколочным вооружением — АГС, подствольниками, РПГ — давало большую плотность поражающих элементов — пуль и осколков — на этих дистанциях. Хотя ручные гранаты тоже приходилось применять. Немцы иногда все-таки добегали до наших окопов, и тогда, после обмена залпами ручных гранат, в окопах разгорались жаркие поединки, представлявшие собой рукопашные схватки, где выстрелы из огнестрельного оружия были всего-лишь еще одним приемом рукопашного боя. Но тут уже немцев ждал совсем облом — нашему бойцу надо было дострелять оставшийся рожок автомата, затем расстрелять пятнадцать патронов из своего пистолета, который становился штатным оружием даже у рядовых, и уж тогда очередной фриц мог добраться до нашего бойца, но и тут немца мог поджидать облом. Если он с автоматом — еще куда ни шло — мог очередью попасть в незащищенные части тела, но с винтовкой — труба — патрона в патроннике у фрица к тому моменту уже наверняка не было — выстрелил до этого, а перезарядить ему никто не даст, колоть штыком в бронежилет бесполезно, а в любое другое место — даже если удачно попадет в ногу или руку, все-равно получит в ответ, бить прикладом… в броник — нет смысла, на голове у нашего бойца — каска, которая своей многослойной конструкцией отлично демпфировала всякие удары. Оставался нож, которым еще надо было попасть в горло. Так и у нашего был нож, а броник у фрица если и был, то защищал гораздо меньшую поверхность — немцы все еще применяли однослойные стальные пластины, с которыми много не защитишь, если не хочешь таскать на себе пуд железа, да и на близких дистанциях они пробивались даже из пистолетов. Наших, 7,62х25. В общем, даже добравшись до наших окопов, немцы не всегда могли пройти дальше.