Владыка Ледяного сада. Носитель судьбы - Гжендович Ярослав - Страница 11

Шесть утра, я продолжаю назначать себе «собачьи вахты» – мне хватает и пары часов сна, потому мне все равно. В «морских котиках» мне вбили в голову, что командир берет худшую работу. В это время года солнце встает в половине восьмого, сейчас самое дно зимней ночи: черное, ледяное и мертвое.

Меня сменяет Грюнальди, от рыжей бороды которого отдает теплом трюма – он приходит с двумя рогами горячего грифонового молока. Я беру свою порцию и с облегчением вхожу в уютную кают-компанию.

Утром мы уже близко от Змеиной Глотки. После двух часов сна, настолько глубокого и тяжелого, словно я умер на миг среди тех мехов и одеял в своей каюте на корме, я встаю бодрым и готовым к работе. Может, я ищу одиночества, а может, просто избегаю Сильфаны. Пытаюсь оставаться командиром. Она красивая, если не считать этих черных глаз призрака. И с каждым днем, проводимым вдали от дома, все красивее. Красивая, гибкая и слишком молодая. И заинтересованная. А я – всего лишь человек. Если мы превратимся в пару милующихся в ахтерпике голубков, мораль рухнет, и с тем же успехом нам можно будет прыгать за борт. Потому я выхожу на палубу из своего одиночества, приветствуя Грюнальди кубком этого странного, но горячего типа-гиннеса-со-специями и приношу с собой топор. Один из наших длинных данаксов на полутораметровом топорище, с длинной бородкой и массивным обухом. Таким можно снять с коня всадника в полном доспехе. Или разбить глыбу льда.

Остальные вылезают на палубу, распрямляя после сна спины, сморкаясь за борт и дыша паром на морозном воздухе. Выходят и смотрят на меня с ошеломлением в черных глазах. Безумец с топором на рассвете.

– Мне нужно кое-что проверить, – говорю я и замахиваюсь из-за головы. Слышен глухой звон, обух выбивает во льду круглый след, но больше не происходит ничего особенного. Я бью еще несколько раз под разными углами – с тем же эффектом.

– Рушим корабль? – бесстрастно спрашивает Сильфана, которая как раз выходит, кутаясь в шубу, на палубу, с куском сыра в одной руке и с кубком в другой. – Он нам уже не нужен?

– Напротив, – отвечаю я, взвешивая топор в руке. – Хочу, чтобы он сделался более управляемым.

Ударяю сверху вниз, и после второго раза во что-то попадаю. В какую-то магическую точку, помещенную в самой вершине ледяного валика. Раздается резкий стеклянный треск, потом второй, паутина трещин покрывает глыбу, и лед рассыпается, как перекаленное стекло или кристалл. Превращается в кучу мелких обломков. Сугроб ледяной каши.

И открывает трон.

Высокий, со спинкой, вросшей в штевень, оплетенный клубком ледяных драконов, огней и змей, обещающих сомнительные развлечения. Я не замечаю черепов и молний, которые могли бы меня от трона отвадить. Отдаю топор и подхожу, чтобы обмести трон от ледяной каши, но та превращается в клубы переливчатого тумана и впитывается в палубу сквозь отверстия гретинга.

– Ладно… – говорю я. – Сейчас я на него сяду. Не знаю, что случится, но что бы вы ни увидели – не предпринимайте ничего. И лучше не прикасайтесь ко мне, особенно если пойдут дым или искры. Если со мной будет совсем плохо, попытайтесь сбросить меня чем-то деревянным. Древком, веслом, но ни в коем случае не притрагивайтесь ко мне железом. Если с древком начнет происходить что-то странное, сразу же его бросайте.

Они напряженно смотрят на меня. Сильфана окаменела с куском сыра во рту.

– Погоди, – говорит мрачно Грюнальди. – Схожу поищу весло.

– Сделаем проще, – заявляет Сильфана и обвязывает меня вокруг пояса веревкой. А потом, воспользовавшись тем, что оказывается так близко, поднимает голову и смотрит – долго и глубоко – мне в глаза. – Если будет плохо, мы дернем за веревку, – добавляет она и старательно проверяет узел, который оказывается странно низко. Увы, я как раз собираюсь сесть на проклятое сиденье и на шуточки меня как-то не тянет.

– Ты здесь, Цифраль? – шепчу я. – Готовься.

Фея появляется сбоку, как бабочка, но выглядит еще более напряженной, чем я.

Часто можно повстречать глупцов, утверждающих, что не существует такого, как свобода человека, поскольку мы все равно не можем делать то, что нам угодно, что только придет в голову. Потому что нам приходится считаться с другими людьми, с законами божьими и человеческими или с судьбой. Если все так, то не имеет значения, сколько этой ложной свободы у нас есть. И мы легко можем отдать еще немного ее за то, чтобы некто помог нам в нужде или дал миску пищи. Человек свободный, делают они вывод, должен обо всем заботиться сам. Он не знает, что принесет ему новый день, сумеет ли он наполнить котелок, добыть жбан воды или разжиться парой медяков. Что бы ни случилось, придется ему справляться с таким дело самому, как сумеет. Потому-то лучше, когда занимается этим некто мудрее, кто накормит и вылечит, требуя за это лишь послушания.

Так говорят дураки. И речь их такова, поскольку они перекручивают слова, заботясь лишь о том, чтобы те оказались красиво составлены. И благодаря этому кажется, что содержится в них некая бездонная мудрость, хотя те, кто так говорит, обычно немного повидали в этом мире, и еще меньше из увиденного поняли. А прежде всего, можно быть уверенным, что ни один из этих глупцов никогда не испытал настоящей неволи.

Я испытал и знаю, что если ты сам не почувствовал на своей спине кожаного кнута, если не открывал ты глаз лишь затем, чтобы выполнять чьи-то приказы и ни зачем более, то рассказывать о таком – все равно что объяснять потерянному в песках пустыни, что питье воды всего лишь пустая привычка.

И уж нигде и никогда не найдете вы большего глупца, чем человека, который отдает себя в рабство добровольно. Я же знал целых четырех таких, и сам был глупейшим среди них.

Сноп, сын Плотника. Бенкей Хебзагал. Н’Деле Алигенде.

И я – Филар, сын Копейщика. Теркей Тенджарук – Владыка Тигриного Трона, Пламенный Штандарт, Господин Мира и Первый Всадник. Император. Раб.

Товар.

Точно такой же, как плиты соли, завернутые в промасленные мешки, как шкуры каменных волов, как кувшины благовонных масел и пачки бакхуна.

Товар, который через миг заберут косматые чудовища, и за который ньямбе Н’Гома и его племянники получат оплату в золотых слитках, драгоценностях и камнях, насыпанных горкой на расстеленных шкурах.

А потом наберут, сколько удастся, воды, убьют часть бактрианов и заготовят их мясо, и отправятся на юг, через Ярмаканд в Кебир. В огромную, жаркую страну за морем, на равнины, где живут стада удивительных животных, к теплому морю и к шумным цветным городам.

Будут богаты, мы же отправимся в неволю, как того и пожелали.

Потому что только таким образом мы можем попасть в страну за горами.

Мы сидели на каменистой равнине, за границей, обозначенной рядами белых скал; за спиной же у нас были бескрайние просторы Эрга Конца Мира, в бесконечности своей протягивающиеся до самого Амитрая; впереди же нас были горы, увитые туманом и прикрытые лесом настолько зеленым, что от него болели глаза. И еще – близились к нам люди-медведи. Путы наши были наложены таким образом, чтобы в случае чего сумели бы мы быстро освободиться, были у нас спрятанные в одежде ножи и оружие – во вьюках, но не могли мы на них напасть. Нам нужно было, чтобы они провели нас в глубь своей страны, подальше от притаившихся среди деревьев и скал стражников, что следили за равниной, не придет ли кто из ненавистного Амитрая через лысую степь и пустыню. И только потом мы могли бы сбежать.