Живая душа (СИ) - Дмитренко Татьяна - Страница 4

Весь этот спектакль длился пару часов, а затем этот непонятный дуэт оставил меня в покое. Старикан тяжело выпрямился, жестом выгнал спутника за зверь, обернулся от двери и окинул меня таким взглядом, что у меня с перепугу едва не началась медвежья болезнь, Я зажмурилась, сжалась на койке в комочек, я такая маленькая, мне страшно, я совсем-совсем тихая и незаметная.

Хлопнула дверь…

Дорогие гости ушли, позабыв на табурете эту идиотскую миску с похлёбкой.

Здешняя жизнь примерно месяц как отучила меня от хороших манер, так что выпиваю варево через край, стараясь не подавиться и не облиться по самые пятки бульоном с кусочками мяса. Мисочка вполне себе сиротская, литра на полтора будет и налито в ней чуть выше половины. Вкусно.

Впервые за долгое время передо мной почти нормальная еда. Это мясное варево явно из домашней птицы, есть тут такие недоутки — помесь лебедя со щукой. Длинные шеи, клювастые головы, украшенные дурацким хохолком, перья заострены, как кинжалы, перепончатые лапы и мерзкий характер. А уж жрать здоровы!

Обычно в качестве съестного мне достаются какие-то огрызки. Не то, чтобы объедки, но близко к этому — хлеб чёрствый, мясные обрезки недоваренные. Изредка наливают полкружки молока и тогда мяса мне не положено! Словом, жизнь при кухне многому меня научила, недаром же моя достойная и ныне здравствующая бабушка говаривала, что любой опыт бесценен. В свете сказанного я пытаюсь осознать происшедшее, пребывая нагишом на своей кровати и жду дальнейших впечатлений от здешней действительности, ибо выйти на разведку не в состоянии.

Допускаю, что в связи с последними событиями обо мне просто забыли. Но вот что это было такое и как оно отразится на моей судьбе далее… непонятно. Мариса убили в два тычка хваткие мальчики в чёрном, кто такие? Сам нарвался, дурашка и мне нисколько не жаль, так ему и надо, уроду. А всё-таки, кто так ловко метнул вилы в покойничка? И почему створка ворот вместе со стойкой вдруг оказались неповреждённой? Я же своими глазами видела, как четыре зубца врезались в дерево, только щепы брызнули! И сама, собственными руками выдёргивала эти гадские вилы! И кстати, почему это действо далось мне относительно легко? Зубцы вошли в дерево почти на треть длины, так откуда же этакая силушка взялась в моих «богатырских» руках? Странно всё это, особенно учитывая, что в моей семье не было ребят с фамилией Жаботинский или Шварценеггер, как, впрочем, не было и фамилии Рокфеллер.

Полежать, что ли? Когда ещё обо мне вспомнят дорогие работодатели, да и не пристало мне голой скакать по двору. И, кстати, кто такие были, эти милые господа в рясах, пытавшиеся меня усыпить аж два часа подряд?

Вполне допускаю, что это здешняя инквизиция, не зря же нас всех раз в десять дней в храм гонят, как стадо баранов. Все слуги и я, грешная, стоим на коленях, но псалмов вместе со всеми я не пою, ибо нечем, да и не знаю я тутошних песнопений. И тянется эта лабуда примерно часа три, под конец колени сводит от холодного камня, поясницу ломит, руки отваливаются. А на пятки сесть не моги, сразу прилетает тычок в спину от дорогой кухарки.

Не раз и не два мне хотелось врезать старой гадине с разворота… чую, допросится у меня эта морда. Долго ли кастрюльку с кипятком на пол свалить не своими усилиями? Если она ещё раз попробует пнуть меня в зад, когда я плетусь с полными вёдрами, то я ей устрою похохотать, пусть лучше не провоцирует. Собственно, технологию ужасной мести за всё хорошее я уже продумала, осталось провести небольшую подготовительную работу и…

— Экрима, ну как ты себя чувствуешь? Что болит?

Открываю глаза. Что?!

Муниса, наша вторая горничная, мой добрый ангел в этом милом домике, стоит надо мной с ворохом линялых тряпок. Я с ужасом уставилась на её серое от волнения лицо, что ты сказала, а повтори-ка!

— Экрима, детка, ты как?

Прикрываю глаза, ничего себе, я понимаю этот сучий язык! Так вот оно что… эти двое в рясах колдовали! Маги, что ли? Трясу головой, быть того не может. Но ведь я понимаю Мунису! Так, соберись, хватит валяться! И не вздумай показать, что понимаешь их речь.

— Вставай детка, надо идти, тебя ждут.

Она суёт мне барахло, помогает натянуть юбку, рубаху, драный жилет из холстины, на ноги чуни из грубой кожи. В процессе одевания я путаюсь, с перепугу первым натянула жилет, потом рубаху, тьфу ты, мать их всех, наоборот бы надо… руки мои трясутся, ноги подкашиваются, а мысли скачут!

Муниса отбирает у меня рубаху.

— Сядь, детка. Не спеши, успокойся. Не надо дрожать, тебя никто не тронет.

О, матерь божия… не тронет, как же! А что тут эти две рожи в рясах делали? Приваливаюсь спиной к холодной стене… дышим на четыре счёта, медленный вдох, выдох. Муниса поглаживает меня по плечу, и меня затрясло от рыданий. Приехали… реакция.

Одна радость — рыдаю я почти молча, спазмы не дают прорваться даже обычному мычанию, а ведь оно сопровождает каждую попытку заговорить. Как меня всё это достало, кто бы знал! Эта мерзкая харчевня, её тупые хозяева, обслуга, погода и вся эта действительность!

Муниса опустилась рядом на табурет.

— Возьми себя в руки, девочка, это ещё не конец. Тебя ждут. Пойдём.

О, господи, чего им ещё надо?!

Меня колотит уже не на шутку, жестами показываю Мунисе — давай! И она тут же выдаёт мне хлёсткую оплеуху, ничуть не хуже тех ребят в чёрном — есть! Нервная трясучка резко прекратилась, я глубоко выдыхаю, всё прошло, только кружится голова.

Я плетусь позади Мунисы к выходу из таверны, ощущая, как странное спокойствие и отстранённость окружили меня незримой бронёй. Не всё ли равно, что со мной сделают в этой стране, названия которой я всё ещё не знаю. Да и что может меня напугать сильнее, чем бессмысленность дальнейшего существования здесь.

Впервые за много дней приходит странное облегчение, вот сейчас меня затравят собаками, забьют ногами до смерти или просто утопят в нужнике и закончится этот мерзкий сон наяву. За порогом всяко не хуже, чем в этой харчевне.

Сдавленный хрип слева, ага, наш дорогой господин Йарин с супругой стоят у стены, рожа перекошенная, глаза только что не выпадают на кафтан… жирная ты скотина. Отворачиваюсь, чтобы не видеть, как течёт пот по круглой морде его супруги… Дорогая госпожа Лира явно не в ударе, и куда только подевалась самодовольное выражение того, что она считает лицом…

Муниса выводит меня на свет божий, я оглядываюсь на темнеющий проём парадного входа и от всего сердца желаю этой харчевне провалиться сквозь благословенную землю этого мира.

Господи, я готова принять всё, чем ты порадуешь меня от щедрот своих, но не оставь же без последствий мою просьбу, пусть исчезнет с лица земли эта таверна и все её обитатели! Оборачиваюсь к Мунисе и добавляю мысленно — кроме этой женщины.

— Господин Наварг, владетель этой земли, желает говорить с тобой, Экрима, — тихо говорит Муниса, — не советую тебе лгать ему. Он маг. Ты ведь понимаешь меня? Кивни.

Я киваю, какой смысл лгать, если она и так всё поняла. Но почему меня вежливо ведут, а не волокут по земле, и почему мной занялась Муниса и кто приделал большие глаза к оставшемуся позади святому семейству?

Стало быть, господин Наварг маг. Сознание по-прежнему отстранено от происходящего, так что я медленно переставляю ноги в указанном направлении и вяло размышляю, что вот же угораздило меня угодить в большую…, скажем, поясницу. Пусть мир грязен донельзя, как этот маленький городишко явно с окраины небогатой страны или княжества. Пусть в нём присутствуют такие выдающиеся личности, как хозяева таверны, но наличие магии вообще ничем объяснить нельзя, кроме моей великолепной удачи… Мало того, что имеем средневековье в полный рост, так ещё и магия…

Господин Наварг — это тот самый дяденька с хищной походочкой, вот как… То есть не здешний сюзерен, а господин маг. В чём разница уже понятно, но, судя по уже происшедшему, маги тут имеют немалый вес.

Да и креслице то самое, с высокой спинкой. Он его в седле возит, что ли? Муниса по-прежнему крепко держит меня за локоть, боится, что я сбегу? Правда, она сразу отпускает меня, стоит резко шевельнуть рукой.