Русская армия между Троцким и Сталиным - Млечин Леонид Михайлович - Страница 39

«Хоть Григорьев и назывался атаманом, поскольку раньше предводительствовал просто некой бандой, он теперь был военачальником красных, организованным, подчинившимся приказам из центра. Он говорил о себе, что он выбил стул из- под Пуанкаре, имея на то основание в том смысле, что уход французских войск из Одессы под натиском его отрядов можно было считать концом интервенции, признание которого привело к смене во Франции министерства.

Самого Григорьева я не видел. Я видел его отрады, отчего у меня осталось впечатление огромных не то бантов, не то лоскутов, прикрепленных к серым папахам, желтых гробов, в которых несли по Дерибасовской убитых солдат этих отрядов, грузовиков, в которых, сверкая геликонами, стояли и играли военные оркестры, и еще чего-то, что я не совсем понимал, — может быть, света милосердия, которым иногда сияли лица этих солдат».

Но у красных он оставался недолго. 7 мая Григорьев отказался выполнить приказ перебросить дивизию из Елисаветграда в Бессарабию и поднял мятеж против советской власти.

10 мая 1919 года Лев Борисович Каменев, уполномоченный Совета Обороны на Южном фронте, телеграфировал Ленину:

«Дорога на Екатеринослав, Знаменку, Киев отрезана бандами Григорьева. Мои сведения и сообщения из Киева дают картину полного восстания Григорьева…

Григорьев, вчера отложивший свидание со мной в Знаменке, сегодня отказывается разговаривать. Он пытается сноситься с Махно. После личного свидания с Махно и посещения Гуляй-поля полагаю, что Махно не решится сейчас поддерживать Григорьева…

Мобилизация рабочих идет полным ходом. Нет денег, нет оружия. Сейчас выезжаю в Киев с твердым решением привести сюда войско и вооружение».

Под началом Григорьева оказалось двадцать тысяч штыков, пятьдесят орудий и шесть бронепоездов. Он возглавил повстанческое движение на юге Украины под лозунгами «Украина для украинцев», «Вся власть Советам без коммунистов».

Войска Григорьева захватили несколько городов — Кременчуг, Черкассы, Херсон, Николаев. Григорьев был серьезной опасностью, боялись, что к нему начнут переходить другие части Красной армия.

Но в июне 1919-го командующий Украинским фронтом Антонов-Овсеенко с облегчением докладывал:

«Григорьевщина была экзаменом для нас, и экзамен армией выдержан, несмотря на ужасающие условия, в которых эта армия находится, полубосая, полураздетая, политически невоспитанная и еще далеко не оформленная. Из первой и второй дивизии ни один полк не присоединился к Григорьеву, в пятой к нему пристал только один эскадрон и один батальон, из частей второй армии к Григорьеву перешло всего несколько сот человек…»

Борьба с отрядами Григорьева составляла особую сложность, потому что повстанцы при подходе частей Красной армии прятали оружие и притворялись мирными крестьянами, а когда красноармейцы уходили, опять брались за оружие.

Троцкий писал Подвойскому и Антонову-Овсеенко 28 мая 1919 года:

«Извлечение оружия из рук населения является сейчас очередной первостепенной задачей на Украине. На основании нашего опыта представляется возможным подойти к задаче с разных сторон:

а) объявить июнь месяцем сдачи, сбора винтовок, пулеметов и вообще оружия. Начиная с 1-го июля нахождение непредъявленной винтовки будет караться беспощадно, о чем должно быть везде объявлено;

б) за предъявленную винтовку выдавать крупную денежную премию, также за указание непредъявленной винтовки у другого;

в) нужны особые отряды по сбору винтовок, которые учиняли бы систематические облавы, выяснив предварительно путем агентуры, где григорьевцы скрывают винтовки…»

Каменев ошибся — вскоре красных покинул и Нестор Махно, который тоже не любил никому подчиняться. Григорьев поспешил к нему присоединиться и совершил ошибку. Нестор Иванович в союзниках не нуждался. 27 июля он распорядился убить бывшего штабс-капитана.

Отряды Григорьева были разбиты и частично опять включены в Красную армию..

Троцкий приказал Раковскому, Подвойскому и Антонову-Овсеенко:

«Пленных григорьевцев можно использовать на других фронтах, только проведя их предварительно массами через трибуналы, которые, покарав зачинщиков, рядовую массу могут условно приговорить к расстрелу, дав двухмесячный срок для исправления…»

Рядом с бригадой Махно держала фронт 42-я стрелковая дивизия, которой командовал Федор Ефимович Дыбенко, брат Павла. Федора Дыбенко, бывшего прапорщика, успевшего после революции послужить петлюровцам, взял к себе командующий армиями Украинского фронта Антонов-Овсеенко.

«Упорядоченная работа по инспекции и обучению войск началась лишь после прибытия к нам Федора Дыбенко… Федор Дыбенко отличался громадной энергией, острым умом и твердой дисциплинированностью», — писал Антонов-Овсеенко.

Он всячески поддерживал и покрывал братьев Дыбенко. На Павла Ефимовича потоком шли жалобы, что он окружил себя какими-то темными личностями и выступает с антисоветскими лозунгами. Дыбенко благоволил и Николай Ильич Подвойский, назначенный наркомом по военным и морским делам Советской Украины. Все же они трое — Подвойский, Дыбенко и Антонов-Овсеенко — были в составе первой коллегии наркомвоенмора России.

Но если Павла Ефимовича Дыбенко им удалось уберечь от неприятностей, то Федор Ефимович погиб. Обстоятельства его смерти вызывают споры.

В 1957 году в Киеве в издательстве «Радяньский письменник» вышел сборник воспоминаний «Путь славных» — о борьбе за советскую власть. Автор одного из очерков Л.Л. Федоренко в том числе писал и о Федоре Дыбенко, который именовал себя «анархистом-коммунистом»:

«Редко когда можно было видеть нашего комдива трезвым. Грубиян отчаянный… он знал только один метод наказания — расстрелы, не вдаваясь ни в какие объяснения».

31 марта 1919 года белые кавалеристы конного корпуса генерал-лейтенанта Андрея Григорьевича Шкуро прорвались через участок фронта 374-го полка, входившего в состав 42-й стрелковой дивизии Федора Дыбенко. Когда конница белых оказалась в тылу, полк стал беспорядочно отступать. Командир и комиссар полка бежали вместе со своими бойцами. Белые без боя захватили несколько населенных пунктов.

Полк отошел к станции Дебальцево. Начальник дивизии Дыбенко прибыл туда на бронепоезде «Истребитель» и в гневе приказал расстрелять за отступление каждого одиннадцатого командира и бойца 374-го полка. Но бойцы не позволили ему устроить массовый расстрел и убили его самого.

Расследованием занималась комиссия во главе с Александрой Коллонтай, которой все, кого опрашивали, говорили:

— Собаке собачья смерть.

Расследование закончилось, когда появились сведения о том, что Федор Дыбенко вступил в контакты с Нестором Махно и вообще готовил предательство…

Но за честь Федора Дыбенко вступились другие бывшие красноармейцы его 42-й дивизии (П.Б. Гатченко, Д.И. Пацула, Е.А. Синченко. Правда о Федоре Ефимовиче Дыбенко. «Вопросы истории», 1965, № 3).

В их описании события выглядят иначе.

Начдив Федор Дыбенко, возмущенный отступлением своих бойцов, приказал выстроить 374-й полк и потребовал от бойцов занять прежние позиции.

«Однако красноармейцы и даже некоторые командиры, подстрекаемые контрреволюционными агентами, проникшими в полк под видом бойцов, отказались выполнить приказ.

Федор Ефимович Дыбенко, видя создавшееся положение, начал выявлять зачинщиков беспорядка и разоружать их. Тогда один из белогвардейских агентов закричал:

— Товарищи, у нас отбирают оружие, а нас хотят расстрелять!

Провокация возымела свое гнусное действие, и начдив был предательски убит выстрелом в спину после того, как направился к бронепоезду».

Бывшие подчиненные Федора Дыбенко утверждали, что начдива убили белогвардейские лазутчики. Политработники давно докладывали в политотдел дивизии:

«Получены сведения о ведущейся преступной агитации какими-то темными личностями среди красноармейцев 374-го полка против Советской Красной армии и ее командного состава».

Уже после убийства Дыбенко помощник командира 374-го полка и комиссар полка доложили новому начальнику дивизии: