Иная. Песня Хаоса (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 6

— Что «ничего»? — устало спрашивала Котя, хотя не двигалась с места, застыв изваянием со сложенными руками. Она бы предпочла рыскать диким зверем по глухим лесам, выбиваясь из сил, или день напролет таскать от проруби на холм коромысло с тяжелейшими ведрами. Казалось, меньше бы истомилась, чем от бездействия и понимания собственной беспомощности. В горле теснился крик, но он бы ничего не изменил, даже если бы у всей деревни заложило уши, а испуганное воронье слетело с елок.

Да еще мать рядом, кажется, повредилась умом от горя: расчесывала себе и расчесывала длинные волосы, твердила ласково, что у отца такие же. И где же оказался этот отец? Все детские мечты Коти о заступничестве доброго отца, который каким-то чудом вернется в самый темный час, остались только глупыми сказками. В этот день окончательно погибло ее детство, распалось вместе с расплетенной косой.

— Все ничего, — ворковала мать, сплетая уже две косы и вкладывая в руку подаренный гребень. — Я ведь приданое тебе собирала еще с детства. Думаешь, отец твой все забрал? Я не разрешила, спрятала кое-что тогда у старейшины. Сундучок в сани должен отчим отнести.

— А нет ли среди того добра крепкого ножа? — только бросила Котя, холодно сощурившись. Она слышала от сказителей и певцов страшные придания про девушек, которые убивали себя на брачном ложе, чтобы не доставаться постылому мужу-злодею.

Говорили, конечно, что души наложивших на себя руки не обретают покоя и отправляются прямиком в Хаос на поругание чудовищам. Но Коте казалось, что лучше уж предстать перед настоящими монстрами, чем покориться таким, что скрываются под личиной человека. Хотя она ничего не ведала о женихе и сватах. И неизвестность пугала не меньше Хаоса — почти одно слово, ведь никто не представлял, что находится по ту сторону Барьера и Охранных Камней в далеких морях-океанах. Котю обещали отвезти всего-то в соседнюю деревню, но ей чудилось грядущее схождение в иной мир.

— Котя! Котена! Только не вздумай так отвечать сватам и мужу! А если тебя отошлют за твой характер? Или, чего доброго, убьют, не приведи духи! — воскликнула прежним знакомым тоном мать, словно возвращаясь из чертога смертельного покоя.

Все-таки рассудок еще не покинул ее, в синих глазах заблестела привычная строгость, но смешанная с глубочайшей печалью. Коте стало слишком жалко родную: лучше бы она оставалась в полусне из воспоминаний и видений. Вот и старшие жены сели на лавку, покорившись судьбе в тягучем ожидании, они глухо заунывно запели.

«Как будто покойник в избе!» — с отвращением подумала Котя, вспоминая длинный выдолбленный из ствола дерева гроб, напоминавший лодку. Она видела смерть вблизи в десять лет — оставила мир живых матушка отчима, достаточно добрая старушка. Но узнать ее хорошо не привелось, она хворала несколько лет на печи, а потом однажды осенью тихо умерла.

Потом она лежала совершенно неподвижная и посеревшая посреди избы, вокруг нее разносился сладковатый запах курящихся ритуальных благовоний и тлена, а женщины завывали песенные причитания: «Ой, богатая осень-то была, богатая — листопадная!» Листопад всегда символизировал смерть, и на миг Коте ныне почудилось, будто она тоже лежит в гробу, вроде и живая, но одновременно мертвая, смотрит в потолок на бревна и слушает плач матери.

«Листопадная… — отчего-то вспомнилось Коте. — Вот и я теперь словно лист на ветру. А корни мои далеко в жаркой стране за Круглым Морем, и дерево отторгает меня».

— Возвращаются! — всколыхнулись разом все в избе. Мать как раз закончила приготовления женского убора — причудливой высокой шапочки — и накинула на голову и лицо Коти белый покров, отчего ощущение себя покойницей усиливалось. Но Котя яростно укусила себя за большой палец правой руки, и реальность вернулась. Жизнь еще не иссякла!

Приходилось вспоминать, как хотела стать учеником охотника, как выслеживала зайцев и белок. И ей даже удавалось добраться до них с помощью небольшой пращи. Котя напомнила себе: она сильная, она со всем справится. Лучше уж быть сильной, чем превращаться в живое привидение, которому нет разницы между волей и неволей.

— Ну как там? Как? — суетилась средняя жена у окна. Рядом с ней запрыгали ее дочери, да еще младшие сыновья старшей жены не к месту засмеялись и заулюлюкали. Им-то никто не рассказал, что натворил их отец.

— Идут вон, — с облегчением выдохнула первая жена. — Так, муженек наш, старейшина и эти трое… Трое.

Она в растерянности помедлила, не зная, как же называть прибывших. Мать неуверенно спросила, нерешительно втягивая голову в плечи:

— Я так и не поняла, кто они. Родственники мужа? Друзья?

— Ни то, ни другое, — отмахнулась от нее старшая жена, одеваясь и готовясь выйти на мороз. — Да молчи ты. Сейчас главное молчи, я говорить за всех буду. Ох… Все за всех вечно. И думала вечно за мужа. А как сам подумал, так вот такого надумал нам на головы!

Теперь и она в открытую признавала сущую глупость ее дорогого муженька. Наверное, в молодости ей нравилось верховодить в избе, выдавая свои решения за мысли отчима. А теперь она ощутила давящую тяжесть: его проблемы тоже ложились на ее пухлые покатые плечи.

— Ой, да что же это я… Надо бы одеть тебя потеплее, — засуетилась мать, потянулась к красному зипуну, но тут на нее накатила тошнота, она пошатнулась. Дитя в ее чреве подавало первые признаки своего существования и словно тоже протестовало против творящейся кривды. Котя едва успела подхватить мать и усадить на лавку.

— Сиди, отдыхай, воды попей, — вдруг решительно заявила средняя жена и протяжно вздохнула: — Духи милосердные, до чего дожили… Честные люди все, а до чего дожили! Разве я своих дочерей бы отдала вот так! Их же… Их… А старшая еще говорит мне давеча: «кто их возьмет? Такого же жениха скоро приведут им!»

Она заломила руки и закрыла ими лицо, впервые с нее будто маска слетела, а из широко расставленных глаз покатились слезы. Только теперь Котя понимала, что вторая жена ужасно боялась оказаться вдруг совсем бесправной младшей. А убогим ее дочерям и правда не нашлось бы добрых женихов, не польстились бы и на приданое, не столь уж богатое.

— Мама-мама, что с тобой? — обхватили ее с двух сторон ее близняшки.

— Ничего, родные, ничего. Вас со мной не разлучат, никогда не разлучат.

Ее слова изранили хуже любых угроз, Котя только стояла возле своей матери, поддерживая ее и не позволяя упасть. Мать же, словно ища защиты, вдруг уткнулась дочери в живот. Так делала Котя, когда была еще совсем маленькой. Она помнила, как пряталась в складках сарафана матери в день, когда по реке уносился большой корабль с косыми парусами. Его провожали с холма всей деревней, и селян окутывала глубокая печаль. Тогда-то и окаменело сердце матери, она еще заставила отойти от себя, холодно бросив: «Не делай больше так, Котена, ты уже большая».

И вот теперь она сама так же устало прятала лицо; в тот миг показалось, словно Котена переросла собственную мать, сделалась сильнее нее. Давящий на сердце страх улегся: ради матери предстояло быть сильной какое-то время. А его оставалось все меньше и меньше…

— Одна ты у меня, всегда будешь одной-единственной, — выдохнула мать, Котя исступленно гладила ее по волосам.

— Давай посмотрим, что там, — предложила Котена, приникая вскоре к оконцу.

На дворе уже стоял отчим, а перед ним застыли, словно три изваяния, все те же сваты в богатой одежде. Старшая жена тем временем выбежала к воротам. Она с приторной натянутой шутливостью начала:

— Ай добрые люди, и с чем же вы пожаловали!

Она смеялась хрипом вороны, голос ее сел. Кажется, она боялась много больше оставшихся в избе.

Обычно после таких слов следовал долгий веселый выкуп невесты, песни, хороводы. Свадьбы играли весной-летом, но даже если случались зимние, то никто не отказывался от веселья, слишком редкого в монотонной крестьянской жизни. Но сваты же лишь ответили холодно:

— Невесту ждем.

Трое, они будто сливались в одно единое существо и напоминали многоголового змея: совершенно разные, но одинаково зловещие. Двое молодых, другой постарше. К широким кожаным поясам у них крепились короткие мечи, но они не напоминали дружинников князя.