Перелом (СИ) - Суханов Сергей Владимирович - Страница 87

Но если этот пробитый немцами коридор хотя бы не сужался, то на остальном пространстве протяженностью с севера на юг почти двести километров территория, доступная немцам для отхода, становилась все уже и уже. У нас там было меньше сил, поэтому перерубить ее никак не удавалось. Но все-таки наши бронегруппы все поджимали и поджимали немцев, стягивая их идущие параллельными маршрутами колонны во все более и более узкий жгут. К вечеру двадцать девятого поток немцев стянулся в узкую полосу шириной два-три километра, по которой нескончаемыми потоками шли и шли цепочки длиной с отделение, взвод, редко — с роту, а зачастую — группки по два-три-пять человек. И все они шарахались в укрытия от любой тени, что проносилась над ними, а потом снова вскакивали, благодарили судьбу за то, что очередной удар пришелся не по ним, и шли дальше, пока очередная тень не проносилась над ними, вырывая из их рядов все новые и новые куски.

Фланги этой тропы скорби удерживались отдельными взводами и отделениями, которые вели с нашими частями свои локальные битвы, практически безо всякого взаимодействия с соседями. Да и откуда было ему взяться, если связь была полностью потеряна, и даже если в начале пути у кого и были радиостанции, то по мере продвижения на юг они оказались разбиты при штурмовках или же просто брошены. То здесь, то там наши подразделения силой до танковой роты с мотопехотой прорывали эту внешнюю оболочку, разрывая тело отступающих немецких колонн на части. Наши танки выныривали внезапно, скрытые неровностями местности и общим шумом боев и перестрелок, стоявшим над всем котлом. Получив удар в бок, немецкие войска на этом участке частично гибли под гусеницами, а частично отскакивали в стороны — вперед или назад по ходу движения — в потоке немецких войск образовывалась вмятина. Но наших частей было еще недостаточно, чтобы создать надежный прорыв — находившиеся поблизости немцы разворачивали стволы в сторону нашей атаки и останавливали ее — даже если рядом не оказывалось противотанковых пушек, то гранатометы и пулеметы были очень опасны — последнее, что выбрасывали фрицы — это гранатометы — их единственный шанс остаться живым хоть еще какое-то время. Так что, спонтанно организовав оборону из разрозненных групп пехоты, немцы начинали давить по флангам вклинения, выжимая нас пусть даже угрозой частичного окружения — несмотря на то, что в этих атаках и попытках зайти с фланга они теряли много людей, но мы растрачивали много боекомплекта, поэтому в конце концов все-равно приходилось отходить — наши пехотные соединения не успевали закрепить прорыв, только с пяти вечера они догнали танковые и мотопехотные соединения и попытки удержать вклинения стали более успешными. Но и после этого фрицы, как амеба, снова и снова пытались заживить разрыв, в контратаку шли те, кто оказался перед самым разрывом и, разменивая себя сто к одному, зачастую они все-таки оттесняли наших, восстанавливали путь, и тогда накопившиеся перед затором войска густой массой снова текли на юг, предоставляя нашим штурмовикам так ими любимые "групповые цели на марше".

Исход продолжался и после наступления темноты. Закинувшись амфетаминами, фрицы, казалось, не знали усталости, когда брели на юг по полям, балкам, и перелескам, да еще и умудрялись отбиваться от наших атак — "подбодренное" сознание отодвигало на задний план саму мысль об опасности, немец чувствовал себя даже не то чтобы защищенным, а заговоренным, и падающие рядом товарищи лишь приникали к земле, чтобы подобраться поближе к русским, а полученные ранения, да особенно если по касательным, воспринимались как нудящие укусы, неспособные ничего сделать со стальным тевтонским телом. Ну а уж те, кто был в брониках, особенно трофейных, считали себя древними богами. После многочасового марша, нескольких боев, да с затуманенным сознанием — это были настоящие зомби. Энергичные, настойчивые зомби. Конечно, против внезапных ударов штурмовиков с ПНВ или тепловизорами они ничего сделать не могли — пытались хотя бы изредка пускать осветительные ракеты, да жгли костры на возвышенностях, чтобы засветить приборы и хоть как-то уравнять способности к обнаружению противника. Но это же демаскировало и самих немцев, по которым мы вели огонь из всех стволов, и лишь холмы и балки как-то спасали немецких солдат.

В наших тылах еще оставались тысячи фрицев, оказавшихся между маршрутами наших колонн, а в нескольких опорниках, из которых они не успели начать отход, немцы еще продолжали держать оборону. Но это была агония. Из более чем ста тысяч солдат из окружения смогло выйти в последние дни лета от силы двадцать тысяч, да еще первые две недели сентября выходили какие-то остатки. Но фашистская пропаганда раструбила об этом как о великой победе, а все выжившие получили как минимум по знаку "Стальной Поток", выпущенному специально по такому случаю, и очень им гордились. Впоследствии эти бойцы доставили нам немало хлопот — ведь они побывали в пасти русского медведя и смогли выжить — после такого им было все нипочем.

Во всех этих операциях нам очень не хватало высотников, которым было запрещено вылетать вглубь немецкой обороны. Под ударами гаубичной артиллерии наши части порой терялись — к такому они не привыкли. Да, немцы обстреливали наши позиции из гаубиц и раньше, но это были короткие обстрелы, по локальным участкам, а сейчас, после порой полуторачасовых обстрелов, приходилось выводить с передовой целые батальоны легкой пехоты и отправлять в тыл — люди приобретали стойкую боязнь гаубиц, и хотя урон был относительно и невелик, но им требовалось время привести нервы в порядок. Да и дальняя разведка хромала, и в тылах немцы чувствовали себя более свободно. Конечно, все-таки приходилось рисковать высотниками и посылать их на бомбежки гаубичных батарей, но за последние три недели мы потеряли шесть самолетов, причем пропало шесть пилотов и три оператора, остальные либо прыгали с парашютами, либо шли на аварийную посадку, причем часть самолетов дотягивала и до нашей территории, летчикам же, падавшим на той стороне, приходилось выбираться по немецким тылам, и они не один раз поминали добрым словом курсы выживания, что проводились для летунов почти с той же интенсивностью, что для разведчиков — из плена выменяли только пятерых, остальные, кто остался жив сразу при сбитии самолета, выбрались сами.

Но зато мы все-таки узнали, кто сбивал наши высотники. Это были бомбардировщики с крылатыми ракетами. Немцы подтянули к месту прорыва под Брянском пару таких самолетов для прикрытия своих тяжелых батарей, и мы смогли засечь локаторами и сами самолеты, и пуски ракет по нашим высотникам, которые попытались было поработать по немецким гаубицам. Так, ценой сбития очередного высотника, мы и получили настолько важные сведения — ведь до этого мы полагали, что у немцев появились новые ракеты, с мобильными пусковыми установками. Их ракеты и раньше могли лететь на высоту наших самолетов, но скорость полета первых версий позволяла сбивать их противоракетами с самих бомберов. В начале сорок третьего у немцев появились более скоростные ракеты, которые мы уже не всегда успевали сбивать — после первого попадания в высотник мы прекратили бомбежки стратегических объектов типа заводов и мостов. Но эти ракеты могли стрелять только со стационарных позиций — мы захватили несколько пусковых установок и под сотню самих ракет, когда взяли аэроузлы. И вот теперь грешили на то, что немцы смогли поставить их на мобильные шасси и стрелять с них по нашим высотникам. Нет, они сделали еще лучше — начали стрелять ракетами с самолетов. Это были именно крылатые ракеты — крылья позволяли им лететь по горизонтали, причем довольно далеко. Бомбардировщик забирался на семь-девять километров, выстреливал ракету в высотник и, скорее всего, сопровождал ракету до цели — локаторы показывали, что немецкий бомбер продолжал сидеть на том же курсе, что и в момент выстрела. Похоже, они подняли аппаратуру наведения в сам бомбер.