Болотные огни
(Роман) - Чайковская Ольга Георгиевна - Страница 13

— Вот, — сказал он резко, — сводка по уезду за один лишь последний месяц.

И начал читать ровным голосом:

— «Демичевская волость. В овраге близ деревни Малые Огороды обнаружен труп мужчины без головы. Опознать не удалось. На дороге у села Софьина найдена мертвая женщина. Опознанная местными жителями, оказалась крестьянкой этого села. Ключицкая волость. К берегу у деревни Лыски прибило труп мужчины…»

Морковин читал все тем же ровным голосом, и только нога его подрагивала, выдавая ярость.

— Всего по Ключицкой волости четыре убийства. «Микулинская волость…» Можно продолжать? Сводка в шесть страниц.

Борис знал, что не только в их уезде — по всей губернии действуют многочисленные банды, мелкие и покрупнее. Он знал, что борьба еще не кончена. Погибают селькоры, под угрозой жизнь работников местных Советов, сельских коммунистов и комсомольцев, наконец, любого человека, пустившегося в путь по лесным дорогам уезда. В некоторых местах до сих пор не ликвидированы логова бывших дезертиров, не говоря уже о «рассыпчатых» бандах, которые бесследно исчезают по деревням. Все это Борис знал, однако месячную сводку видел впервые.

— Ну? — спросил Морковин, с той же яростью подрагивая ногой.

Что мог Борис ему ответить?

— Да понимают ли, наконец, работники вашего розыска, — продолжал следователь, — что они в ответе перед народом, что революция поручила им защищать жизнь людей?! А что они делают? Защитники! Там. в овраге труп без головы, а здесь по речке покойник плывет!..

— Разве же у нас одних такое положение? — робко вставил Борис.

— За объективные причины прячетесь? Что же у вас в розыске, коммунистов нет?

— У нас все либо комсомольцы, либо коммунисты. И Денис Петрович…

— Это Берестов, что ли? Да какой же он к черту коммунист? Жизнь свою отдай, а дело сделай — вот что такое коммунист. Для большевика нет ничего невозможного — ты про это слыхал? Впрочем, ты все это, наверное, еще от отца слыхал, — продолжал Морковин уже более мирно, усаживаясь за стол. — Его бы сюда начальником розыска, он бы показал, что могут сделать большевики.

Морковин взял карандаш и стал им постукивать по столу — то носиком, а то, быстро перевернув, другим концом — видно, стараясь успокоиться. Взгляд его перебегал из стороны в сторону.

— Отдать тебе фотографию?

— Если…

Морковин поднял брови, а потом встал и отошел к окну. Борису теперь видна была только сутулая спина.

— Если у тебя что-нибудь случится, — услышал он вдруг голос следователя, — если беда какая-нибудь или просто станет трудно, приходи ко мне. Ты мне не чужой.

Когда он повернулся к Борису, лицо его было почти ласковым.

— А что касается твоего Берестова, — весело продолжал Морковин, — то я тебе вот что скажу: я транспортник, и он мне не подчинен, но пусть что случится в полосе отчуждения, тогда… Тогда будет у нас разговор.

Борис был недоволен собой. Почему не нашлось у него слов, чтобы рассказать Морковину о ежечасной трудной работе розыска? Разве Сычова было взять легко? Или сладко придется Берестову сегодня, когда он столкнется с Колькой Пасконниковым? Да, наконец, сколько часов в сутки спит каждый из работников розыска?

Он шел по темным и совсем уже пустынным улицам. Сразу видно, что в городе неладно. Раньше, бывало, ребята допоздна заигрывались в лапту или горелки, а потом начинались бесконечные провожания. Долго слышалось тогда по городу: «Завтра придешь?» — «Не знаю». — «Приходи!»

Теперь все было мертво. Все наглухо заперто. Даже собаки не лаяли.

«Да, служба, — думал Борис, — одни покойники. Только и слышишь — там убили, там ограбили. Как в больнице начинает казаться, что все люди на свете больны, так и сейчас кажется, что в мире никого нет, кроме преступников. Да, списочек».

Он вспомнил, что Берестов со своими теперь уже в Горловке; вместе с сельскими комсомольцами и волостным милиционером они будут брать бандитов сегодня ночью, когда те перепьются. Что же — пьяные бандиты не лучше трезвых.

Борису было обидно, что его не взяли на эту операцию, все-таки настоящих дел ему не…

Вдруг грянул выстрел. Послышался топот, крик, все враз по городу залились собаки. Он кинулся в ту сторону, откуда слышен был выстрел, но попал в тупик, перелез через забор в чей-то огород и побежал по мягким грядкам; опять перелез через забор и потерял направление, однако сейчас же свернул на голоса.

Город был переполнен разноголосым лаем, но то, что увидел Борис на улице, казалось, происходило в глубокой тишине.

На земле лежала женщина, рядом на коленях стояла другая. Какой-то человек, как оказалось, знакомый Борису милиционер Чубарь, еле светил на них фонариком, в котором явно кончалась батарейка.

— Ну что, что, что? — в тоске говорила та, что стояла на коленях. — Куда они тебя?

Лежавшая на земле отвечала голосом детским и сонным:

— …Я тянула… не отдавала… Все тянула…

Это была совсем молоденькая девушка, коротко стриженная, с тонкой шеей, нарядная и на высоких каблучках. Она, видно, старалась рассказать, как у нее отнимали сумочку. У ворота ее кофты расплывалось темное пятно. Стоявшая на коленях стала расстегивать ворот, еле справляясь с набухшими от крови петлями.

— В больницу, быстро, — сказала она шепотом милиционеру. — Фонарик, — бросила она Борису.

И тут он увидел, что это Ленка.

Милиционер побежал, тяжело бухая сапогами. Город утихал, собаки успокаивались. Ни одно окно не открылось, не скрипнула ни одна дверь.

Когда Ленка расстегнула наконец воротник, они не увидели раны: в глубокой ямке над ключицей стояла кровь, быстро наплывавшая. Скомкав платок, Ленка придавила им рану, силясь остановить кровотечение, однако ткань быстро намокала.

— Сейчас, сейчас, дорогая, хорошая, — говорила Ленка, — сейчас придет доктор…

Сквозь пальцы ее уже проступала кровь. Даже при свете фонарика было видно, как быстро белеет лицо раненой. Вдруг она повернулась немного набок, прислонилась щекой к земле и начала тихо подтягивать коленки, устраиваясь — очень медленно и бережно — поудобней, как ребенок, который собирается заснуть. Губы ее были раскрыты и вздрагивали.

— Подожди, подожди, — с отчаянием говорила над ней Ленка, — девочка, подожди!

Но та не могла уже ждать. Борис вдруг заметил, что рот ее, только что детски раскрытый, теперь странно скалился, а во всей позе появилась какая- то костяная жесткость.

Ленка встала. Испачканную в крови руку она отвела и держала на весу, лицо ее было залито слезами.

Послышались голоса, топот ног. Очень торопясь и еле перебирая ногами, к ним бежал старый доктор, любимец города Африкан Иванович. За ним рысцой следовали санитары и милиционер.

Долго стояли они вокруг, не произнося ни слова. Лицо мертвой было теперь совершенно спокойно.

— Я ее знаю… знал уже теперь, — сказал милиционер Чубарь, — она в исполкоме работала. Видно, засиделась допоздна, и вот тебе…

— Ах, беда, беда! — сказал доктор.

Санитары закурили, дали прикурить и милиционеру.

— Сегодня в исполкоме жалованье давали, — сказал один из санитаров, кивнув на убитую.

Потом Чубарь рассказал, как он, стоя на посту, услышал выстрел, крик… ах ты, мать честная!

— А кто же стрелял? — спросил Африкан Иванович. — Рана-то ведь ножевая?

— Действительно, кто же стрелял?

— Наверно, все-таки милиционер, — холодно сказала Ленка.

— Я не стрелял.

— Интересно, — сказал один из санитаров.

Борис посмотрел на Ленку. По-видимому, она уже обрела спокойствие.

— А ты не видела, кто стрелял? — спросил у нее Чубарь.

— Нет, я живу неподалеку, шла домой, услышала выстрел и прибежала сюда почти вместе с вами.

— Я ее знаю, — поспешно вмешался Борис, — утром она придет к нам дать показания.

А на земле смиренно лежала убитая, словно понимая, что жизнь пошла дальше без нее.

Борис почувствовал, что Ленка дрожит.