Монстр
(Дело Йозефа Фритцля) - Холл Аллан - Страница 16

В потайную камеру было два доступа: через дверь на петлях, которая весила пятьсот килограммов и со временем вышла из строя из-за своей тяжести, и через металлическую дверь, укрепленную бетоном и стальными прокладками, которая весила триста килограммов и была размером метр в высоту и шестьдесят сантиметров в ширину. Она была прикрыта стеллажом в подвальной мастерской Фритцля, снабжена электронным замком, код которого был известен только ему самому, и открывалась с помощью дистанционного устройства. Чтобы попасть в камеру, надо было преодолеть восемь дверей, изготовленных на заказ. Пять были снабжены сложной запорной системой, для которой подходил только специальный цилиндрический ключ; на двух стоял замок с электронным кодом. Третьи, и последние, врата в царство тьмы тоже нуждались в электронном коде, но эту дверь Фритцль установил, только когда в камере появилась обитательница.

Бункер идеально отвечал нацистскому образу мыслей Йозефа Фритцля. Режим, которым он так восхищался и который оказал на него такое влияние, был сам помешан на подземных лазейках, потайных комнатах, лабиринте подземных катакомб.

Венский психотерапевт Курт Клетцер полагает, что мальчишеское преклонение Фритцля перед нацизмом не проходило у него на протяжении всей жизни и он мог использовать его как оправдание своих поступков. «Реальность представляется Йозефу Фритцлю иной, чем нам. Он старается отстоять точку зрения, суть которой в том, что он родился в самые ужасные времена. Но из руин Второй мировой войны вышли такие люди, как Вилли Брандт и молодой Герхард Шредер, доктора, философы, поэты, работники приютов для бедных детей и обладатели Нобелевской премии. Обвинять свое время — это выход человека, который отказывается взять на себя ответственность за свои поступки. Фритцль соединяет в себе извращенную похоть с невероятно гибким криминальным умом. Не думаю, что он душевнобольной. Уверен, что он просто очень плохой человек…

Следует решительно выступить против защиты, которая пытается представить его невменяемым, поскольку очевидно, что злодейство было обдумано и спланировано заранее. Бывшие коллеги по работе называют Фритцля „пограничным гением“. На мой взгляд, гений в данном случае — криминальный».

В 1983 году, когда ей исполнилось семнадцать, Элизабет уехала за триста километров от дома в Тирольское местечко Ангат, поскольку того требовала ее работа ученицы официантки. Ее подруга и бывшая сослуживица Хайди Штокер вспоминает:

«Она полностью пользовалась временем, которое предоставляла ей жизнь в Тироле. Она была одной из самых неистовых посетительниц вечеринок, которую я когда-либо встречала. По вечерам она выскальзывала из окна нашего дортуара, чтобы встречаться с мальчиками, а затем всю ночь напролет пила, танцевала — словом, веселилась от души. Возвращалась она только под утро, и вот тут-то начинался сущий ад, потому что идти на работу она была совершенно не в состоянии.

Это были всего лишь подростковое веселье и бурные выходки. Элизабет была просто настоящей уморой, душой вечеринки и самым прелестным существом. Все слетались к ней, как мошки на огонь. Мы дали ей прозвище Сисси, потому что она была хорошенькая, маленькая — вылитая куколка, совсем как принцесса Сисси из старой габсбургской семьи. Но она была не только совершенно неотразима, но и совершенно неуправляема. Лицо у нее было просто фарфоровое, и казалось, что она и кусочка съесть не сможет, но поглядели бы вы, как она хлестала пиво, шнапс и вино. Она вовсю участвовала в вечеринках, старалась работать как можно меньше и просто с ума сводила нашего босса Франца Пернера своими ночными отлучками и пьяными ужимками.

Он всегда был чуть более требовательным к ней, и я знала, что Сисси этого терпеть не могла. Но она умела производить впечатление на мужчин. В конце концов Франц заявил, что если она по-прежнему будет вылезать из окна и участвовать в ночных попойках, то ее уволят с работы и отправят домой. Никогда не забуду, какая с ней произошла перемена. Она разрыдалась и всхлипывала не переставая. „Если он и вправду отправит меня домой, — сказала она мне, — то я тут же сбегу, потому что мне больше не под силу быть дома“.

Помню, как я обняла ее и, чтобы утешить, принялась слегка похлопывать по спине: „Ну, ну, все образуется“. Но тогда я и понятия не имела, каким ужасам она подвергается дома. Я и представления не имела, потому что Сисси всегда казалась такой счастливой, радостной девушкой. Все любили ее. Она была действительно популярна.

Мне известно, что Сисси хотела остаться в Тироле и закончить свое образование там. Но для этого ей нужно было разрешение родителей, а отец отказывался давать его, и в конце концов она была вынуждена вернуться домой. Теперь я знаю почему».

Тереза Пфаффендер, другая подружка, которая училась и работала с ней в Стренгберге, также знала Сисси как «резвушку и хохотунью».

Все в том же 1982 году Сисси впервые завела себе приятеля и впервые влюбилась. Распускающиеся, как цветок, отношения с Андреасом Крупиком который практиковался, чтобы стать шеф-поваром, только разожгли ее собственнический инстинкт и еще больше уязвили отца. В письме к приятельнице, написанном в мае 1984-го — всего за три месяца до того, как Сисси заточили в подземную темницу, — она делилась кое-какими секретами: «Мы с Андреасом были вместе с начала этого курса, но сейчас, конечно, перед нами встали проблемы, поскольку он живет в Энзефельд-Линдабрунн, и мы будем далеко друг от друга, и от этого мне грустно». Она также признавалась подруге, что снова планирует оставить дом ненадолго после экзаменов. Так, она писала: «Я въезжаю в квартиру со своей сестрой и ее приятелем. Они не могут оплачивать ее, но для меня это недорого. У меня будут две собственные комнаты».

Она продолжала свою разгульную ночную жизнь и практически завалила экзамены в конце года. Она получила только четыре удовлетворительные оценки, а этого было мало. Отец, что легко предсказать, был в ярости. Однако ночные кутежи не были единственной причиной неудовлетворительных оценок Сисси. Так как отец продолжал надругательства над ней, она призналась подруге (которая просила не упоминать ее имя): «Я полностью угнетена. Нервы отказывают».

Фритцль знал, какую жизнь ведет Сисси. Надо было торопиться. Независимость отдаляла от него дочь; она встретила парня, который полюбил ее.

Теперь Андреасу сорок два года, он женат, у него есть дети, ему столько же лет, сколько румянощекой Сисси, верность которой он на всю жизнь сохранил в своем сердце. «В последний раз я видел ее за месяц до исчезновения, — говорит Андреас. — Я любил ее по-щенячьи. Ваша первая любовь всегда остается с вами, верно? Она была очаровательна. Я влюбился в нее с первого взгляда. Она была хорошенькая и веселая, однако временами очень замкнутая. Стоило мне проявить интерес к ней, как она очень быстро отвечала взаимностью.

Было не так просто вступить в близость: в школе такие вещи воспрещались. Комната, где спали девушки, была под строгим табу, и если парня ловили там, его исключали из школы. Когда я пытался зайти дальше, она отталкивала меня. Теперь я знаю почему».

Элизабет терпела сексуальные надругательства семь долгих лет. Акт с любым мужчиной казался ей чем-то отвратительным.

«Мы нашли место, куда можно было спрятаться — ну, для интимности, — но любовью никогда не занимались. Только однажды она заговорила о своих родителях, о своем доме и сказала, что у нее очень строгий отец. Сказала, что он хотел устроить ее на бензоколонку, но ей больше нравилось быть официанткой».

Возможно, величайшая трагедия состоит в том, что Элизабет оказалась в камере, так ничего и не узнав о физической обоюдной любви между взрослыми — любви заботливой и бережной, когда каждый доставляет друг другу удовольствие. То, что отец лишил ее всего этого, вызывает у Андреаса великую тоску.

Во время своего недолгого романа юные любовники отправились в Вену, чтобы посмотреть «Вестсайдскую историю», темой которой по иронии судьбы стала тема обреченной любви. В отеле Элизабет напилась. «Сисси выпила слишком много вина и стала сама не своя. Но мы по крайней мере оставались вместе до раннего утра», — вспоминает Андреас. В последний раз он видел Сисси, когда родители забрали ее из школы домой в июле 1984-го — всего за месяц до того, как начались ее страшные испытания.