Повести и рассказы - Алексин Анатолий Георгиевич - Страница 18
- Предыдущая
- 18/101
- Следующая
Наоборот, по дороге от вокзала до театра он все время как бы обострял восприятие Зины: заставлял ее радоваться тому, чего она по привычке давно уже просто не замечала.
На пороге появился Андрей Лагутин. Он был с чемоданчиком, в свитере и кедах.
Взглянув на его лицо, не часто улыбавшаяся Валентина Степановна улыбнулась. И Иван Максимович улыбнулся. Лицо было открытое и приветливое.
— Здравствуйте, я приехал, — сказал Андрей.
Какое-то мгновение все молчали, предоставляя первое слово для ответа Николаю Николаевичу. Но так как он медлил, Зина воскликнула:
— Мы вас так ждали! Знакомьтесь, пожалуйста…
Понимая, что в присутствии Зины паузы очень опасны, Николай Николаевич встал и первым протянул руку. Представившись, он сказал:
— Я слышал, вам у нас нравится?
— Очень! — ответил Андрей. — Со мною в купе ехали трое мужчин. Самый молодой из них был не моложе пятидесяти лет. Но все они говорили: «Наш ТЮЗ!» Это замечательно! Я был горд, что меня сюда пригласили.
— Наш город славится металлургическим заводом, курортом, на котором лечатся от ревматизма, и ТЮЗом, — сообщил Иван Максимович.
— Я уверен, что серьезный экзамен, который вам предстоит, вы выдержите. С нашей помощью, разумеется, — опять вступил в разговор Николай Николаевич.
— Все экзамены он уже сдал в институте, — сказала Зина.
Костя, стоявший за спиной у Андрея, посмотрел на нее выразительным взглядом одного из своих персонажей. Зина и сама понимала, что первая встреча должна быть бесконфликтной и радостной. «Не удержалась!» — с досадой подумала она.
— Первый спектакль — всегда экзамен, — сказал Андрей. — Что такого? Я понимаю.
Валентина Степановна жестом гостеприимной хозяйки указала на тарелку и вазу.
— Именно Николай Николаевич предложил, чтобы молодой режиссер ставил этот спектакль, — сообщил Иван Максимович. — Правда ведь?
— Правда, — сказала Зина.
— Мне повезло! — воскликнул Андрей и взял бутерброд.
Ободренный директором, Патов налил себе немного нарзана, сделал один глоток и, держа стакан в руке, начал:
— Я много думал об этой трагедии. И раньше и сейчас, зная, что должен буду, как старший товарищ, время от времени протягивать вам руку помощи!
— Он заранее уверен, что Андрей будет тонуть? — прошептала Зина в Костино ухо. Готовность броситься на защиту доверчивости и доброты не покидала ее ни на минуту.
Андрей принялся за второй бутерброд.
— И вот интересно, — продолжал Николай Николаевич, — эта повесть, которой нет «печальнее на свете», была известна задолго до Шекспира. Он-то создал ее в… — Патов запнулся.
— Примерно в 1595 году, — подсказал Андрей.
— Было два варианта. Они отличались друг от друга… ну, допустим — чтобы всем здесь было понятно! — как «Ганц Кюхельгартен» Николая Васильевича Гоголя от его же «Ревизора» или «Мертвых душ». Как фельетоны Антоши Чехонте от творений Антона Павловича Чехова!
Великих Николай Николаевич всегда называл по имени-отчеству.
— Как видим, даже гении не сразу находили себя. И почти всегда рядом были проводники, которые помогали им отыскать Дорогу.
— Кажется, он хочет, чтобы Андрей написал «Ревизора» с его помощью, — шепнула Зина в Костино ухо.
— Лишь бы получился «Ревизор»! — ответил ей Костя.
— И вот интересно, — продолжал Патов, — если сейчас в одной пьесе сын не уважает отца и в другой сын не уважает отца, авторов обвиняют в отсутствии оригинальности. А то и в плагиате! Раньше же, в эпоху Возрождения, например, традиционность сюжета считалась большим достоинством. Как вам кажется?.. Простите, не знаю вашего отчества!
— Просто Андрей.
— Не очень удобно: вы меня…
— А вы меня — просто Андреем!
— Так вот, как вам кажется, Андрей, почему оригинальности сюжета раньше не придавали такого большого значения?
— Я не знаю.
— Потому что гораздо большее значение придавали средствам художественного выражения! От похожести сюжетов произведения не становились похожими друг на друга. Потому что художники в ту пору были по-настоящему самобытны!
«А ведь он называет по имени-отчеству только тех великих, которых уже давно нет…» — вдруг подумала Зина. Она хотела поделиться этим наблюдением с Костей. Но сдержалась.
Николай Николаевич еще раз глотнул уже выдохшегося нарзана. И, словно бы подкрепившись, продолжал:
— Первым этот столь близкий сейчас нашему коллективу сюжет обработал Мазуччо. Это было примерно…
Патов запнулся.
— Во второй половине пятнадцатого века, — сказал Андрей.
— Как на экзамене! — воскликнула Зина.
Патов взглянул на нее, как смотрят на зрителя, вдруг заговорившего во время спектакля. Остальные зрители молчали. Хотя по всему было видно, что и Валентине Степановне очень хотелось заговорить: она несколько раз приподнималась со стула. Патов не обращал на это внимания.
— Но у героев Мазуччо были другие имена и фамилии, — продолжал он. — А вот у Луиджи да Порто в «Истории двух благородных любовников» мы уже встречаемся с Ромео и Джульеттой. Представляете себе, если бы сегодня в двух пьесах были не только одинаковые сюжеты, но и одни и те же имена у действующих лиц?!
— Не представляю себе, — сказал Андрей.
— А раньше это было возможно! В силу того, о чем я уже говорил… У Данте же, как вы все помните, фамилии враждующих семей — Монтекки и Капулетти! Это в «Чистилище»… Ну, разумеется, как и почти во всякой истории с бродячими сюжетами, не обошлось без курьезов. Джироламо делла Корта в своей известной «Истории Вероны» выдал старый сюжет за подлинный. Или, как сейчас говорят, за документальный! А потом уж в Вероне соорудили явно фальшивую гробницу Ромео и Джульетты. Никто из вас не был в Вероне?
Валентина Степановна не выдержала.
— Лично я не была, — сказала она.
— И я, как ни странно, тоже, — добавила Зина.
— Ну зачем вы иронизируете? Сейчас столько туристических зарубежных поездок! Мне довелось… Так вот всем туристам сейчас показывают эту гробницу. Я видел Верону! И потом расскажу вам, Андрей, и художнику спектакля о своих непосредственных впечатлениях.
— Это замечательно! — воскликнул Андрей.
— А уж потом сюжет добрался до Англии. Появилась поэма Артура Брука «Ромео и Джульетта». Представляете, если б сейчас… Да что говорить! Существуют разные мнения о том, откуда заимствовал сюжет Вильям Шекспир. Но я-то уверен, что он взял его из поэмы Брука. Известно, однако, что из одного и того же камня один высекает безделушки, а другой — чудеса! Когда вы, Андрей, читали поэму Брука, то, наверно, заметили…
— Я ее не читал.
— И ничего, как говорится, не потеряли. Но вот интересно: у Брука действие продолжается в течение девяти месяцев, а у Шекспира — с воскресенья до пятницы. То есть всего пять дней. Как вы думаете, почему он так сократил время действия?
— А вы как думаете? — спросила Зина.
— Я думаю, он хотел, чтобы напряженность и стремительность событий были под стать напряженности юных чувств!
— Может быть, — сказал Андрей. Он обвел своими добродушными, доверчивыми глазами всех присутствующих, как бы советуясь с ними.
«Чем-то он похож на Зину Балабанову, — подумал Иван Максимович. — Но чем именно?» И ответил себе: «В нем тоже есть что-то детское! И улыбается безмятежно, как наши зрители младшего возраста…»
Андрей вернулся взглядом к Николаю Николаевичу:
— Но все равно эта любовь должна казаться зрителям вечной. Не имеющей конца и начала… — Он обратился к Валентине Степановне: — Как вы думаете?
«Недавно тот же самый вопрос — „Как вы думаете?“ — задал Николай Николаевич. Но Патов экзаменует, — подумала Зина. — Ему не нужен ничей ответ! Он все сам знает заранее. А этот советуется… Ему интересно мнение Валентины Степановны!»
— Я думаю, — сказала заведующая педагогической частью, — что ТЮЗовский вариант трагедии должен быть прежде всего гимном первой любви, которую именно сейчас, в это самое время, испытывают наши зрители старшего возраста. Нельзя научить их любить. Нельзя заставить их подражать чужим чувствам, но восхититься силой и красотой этих чувств они просто обязаны!
- Предыдущая
- 18/101
- Следующая