Игры Немезиды - Кори Джеймс - Страница 43

— Может, отзовутся, — безнадежно сказала Бобби.

Алекс тоже не питал надежд. Через полсекунды «Бритва» отметила два высокоэнергетических объекта, приближающихся со стороны корвета.

Алекс развернул шлюпку и врубил тягу. Кресло ударило его в спину. Сзади крякнула Бобби. Мысленно извиняясь перед ней, пилот вывел двигатель на десять g, и шлюпка резво рванулась вперед.

Все равно не уйти.

Торпеды были не тяжелее «Бритвы» и разгонялись так же легко. И они не несли внутри хрупкие человеческие тела. Они пойдут с большей перегрузкой и в несколько часов сократят разрыв. Орудий точечной обороны, позволявших расстрелять снаряды па подлете, у Алекса не было, и спрятаться он не мог. И балласт, чтобы сбросить и отвлечь торпеды, на борту отсутствовал.

Поле зрения стало сужаться, потемнело по краям, треснуло и окрасилось золотым сиянием посередине. Кресло выдвинуло иглы, укололо Алекса в бедро и в шею — «сок» ледяной водой растекся по венам. Сердце сходило с ума, каждый вдох давался с трудом, зато зрение прояснилось. И сознание тоже. Надо было подумать. Корабль у него скоростной — для корабля, — но с торпедами ему не равняться. Ни до какого укрытия ему не долететь, а если торпеды хоть вполовину так хороши, как выпустивший их корвет, они нацелятся прямо в конус дюз, и сбить их с толку не получится. Даже если Алекс найдет, что сбросить.

Можно, удирая, заставить преследователей выстроиться в линию, а потом сбросить сердечник. Свободная ядерная реакция, вероятно, уничтожит первую торпеду. Не исключено, что и вторую. Но вот «Бритва» тогда останется дрейфовать, беспомощно дожидаясь следующего залпа.

Ну что ж, лучше плохой план, чем никакого. Пальцы на панели управления шевельнулись. Система была непривычная. Страх, что он, оказавшись на чужом корабле, с непривычки введет не ту команду, колом застрял в сердце.

Бобби стонала. У Алекса не было сил оглянуться на нее. Он надеялся, что ей не больно. Перегрузки не слишком полезны для незаживших пулевых ранений. Он уверил себя, что Бобби стонет просто от уколов «сока».

На крайнем экране появилось сообщение с поста Бобби: «Премьер. Конвой».

В панике, под «соком», с нарушенным питанием мозга, Алекс только через несколько секунд понял ее мысль. У «Бритвы» нет ни орудий точечной обороны, ни противоракетной системы, но у эскадры, идущей к Луне, все это есть. Алекс ввел данные для прокладки курса. Их кораблик никак не мог успеть к марсианскому конвою раньше, чем его догонят торпеды, зато мог попасть в радиус действия его обороны — с самого краешка. Если сейчас же изменить курс. И если марсиане сообразят, что происходит, и среагируют без задержки. И если перегрузка будет на верхнем пределе того, что Алекс с Бобби могут выдержать.

Он, почти не задумываясь, задействовал маневровую тягу, и амортизаторы щелкнули, поворачиваясь согласно новому курсу. Торпеды приблизились рывком, среагировали на поворот цели и просчитали курс перехвата. Алекс включил аварийный сигнал на всех частотах и понадеялся, что тот, кто примет его в эскадре, не тугодум. Две сферы — время до попадания и дальность действия марсианских орудий — не пересекались, но их разделяло всего несколько сотен километров. При такой скорости — одно мгновение. Алекс дотянулся до управления медицинской системой и перевел Бобби с «сока» на медицинскую программу сохранения жизнедеятельности.

«Прости, Бобби, — думал он. — Даже предупредить тебя времени не было. Придется тебе вздремнуть, чтобы совсем не истечь кровью». На глазах подскочили и стали гаснуть жизненные показатели: кровяное давление и температура падали, как камень в воду. Алекс дал пятнадцать g.

Сердце болело. Он надеялся, что инсульта не будет, хотя по справедливости полагалось бы. Идти на пятнадцати g — самоубийственная глупость. Он чувствовал, как ребра и кожа выжимают воздух у него из груди. Дыхание забивало горло кляпом. Зато сферы наконец соприкоснулись. Чертовски много времени прошло, пока Алекс увидел высокоэнергетические объекты, идущие от марсианской эскадры. Наконец–то у них включилась оборона. Он попытался набрать сообщение, предупредить марсиан, что рядом прячутся еще корабли — темные корабли. Не вышло — сознание то и дело мигало, словно Вселенная заикалась.

Включилось предупреждение медсистемы. Алекс решил, что ее встревожила Бобби — отрылись старые раны и все такое. Нет, диагностика занималась им. Что–то внутри порвалось. Алекс отменил тревогу и продолжал наблюдать за приближением смерти.

Не успеть. Передняя торпеда слишком близко — она догонит «Бритву» раньше, чем придет спасение. Кажется, он это предусмотрел. Была же мысль…

Он не думал об изменении курса — пальцы все сделали сами. Сферы снова разошлись — и перекрылись, когда он переключился на расчет сближения со второй торпедой. Может быть… может быть.

Он ждал. Передняя торпеда приближалась. Пять тысяч километров. Четыре тысячи. Алекс сбросил сердечник.

Двести километров…

Исчезла сокрушительная тяжесть перегрузки. «Бритва» все так же неслась в пространстве, но больше не ускорялась. Позади первая торпеда сгорела в горниле распадающегося сердечника. Вторая дрогнула и отвернула от расходящегося облака перегретого газа, а впереди загорелись четыре огонька, метнувшиеся по экрану с такой скоростью, что Алекс увидел только остаточное свечение.

Через долю секунды противоракетная оборона марсиан уничтожила последнюю торпеду, но Алекс был уже без сознания.

— Бист бьен, Костяшка? — спросил Карал.

Крошечный сплющенный камбуз оказался велик для такой маленькой команды. Неудачный дизайн, зряшняя трата места. Интерьер был не старым, а просто дешевым. Наоми выглянула из–за занавески волос и улыбнулась.

— При таких делах — отлично. — Она пыталась шутить. — Комо са?

Карал пожал ладонью. Он поседел за эти годы — и волосы, и щетина на подбородке. А был когда–то черным, как пустота между звездами.

Он посмотрел ей в глаза. Наоми не моргнула.

— Надо сказать, мне.

— Какие теперь секреты? — ответила она.

Он рассмеялся, и она улыбнулась в ответ. Пленница флиртует с тюремщиком в надежде, что когда–нибудь его доброе отношение ей пригодится. Может, и пригодится.

Больше всего ее пугало, как хорошо она играла в эту игру. Как только пришла в сознание, стала отвечать каждому, кто с ней заговаривал, смеяться на шутки. Вела себя так, будто похищение — обычное дело, все равно что воспользоваться чужим инструментом, не спросив разрешения. Она притворялась, что спит. Ела, сколько удавалось протолкнуть в горло. А они все держались с ней как с той прежней девчонкой, словно сумели забыть о времени и обо всем, что их разделило. Приняли ее, будто она и не уходила. Никогда не становилась другой. И она снова скрывала страх и ярость, будто ничего и не менялось.

Возможно, и правда не менялось?

— Это я был, — сказал Карал. — Помогал с Филипито. Присматривал.

— Хорошо.

— Нет, — возразил он. — До того. Иногда он был со мной.

Наоми улыбнулась. Она старалась вспомнить отчаянные дни после того, как сказала Марко, что уходит. После того как он забрал Филипа. Она улыбнулась сквозь вставший в горле ком.

— А, тогда… Он был у тебя?

— Иммер — нет. Но иногда. Хихо переводили, да? Ночь там, две ночи тут.

Ее малыша передавали из рук в руки ее знакомые. Блестящая манипуляция. Марко давал понять, как он им доверяет, и в то же время изображал ее сумасшедшей. Опасной сумасшедшей. Утверждал в их кругу представление о своей надежности и ее срыве. Ей вдруг ярко вспомнилось: Карал заглядывает в кухню, где она рвется из рук его жены. Ее звали Сужа. Как он должен был воспринимать ее слезы и брань?

— Молчал бы, — сказала Наоми, — я бы не узнала. Зачем рассказал?

Ладонь Карала снова сжалась.

Новый день. Новое начало. Вроде как соскрести старую ржавчину.

Она всматривалась в его лицо: правда ли он так думает, или это очередная маленькая издевка, на которую невозможно ответить, не выставив себя истеричкой. Окажись она снова на «Роси» — разобралась бы. А здесь, между страхом, яростью и необходимостью держать себя в руках, правда была слишком мелкой, не разглядеть. Как изящно Марко натравил ее на саму себя! Уверил, что у нее срыв, чтобы она сорвалась. Полтора десятка лет прошло, а это все еще действует.