Сказки - Войнович Владимир Николаевич - Страница 13

Вроде не такое уж яркое событие, а на всю жизнь запомнились мне заросшая ковылем бескрайняя степь, скрип колес, мосластые воловьи зады, угловатые суставы задних ног, обляпанные и многослойно покрытые засохшим и свежим зеленым дерьмом. Жара стояла невероятная, люди ее не выдерживали, страдали, а волы, ничего, терпели. Терпели и шли вперед, не прибавляя шага, но и не убавляя. В середине дня дадут им пожевать сена, напоят теплой затхлой водой и опять в ярмо, опять вперед до позднего вечера, до ночевки. Пока мы доехали, в одной арбе от солнечного удара умер пожилой человек, зато в другой родилась девочка.

Мы поселились на одном из небольших, затерянных в степи хуторов, который назывался Северо-Восточный (в отличие от другого хутора Юго-Западного). В тех местах волы были незаменимой тягловой силой. Конечно, некоторые люди, особенно колхозное и иное начальство, ездили на лошадях. Но если надо было пахать или возить что-то очень тяжелое, если куда-то снаряжался обоз, санный или колесный, то обычно запрягали волов.

Вот типичная картина для тех мест. Два вола, вытягивая шеи, тянут арбу со стогом сена или соломы высотой с двухэтажный дом. Рядом идет погонщик, беззлобно постукивая по спинам и повторяя одно и то же: «Цоб-Цобэ!»

Есть такое выражение — бессловесная скотина. Это, если в прямом смысле, то именно про вола. Вол самое работящее, неприхотливое и безропотное животное. Он ничего от своих хозяев не требует, только чтобы кормили и поили. Больше ему ничего не нужно. Классик украинской литературы Панас Мирный написал в свое время (в Швейцарии) роман под названием «Хіба ревуть волы, як ясла повні?» («Разве ревут волы, когда кормушки полны?»). Мирный, конечно, имел в виду не волов, но из самого заголовка ясно, что волам (не говоря уж о тех, кого он имел в виду), были б кормушки наполнены, а больше и потребностей нет. Причем наполнять кормушки можно чем попало. Есть сено — хорошо. Нет, сойдет и солома.

Лошадь по сравнению с волом аристократка. Ей дают пахучее сено, клевер, а, по возможности, и овес. А хороший хозяин и куском рафинада побалует. Да при этом погладит ей морду, потреплет холку, шею снизу потрет и посмотрит, как она улыбается. А еще ведь лошадь и купают, и чистят, и хвост расчешут, и гриву косичками заплетут, и челку подправят. Как-нибудь похоже обращаться с волом никому и голову не приходит. Его не чистят, не моют, не гладят. Ну, бывает, иногда между рог почешут слегка, ему и это приятно, но смотрит он удивленно: с чего бы такая милость?

Да и запрягают вола каким-то унизительным способом. На лошадь надевают сбрую, чаще простую, а, если возможно, нарядную со всякими украшениями, побрякушками, колокольчиками. Попоной ее накрывают, расшитой узорами. У вола ничего этого нет. У него есть ярмо — две деревянных колоды, скрепленных короткими штырями — занозами. Причем вола стоит только подвести к ярму, а голову он и сам подставит.

Между прочим, даже и люди, управляющие лошадьми и волами, по-разному называются. Лошадьми в давние времена управляли кучера, ямщики в каких-нибудь тоже расшитых камзолах, в расписных рукавицах, в шапках нарядных. Про людей этих даже романсы слагали, вроде «Ямщик, не гони лошадей». А у волов никаких кучеров-ямщиков нету, у них погонщик. В длинном зипуне, стоптанных сапогах, в драном каком-нибудь малахае, с хворостиной в руке, сам по себе личность зачуханная и романсами не прославленная.

Впрочем, я не о погонщиках, о волах.

Преимущество вола перед лошадью состоит в том, что его никогда не бьют сильно. Не бьют, потому что это не нужно и бесполезно. Быстро он все равно не побежит, а медленно идет без битья. Поэтому его лишь слегка постукивают палкой по костлявому хребту, но это не битье, а просто подача знака, прямо ли ему идти или пора поворачивать.

И вот, наблюдая этой скотины повседневную жизнь, видя ее бесконечную рабскую покорность судьбе и погонщику, трудно и даже невозможно себе представить, что это существо не всегда было таким, что оно было готово к сопротивлению и даже бунту.

А почему же невозможно? Ведь волы — это и есть те самые непокорные, гордые, самолюбивые до спеси быки, которые на испанских и прочих корридах сражаются до конца, не имея ни малейшего шанса на победу. Конечно, превращаясь в волов, быки утрачивают не только какие-то детали своего организма, но и лишаются некоторых свойств характера.

И все же, даже оскопленные, они не сразу покоряются своему угнетателю, они сопротивляются, они бунтуют, может быть, как никакое другое животное.

Бывает это обычно только раз в жизни, именно тогда, когда на вола впервые надевают ярмо.

Не на одного вола, конечно, а сразу на двух. Их запрягают летом в грузовые сани потяжелее, на сани накладывают груз или садятся для потехи несколько отчаянных мужиков (перед тем свое, понятно, принявших). Садятся большой компанией для того, чтобы сразу увеличить нагрузку. И вот тут-то как раз применяется не хилая хворостина, а кнут или, точнее, батог, длинный, туго сплетенный, тяжелый и смоченный водою, чтобы был еще тяжелее. Действуют воспитатели быстро, решительно и жестоко. Подвели волов к саням, надели обманом ярмо, волы сначала теряются, косят друг на друга недоверчивым глазом, топчутся на месте, а потом как задрожат, да как рванут. И вот тут самое время для их учебы, для обламывания рогов. Тут сразу надо протянуть одного батогом и крикнуть ему «цоб!», протянуть другого с криком «цобэ!» и повторять это без конца, стараясь удержаться в санях, а это очень не просто.

Волы, еще полные силы и ярости, несут эти сани, как легкую таратайку, кидаются из стороны в сторону, сметая, что под ноги попадается или под полоз. Тут-то их и надо батогом да покрепче, но без мата, а только со словами (чтоб только их и запомнили) «цоб» и «цобэ». Одного изо всей силы вдоль хребта батогом: «Цоб!» А другого тем же макаром: «Цобэ!» Звереют волы, не хотят терпеть ярма, пытаются его скинуть, мотают головами, шеи выворачивают, швыряют из стороны в сторону сани, несутся по деревне, готовые растоптать, пропороть рогами все живое и неживое (кто навстречу попался, тот либо в сторону шарахается, либо на дерево влетает, как кошка) и, кажется, сил у них столько, что никогда не успокоятся и никогда не остановятся. Но все-таки и воловья сила знает предел, уже вот бег замедлился, и дыхание шумное, и пена изо рта, а рука бьющего еще не устала. Шарах одного с захлестом промеж рог — «Цоб!», шарах другого по хребтине — «Цобэ!», и вдруг волы остановились, задергались, задрожали и оба разом рухнули на колени. А пар из ноздрей валит, а пена у губ пузырится, а глаза еще красные, но в них уже не гнев, а покорность.

И это все. Учеба закончена. Теперь только дайте волам отдохнуть, а потом подносите ярмо, а уж головы они сами подставят. Бить их больше не надо. Не стоят они того. Да и бесполезно. Бежать все равно не будут, а шагом потащут столько, сколько осилят. Идут себе тихо-мирно, только покрикивай «цоб» или «цобэ», или «цоб-цобэ», это смотря чего вы от них хотите. А между прочим, самого главного я еще не сказал. Я не сказал того, что «цоб» и «цобэ» это, во-первых, команды. Причем, довольно простые. Если говоришь «цоб», волы поворачивают налево, «цобэ» — направо, «цоб-цобэ» — идут прямо. Во-вторых, Цоб и Цобэ это не только команды, а еще имена. У всех волов есть только два имени: Цоб и Цобэ. Если опять же сравнить с лошадьми, то тех называют обычно как-нибудь ласково и разнообразно. Буран, Сильвия, Сагайдак, Пулька, Крылатка, Весенняя, вот имена и нашей колхозной конюшни, которые я запомнил. А одного тамошнего очень мирного мерина звали, между прочим, Ворошилов, он и вправду был похож на нашего красного маршала.

Так вот, у волов никаких таких Ворошиловых не бывает. У них только или Цоб, или Цобэ, третьего не дано. И к этому пора добавить, что Цоб и Цобэ — это не только имена, а как бы исполняемые ими функции. И положение, которое они всегда занимают. А именно: Цоб в упряжке всегда стоит справа, а Цобэ наоборот слева. Всегда тот справа, а этот слева, как в английском парламенте. В таком порядке все свое дело знают. Погонщик знает, что если надо повернуть налево, то следует стукнуть (несильно) стоящего справа Цоба и сказать ему «цоб!». Тогда Цоб напрягается и толкает плечом стоящего от него слева Цобэ, тот подчиняется, и волы поворачивают налево. А если направо, то Цобэ толкает Цоба и все получается наоборот. Точный, ясный, раз и навсегда заведенный порядок. И если его соблюдать, то волы будут вести себя безропотно и безупречно. А вот если нарушить порядок, то уже этого могут не потерпеть.