Леший. Четвертые врата (СИ) - Геярова Ная - Страница 52

       – Идём, – тихо сказал Кондрат Тайре. Та, стояла, вглядываясь в мёртвую улицу. – Идём! – чуть громче приказал Леший. Собака вздрогнула, глянула потерянно, потом скользнула глазами по ближайшим домам и бросилась к ногам уходящего во тьму хозяина.

       Вход и выдох.

       Рррраз.

       Кондрат прикрыл глаза. Не знал зачем, просто прикрыл. Ведь когда шагаешь в неизвестность, в чёрную тьму, за которой может быть смерть, а может… Ты даже не знаешь, что там за чёрной стеной может быть.

Страха нет. Нет, и всё тут. Уже был, Кондрат его переборол. Тогда, в ночи, когда с Тайрой и тётушкой на улицу, в холод босиком, он мужик… Он ничего не мог сделать, только бежать. 

       В домике Ольги Марковны были остатки страха, уходящего, тонущего в синих, омертвевших глазах харизматичной старухи. Там он и сдох – последний страх. Теперь нет. Ни страха, ни чувства близкой смерти или чего-то ещё, ничего нет. Пустота. Как и там, на улицах Дивного. 

       Но глаза он все же прикрыл. Реакция. И шагнул. 

       Ррраз.

       Тошнотворный запах болота пропал, на смену пришёл запах холода. Именно запах. Ни вкус, ни чувство, а запах, как у свежестираной рубахи. Кондрат открыл глаза. 

       Снег. Белый, примятый чьими-то маленькими ботинками, размер не больше тридцать седьмого. Женский, вон как каблучок выделяется, не тонкий, но каблучок. Чёткий, женский след. Человеческий след! А рядом синий след – рваный, искрящимися каплями света.

       – Он шёл туда! – указал Кузьма на следы харизмата. – В это здание.

       Кондрат поднял глаза. 

       Белое, будто вылепленное из того же снега, огромное здание возвышалось в сотне шагов от путников. Без окон, единственная дверь, к которой и направлялись следы, наглухо закрыта. Ровный белый куб, уходящий высоко в слишком низкие, белесые в ночи облака.

       – НИИ! – завороженно громко прошептал Еши.

       – Похоже на то, – согласно кивнул Кондрат.

        – Пошли! – махнул рукой Кузьма и все безоговорочно направились за ним. Ни слова. В белой тишине только хруст снега под ногами. Вокруг белая площадь и белое здание. Не видно ни горизонта, ни неба. Всё белое и от этого режет глаза. Колит зрачки и слезы бегут. И вроде даже тёмные пятнышки перед глазами запрыгали.

        – Щурься, – посоветовал кузнец, – очи обожжёшь.

       Кондрат сощурил веки. И, правда, стало легче.

       – Кто-то это построил! – задумчиво сказала Номин, подойдя к двери. – Ни одного окна, тоскливо.

       – Дурному делу свидетели не нужны, – Кузьма осторожно взялся за круглую белую ручку и остановился, смотря на дверь. 

       – А кто сказал, что дурное? Может, они новейшими разработками занимались? Для повышения уровня жизни, – предположил подошедший сзади Еши.

       – Ага, видели мы такое «повышение» давеча, дорогу сметала с лица земли, – усмехнулся Кондрат, и ему стало не по себе, когда все обернулись и посмотрели на него. Серьёзно слишком посмотрели. Не до шуток было. Здание странное, жуткое здание. Для чего во внезапно пропавшей деревне стоит здание без окон и с единственной дверью? Для НИИ? Что же должно было разрабатывать такое НИИ, что нужно было отгородиться от мира стеной тьмы и зданием без окон. Отчего харизмат пришёл именно сюда? Ответ напрашивается слабо утешительный – он был создан здесь. 

       Все смотрели на Кондрата. Думали так же? Или ждали действий? От последнего его передёрнуло. Или всё-таки боятся? Чтобы там ни говорили, дойдя до конечного пункта, стоя у дверей, за которыми возможно их ждут ответы на все вопросы – им страшно. И они чувствуют, что с ним, с Лешим, уже произошло нечто, после чего он не испугается войти в эту дверь. 

       Кондрат положил руку на пальцы Кузьмы всё ещё держащего ручку, тот отдёрнул ладонь. Кондрат свистнул Тайру, открыл дверь и вошёл.

***

       «И создал Бог свет и увидал, что тот хорош» (Библия).

       Что есть свет – отсутствие тьмы. А если нет в мире ничего кроме света, то можно ли дать ему определение? Актуален ли свет, если нет тьмы? Мы видим свет, когда умираем, хотя это спорно, кто-то видит коридор, а кто-то может и вовсе ничего не видит. Мы привыкли, что свет – это хорошо. Нам с детства так говорили. Нам священники, это в голову втолковывали, так в Библии написано. А вот тьма – это плохо. Тьма, это то в чем живёт зло. То есть по определению в свете зло не живёт? Глупости, наверное, все эти каноны и всё, что нам внушали. Истерия. Можно заставить человека видеть мир вверх ногами, если с детства научить его ходить на руках. И он будет принимать мир именно таким, поставьте его на ноги, и он не сможет идти. И мир, тот самый, что для нас нормальный, станет для него перевёртышем. 

       Перевёртыш.

       Светлый, дивный, яркий перевёртыш.

***

       Длинный, хорошо освещённый коридор. Несколько тел лежали прямо у входа. Давно истлевшие, кости да одежда. Белые халаты. Кондрат присел, перевернул один из трупов, останки рассыпались. Кондрат встряхнул халат, из него посыпалась труха. 

       «Сероватов И.А. старший ИАМ», – было выбито синими буквами на халате.

       В спину толкнул проталкивающийся Кузьма. Кондрат посторонился. Вошли Еши и Номин. Последняя испуганно зажала рот руками и попятилась.

       – Кто это? – заглянул через плечо, Кузьма.

       – Сероватов И.А. Старший ИАМ, – вслух прочитал Леший. Бросил халат на пол. – Чтобы не означало это ИАМ, но мне это не нравится.

       – А кому нравится? – хмыкнул Еши.

       Номин подошла и, превозмогая брезгливость и страх, склонилась над останками второго трупа. 

       – Они были учёными?

       – Кто их знает, может молочниками, – без улыбки ответил Кондрат. Поправил оружие, хлопнул по напоясному ножичку. Кивнул Кузьме, тот пощупал ружье и вытащил топорик. Прижал палец к губам и осторожным шагом двинулся по отчётливым следам харизмата. 

       Леший ступал еле слышно, и отчего-то ему подумалось, что вот именно сейчас и нужна вся многолетняя выучка и тренировки. Тайра кралась следом. Именно кралась, с настороженной мордой, уши торчком, хвост вытянут. Хаски едва ступала подушечками лап на кафельный пол коридора, напряжённо прислушиваясь. Следом двигался Кузьма с топориком на изготовке. Номин прижимала к себе пистолет, а Еши держал руку на рукоятке топора. 

       Коридор упирался в лифт и расходился в две стороны.

       – Вот только разделяться не станем, – уверенно, но чуть дрожащим голосом, проговорила Номин. – Знаю я, как это в фильмах бывает, стоит разбежаться и хлоп, всех по одному схомякали.

       Леший посмотрел на девушку. Боится? Боится. И почему-то испытал некое моральное удовлетворения от её страха.

       – Не будем, – согласно кивнул. – Да к тому же следы ведут к кабинке лифта.

       Девушка смутилась, покраснела, но пистолет сжала крепче. 

       Кондрат нажал на кнопку. Створки щёлкнули и открылись.

       Номин все же завизжала.

        Три пустоглазных черепа смотрели на них из белых халатов, надетых на светлые рубашки и белые брюки, из-под которых торчали посеревшие кости.

       – Уф, прям, резидент Эвил какой-то, – хрипло пробормотал Еши, и Кондрат заметил, что рука, держащая рукоять топора дрожит. Да и сам журналист видать был в полуобморочном состоянии и стоял ровно из последних сил. 

       Единственный кто и, правда, стойко держался, был Кузьма, он шмыгнул носом, и под сводом коридора громыхнул голос:

       – Что? Какой президент?