Игры Немезиды - Кори Джеймс - Страница 74

— Злись кон сус сера[20], что она застала тебя врасплох, — сказал он. — Марко не бил ее, и ты, скотина, не будешь, сабе пендехо?

— Са–са, — выдавил Мирал, и Карал выпустил его.

Забившаяся в угол врач являла картину безмолвной ярости.

Мирал потер шею, наградив лежавшую на полу Наоми злобным взглядом. Карал подошел, посмотрел на нее сверху.

— Вист бъен, Костяшка?

Она кивнула и приняла протянутую руку, чтобы встать. Когда она шагнула к двери, Мирал двинулся было за ней, но Карал уперся ладонью ему грудь.

— Я займусь, ме.

Наоми шла, повесив голову, закрывшись упавшими на лицо волосами. Постоянная перегрузка была для коленей и позвоночника болезненнее ушибов. По всему кораблю к ней оборачивались недобрые лица. От них било ненавистью, как жаром от огня. Проходя столовую, она заметила, что «Четземока» по–прежнему видна на экране, а болтавшаяся раньше пуповина связала корабли вялым щупальцем. Когда беда случится, она поймет, что опоздала. Но пока еще — нет.

Карал вошел в каюту следом за ней и закрыл дверь. Двоим было тесно в этой комнатушке, близость казалась неприятно интимной. Наоми села на койку, скрестив руки и поджав под себя ноги. В ее взгляде был вопрос. Карал покачал головой.

— Брось это, Костяшка, — на удивление мягко проговорил он. — Мы в шикарном дерьме. Эса ла мы делаем? Историю, да? Меняем все, только теперь уже для себя. Знаю, у вас с ним нехорошо, но ту мусс его услышать. Да?

Наоми отвела глаза. Ей хотелось одного — чтобы Карал ушел, но он не уходил. Он сел на пол, прислонившись к стене и подогнув колени к широкой груди.

— Я слышал план, чтоб мы гейст кон ду. Тебя захватить? Я спорил, ме. Мал консеп, говорил я. Зачем резать по старому шраму? Марко сказал — стоит. Сказал, когда начнется, ты будешь в опасности, а Филип, он заслужил право увидеть мать, да? А Марко есть Марко, так что си.

Карал потер голову ладонью. Кожа тихо, почти неслышно зашуршала. Наоми почему–то захотелось коснуться его, утешить, но она сдержалась. Он продолжал, очень устало:

— Мы — маленькие люди в великое время, да? Время для Мясников и Марко — для исторических людей, о каких книги пишут. Другие, пинче, миры? Кому они нужны? Просто пережди, да? Может, твой Холден не попадется на приманку. Может, не успеет сюда — что–то помешает. Может, тебе надо сжаться в комочек и пережить. Это так дурно? Постараться выжить?

Наоми пожала плечами. Какое–то время слышалось только тиканье воздуховода. Карал, крякнув, поднял себя с пола. Он выглядел старше, чем ей представлялось. «Это не просто годы», — подумала Наоми. На минуту она вернулась в юность, на Цереру, где Филип агукал в кроватке, а она смотрела сообщение об «Августине Гамарре». До нее только сейчас дошло, что все на этом корабле наблюдали за гибелью Земли в реальном времени, как она видела тогда охвативший «Гамарру» и опавший огненный ком, прокрутившийся десяток раз под рассказ репортера. Ей захотелось что–то сказать, но нельзя было, и она просто смотрела, как Карал открывает и закрывает за собой дверь. Задвижка замка скользнула в паз. Наоми стерла влагу с глаз и — убедившись, что Карал не вернется, — выплюнула в ладонь набор от декомпрессии.

Обслюнявленный стерженек не длиннее ее большого пальца, из тех, какие носит с собой любой водитель меха. Крошечная ампула насыщенной кислородом искусственной крови и тревожная кнопка, запускающая аварийное шлюзование по запросу медотсека. Военные корабли вроде «Пеллы» и «Роси» игнорировали подобные запросы из соображений безопасности. «Кентербери» и другие коммерческие суда обычно отвечали на запрос, поскольку летали на них штатские, которые скорее страдают по собственной оплошности, чем от пиратов и абордажных команд. Наоми не знала, как настроена «Четземока», но был один способ это проверить. Еще ей понадобится изолирующий скафандр и точное знание: когда корабли собираются сбросить тягу.

Потом останется перехватить управление, может быть взорвав при этом реактор, и сбежать от Марко к черту. Опять. Сердце на миг сжалось при мысли о Филипе — и о Сине, и о Карале, обо всех, кого она знала и кем дорожила. Даже любила. Эта боль была эхом другой, большой боли, и Наоми сумела ее подавить.

— Он не сломал меня, когда я была девчонкой, — обратилась она к черному стерженьку. — Не понимаю, с чего он взял, что сломает теперь.

Страшно хотелось спать, но сон не шел. В лучшем случае удавалось забыться на несколько часов. Тело после такого «сна» было как тряпка, и голова не работала. Холдену предлагали перебраться обратно в квартиру на станции, но он отказался. Правда, при силе тяжести, удерживающей на матрасе, спалось лучше, но покидать корабль он не хотел. Он не помнил, когда в последний раз брился — неровная щетина на щеках и на шее немного зудела. За работой становилось легче. Новая команда перепроверяла все уже проверенное, отыскивая незамеченный саботаж, и Холден был при деле. Мог поговорить с людьми. Проводив их после смены, он ел в камбузе, пытался немного поспать, после чего принимался бродить по кораблю, словно искал что–то забытое.

А потом, неизбежно и вопреки доводам разума, включал новости.

«Из–за молчания станции „Медина" всякая связь с колонизированными планетами потеряна. Можно только догадываться о значении фрагмента сообщения от поселения Фольквангр о признаках активности чужаков в южном полушарии Нового Тритона…»

«Представитель властей порта утверждает, что нейтралитет Ганимеда отражает его универсальную значимость и не имеет политической подоплеки…»

«Силы ООН приведены в движение, однако остается неясным, находится ли премьер–министр Смит на борту гоночного судна или это маневр, отвлекающий внимание врага от более традиционного способа эвакуации. Так или иначе, исполняющая обязанности генерального секретаря Крисьен Авасарала объявила предполагаемый маршрут шлюпки охраняемой зоной, и всем кораблям в этом районе рекомендовано уйти за пределы досягаемости орудий до того момента, когда…»

«Скорость света, — решил Холден, — это проклятие. Она изображает близкими самые дальние уголки обжитой человеком вселенной, и иллюзия действует как яд». Задержка сигнала между Землей и Тихо меньше четверти часа, но лететь на такое расстояние придется много дней. Если Алекс или Наоми погибнут, он сможет через несколько минут узнать, что их нет. Холден плавал, удерживаемый ремнями, в темной каюте и переключал каналы туда–сюда, чтобы ничего не пропустить, хотя и понимал, что в любом случае он будет бессилен. Ему представлялось, что он стоит на льду замерзшего озера, глядя, как тонут внизу любимые люди.

Не будь у него средства узнать, не будь способа наблюдать за происходящим, он, пожалуй, мог бы отвести взгляд. Хотя бы закрыть глаза и увидеть их во сне. Когда терминал запросил связь, Холден отвлекся с радостью.

— Паула?

«Холден, — ответила хакерша. — Не знаю вашего расписания. Боялась, что попаду на время сна».

— Нет, — сказал Холден. Он не знал, почему скрывает бессонницу, но признаваться не хотел. — Все хорошо. Нормально. Что у вас?

«Пистолет с дымком из дула, — ухмыльнулась она. — Могу переслать вам…»

— Нет. То есть да, пересылайте, но пойму ли я, что увижу?

Она с ухмылкой потянулась на экране.

«Я собираюсь пообедать. Найдите меня в „Фромажери", и я все разложу по полочкам».

Холден вывел на экран схему станции. Недалеко. Если Наоми сейчас погибла, известие дойдет до него к тому времени, как он доберется. Или чуть раньше. Он зажал ладонями горящие, как от песка, глаза.

— План принят.

«Счет оплачиваете вы».

— Да–да, вы меня перегнули через колено… Сейчас же выхожу.

Это был маленький ресторан. Столики выглядели деревянными, хотя и делались, конечно, из гидропонного бамбука, выращенного на станции: если еду подают по сколько–нибудь приемлемым ценам, значит, владельцу не пришлось оплачивать настоящее дерево. Паула выбрала столик у стены. Под ней кушетка выглядела нормальной, но у Холдена, когда он сел напротив, ноги не достали до пола.