Яд его сердца (СИ) - Чернованова Валерия М. - Страница 27

Одной из причин, по которой я вышла замуж, была надежда на избавление от родительского гнёта. А теперь получается, что всё напрасно? Вот уж не думаю…

Поднявшись, ринулась к белоснежной громаде дворца.

— Александрин, ты куда? — послала мне вдогонку удивлённый возглас Лоиз.

Вместо ответа я ускорила шаг, чтобы уже спустя каких-то несколько минут оказаться в покоях его светлости. Вид хозяйского ложа, измятых простыней, отозвался внутри приятным волнением, к которому примешивалась и горечь разочарования. Разве так неприятно засыпать с собственной женой?

Повёл себя со мной, как с какой-то Опаль.

Настоящий гад.

Мне повезло, служанки только начали наводить в спальне порядок, постель оказалась не тронута. Сбросив на пол подушки и одеяло, под недоумевающие взгляды прислуги я стянула нижнюю простыню — наглядную демонстрацию того, что наш брак состоялся, — и направилась обратно к выходу, волоча за собой свой трофей, провожаемая тихими перешёптываниями.

Спустившись на первый этаж, отправилась в парк. Стоило приблизиться к беседке, как голоса стихли, и взгляды всех собравшихся устремились в мою сторону.

— Вы сказали, что не уедете, пока не удостоверитесь, что избавились от меня навсегда, — обратилась я к матери и, расправив простыню, продемонстрировала её опешившей родне. Услышала, как бедолага Касьен поперхнулся фруктовым напитком и выплюнул его обратно в бокал. Боюсь, аппетит я ему испортила. Но ничего. — Вот, смотрите. Доказательство того, что вам больше не придётся терпеть присутствие нелюбимой дочери. А мне — ваше. Мама, папа, думаю, нам пора прощаться.

Кажется, в тот момент даже ветер перестал шелестеть листвой в кронах деревьев, настолько неожиданным и провокационным стало для всех моё заявление.

Впрочем, первой, как и предполагала, пришла в себя баронесса.

— Александрин! — даже привстала от негодования, но продолжить гневную тираду не успела, слово взял мессир маркиз:

— Полагаю, жена права. Не в моих привычках просить гостей уехать, но очень скоро нам самим придётся покинуть Валь-де-Манн, его величество вызывает меня в столицу. И последние свободные от службы дни мне бы хотелось провести с супругой. Наедине, — многообещающе улыбнулся мне маг. От спокойного и вместе с тем властного, чуть хрипловатого голоса предательское тело снова начало таять, словно мороженое, забытое на солнце. Не дожидаясь возражений от загостившихся родственничков, его светлость поспешил закончить: — После завтрака велю слугам подготовить экипаж и собрать ваши вещи, — хитро посмотрел в мою сторону. — А пока, Александрин, может, оставите в покое это ваше доказательство, чтобы мы все могли спокойно закончить трапезу.

Удовлетворённая финалом этого маленького сражения и тем, что Моран меня поддержал, я благодарно улыбнулась ему и присоединилась к притихшей публике.

Отъезд родственников проходил в гробовом молчании. Близняшки косили на меня злыми взглядами и демонстративно тёрли кулаками глаза, чтобы выглядеть огорчёнными и заплаканными. Наверное, надеялись и ждали, что моё сердце дрогнет и я распахну им свои сестринские объятия, после чего, посыпая голову пеплом от раскаянья, верну во дворец.

Не дождались.

На Морана они смотрели с затаённой мольбой, точно новорождённые котята, которых жестокий хозяин намеревался выбросить за порог. Но у мессира Стража, как уже давно заметила, сердце и вовсе было каменным и никакое шмыганье носом и горестные вздохи не сумели его разжалобить.

Её милость принципиально не обращала внимания на среднюю дочь, в которой окончательно разочаровалась. Садясь в карету, прощалась только с моим благоверным и шевалье де Лаленом. В сотый раз не преминула напомнить, что через месяц они прибудут в Навенну на смотрины. На что маркиз с улыбкой ответил, что помнит о данном обещании и организует всё в лучшем виде.

Только отец, перед тем как скрыться в экипаже, приблизился ко мне. Сердечно обняв, прижался на миг сухими губами к моему лбу и шёпотом, чтобы, не дай Единая, не услышала баронесса, пожелал счастья. Папа был единственным, с кем не хотелось прощаться.

Наконец карета покатила по широкой аллее в сторону ворот, скрипя колёсами и волоча за собой пыльный шлейф.

Я услышала, как облегчённо выдохнул Касьен, и, беззаботно улыбаясь, обратился к де Шалону с каким-то вопросом. Воспользовавшись тем, что внимание его светлости переключилось на молочного брата, я поспешила сбежать от греха подальше. Пока чего-нибудь не ляпнула.

С одной стороны, очень хотелось высказать Стражу всё, что думаю о его скотском поведении. С другой, представила, как это будет выглядеть со стороны. Наверняка решит, что напрашиваюсь проводить ночи в его объятиях, иными словами, добровольно признаю себя проигравшей и принимаю его надо мной власть.

Нет, лучше сначала поостыну, иначе потом снова буду себя корить за опрометчивые слова.

Благо Моран со мной встречи не искал, и у меня было достаточно времени, чтобы успокоиться и привести в порядок мысли перед пикником.

За пару часов до приезда гостей явились служанки, чтобы нарядить новоявленную госпожу в очередное шикарное платье. На сей раз мне предстояло красоваться перед сеньорами Гавойи в наряде из кремового атласа, расшитом перламутром, и воздушной накидке ему в тон, так как вечерами было ещё довольно прохладно.

Причёску, состоявшую из множества тугих завитков, украсили ниткой жемчуга, подобрав к нему жемчужные серёжки в виде виноградной грозди. Одна из служанок, пышногрудая хохотушка Мадлен, любительница болтать без умолку, советовала ещё и на шею нацепить жемчужное ожерелье, но мне не хотелось расставаться с кулоном, пусть даже на несколько часов. Признаюсь, он нравился мне намного больше любых других украшений. Тёмно-бордовый камень с золотыми прожилками так красиво мерцал и искрился на солнце, что я решила оставить совет Мадлен без внимания.

Настроение, было улучшившееся, снова испортилось, стоило увидеть карету с шестёркой игреневых лошадей в роскошной упряжи. Густая грива породистых скакунов золотом сверкала в ярких весенних лучах, как и герб графа де Вержи на дверцах его экипажа. Вот бархатная шторка, закрывавшая окно кареты, чуть отодвинулась в сторону, и я увидела выглядывающее наружу бледное личико Опаль, чуть оживлённое румянами.

А ведь до последнего надеялась, что в ближайшее время больше не увижу эту стерву.

Хочешь не хочешь, а выходить к гостям рано или поздно всё равно придётся. Навесив на лицо маску довольства и жизнерадостную улыбку, я отправилась в парк, где в тени под цветущими яблонями, чьи розовые цветы источали незабываемый аромат, были расставлены столы, накрытые ажурными скатертями. Возле крошечного пруда, в котором величаво плавали чёрные и белые лебеди, с таким видом, словно это они были не только хозяевами парка, но и сегодняшнего мероприятия, слуги расстилали покрывала, на которые можно было при желании опуститься, чтобы передохнуть. Перекинутый через пруд каменный мост, увитый зелёными растением и облепленный у самой водяной кромки мхом, красиво изгибался дугой и как будто приглашал по нему прогуляться.

В такой погожий солнечный день грешно печалиться, наоборот, окружающая идиллия, по идее, должна была настроить на позитивный лад. Вот только при виде этой блондинистой выскочки, сегодня блиставшей в нежно-голубом платье, ну прямо как мой подвенечный наряд, весь мой позитив куда-то пропал.

У мадмуазель де Вержи не было отбоя от поклонников. Она кокетничала то с одним, то с другим кавалером, шутила, заливисто смеялась, и всё это наверняка, чтобы привлечь наше с Мораном внимание.

К моему великому огорчению и досаде, маркиз её заметил. И не один раз. Иными словами, то и дело косил в её сторону взглядом, а Опаль тем временем не переставала счастливо улыбаться.

Интересно, чему так радуется?

Я честно пыталась её игнорировать, правда, не уверена, что у меня это получилось, нет-нет да и поворачивалась к сияющей красавице. Не так выглядит поверженный соперник, которому не остаётся ничего, кроме как признать поражение. Совсем не так. Моран, конечно, обещал, что между ними всё кончено… Вот только до сих пор делал всё возможное и невозможное, чтобы не оправдать моего доверия, и в сердце снова прокралось беспокойство.