Пасть: Пасть. Логово. Стая (сборник) - Точинов Виктор Павлович - Страница 11

Все рушилось к чертям. Пятнадцать лет работы, пятнадцать долгих и тяжких лет – а последние восемь из них вообще стали постоянной эквилибристикой на лезвии ножа – все шло псу под хвост. Даже не псу, а объекту.

А из-за чего?

Банальная российская расхлябанность. Бездарность помощников, заменить которых нет никакой возможности – даже уволить никого нельзя, из узкого кружка посвященных всегда имелось лишь два пути: один к победе – тихой, без фанфар, литавр и публичных вручений наград и премий – но имеющей свою цену в твердой валюте. Немалую цену.

Второй путь – в Виварий, в клетку с серебряными прутьями.

Теперь появился и третий вариант. Какое там, появилась целая куча вариантов… Во-первых, скандал может получить широкую огласку, проныры-щелкоперы не ведают никакого удержу, за спиной у них стоят медийные концерны и холдинги, не привыкшие считать деньги в погоне за сенсациями. И кто-то из знающих может предпочесть синицу в руках…

Даже если быстро ликвидировать источник утечки, джинна обратно в бутылку уже не загонишь… Придет конец всему, более идеального козла отпущения, чем Генерал, трудно придумать…

Во-вторых, бомба может взорваться неслышно, все останется за стенами пары родственных организаций. Вполне вероятная возможность, если вдуматься… Толковые головы в Конторе остались, достаточно дать только ниточку…

Самое поганое, что бумаги при достаточно развитой бюрократии начинают вести самостоятельную псевдожизнь: размножаются не то делением, не то почкованием, мигрируют порой весьма загадочными путями… И как ни старался Генерал уничтожить всякое упоминание о работах на приказавшем долго жить Полигоне, не было никакой уверенности, что где-то не лежат документы, избегнувшие массовых аутодафе девяносто первого года.

Если их прочтут и выяснят, какую тему он втихую приватизировал в сумятице реорганизаций, переименований и дроблений Конторы, финал ясен: внезапная и якобы вполне естественная смерть – от инфаркта или в автокатастрофе. Портрет в черной рамочке при входе в Лабораторию, и у «Проекта-W» появится новый куратор.

Подавляющее большинство сотрудников, надо думать, и не поймет, что произошло – будут работать, как работали, каждый над своим кусочком проблемы, – не имея представления о цельной картине… А те, кто поймет, – такие, как Капитан, – тоже не заживутся…

Генерал медленно протянул руку, снял трубку с телефона. Подержал несколько секунд и осторожно положил обратно.

В Конторе служили два человека, сидевшие выше его и знавшие, чем занимается Лаборатория. Знавшие, разумеется, неофициально. Визировавшие липовые планы, принимавшие отчеты по относительно безобидным исследованиям, – но всегда готовые принять участие в дележе дивидендов, кои должна принести главная, скрытая от всех тема…

В их негласно определенные обязанности входило прикрытие Генерала и Лаборатории в случае возможных неприятностей. Весь вопрос в том, сочтут ли они неприятностью исчезновение биологической бомбы средней мощности? Или посчитают за катастрофу, после которой легче и проще плюнуть на возможные прибыли и списать в расход и Генерала, и всю его затею?

«Стоп, – сказал себе Генерал. – Я заразился от этих паникеров… Зачем во всех построениях исходить из того, что бомба непременно взорвется? Ведь может, может проклятый контейнер с 57-м кануть тихо и бесследно, как пятак, выпавший в прореху кармана… Или, на худой конец, появятся один-два объекта, которых можно без огласки ликвидировать и забрать трупы для исследования в Лабораторию…»

Нет, такой вариант слишком хорош, – не сто́ит, исходя из него, рассчитывать дальнейшие действия… И все же он единственный, дающий неплохие шансы.

Итак: составленный много лет назад именно для подобных неожиданностей план мероприятий в действие не приводить; при осложнениях задействовать старших коллег-нахлебников втемную, ни в коем случае не открывая весь расклад. Привлечь на самом раннем этапе – так, чтобы увязли как можно глубже, чтобы дрались за проект в полную силу, чтобы боялись потерять все…

А на самый крайний случай подготовить безопасную дорожку для отхода… Экс-специалисты тайных войн живут порой за бугром не так уж и плохо, мемуары пописывают… Если их не найдут и не уничтожат… Не об этом, конечно, мечталось, но…

Он открыл тощую синюю папку, освободил зажим. Покрытые густой машинописью листки – секретный план оперативных мероприятий с привлечением всех возможных служб – исчезал в тихо жужжащей бумагорезке.

Генерал смотрел на растущую кучку бумажной лапши и думал, что время планов прошло, что придется отвечать на подкидываемые жизнью проблемы сплошными импровизациями.

Экспромты и импровизации он ненавидел.

На самом деле день не был пасмурным, лишь показался таким проснувшемуся Колыванову – солнце, клонясь к закату, светило с другой стороны дома. И сейчас резануло по глазам, привыкшим к полумраку гостиной.

Вышедший на крыльцо Колыванов зажмурился и вполголоса взвыл. Черт, почти как на родине, в Волгоградской области, в знойном и прокаленном июле… И жажда точно такая же… Он дернулся назад – надеть солнцезащитные очки, но тут же передумал затевать еще одни поиски. И двинулся к пруду, не глядя по сторонам и ничего не замечая вокруг в сиянии, слепящем глаза.

Вообще со зрением Колыванова творилось нечто странное… Многого он сегодня не замечал: липких, глинистых следов на крыльце и на полу гостиной; и валявшейся чуть в стороне от крыльца собственной джинсовой рубашки (точнее, рваных клочьев, в которые она превратилась); и своих грязных и исцарапанных босых ног.

Или не хотел видеть.

Или не мог.

А солнце, кстати, ничем о Сахаре или Кара-Кумах не напоминало, – нежаркое ласковое майское солнышко, светящее сквозь легкую дымку-марево…

Колыванов брел медленно, опустив взгляд, прикрывая лицо ладонью. Яркий блеск под ногами заставил нагнуться – надо же, часы… Только несколько секунд спустя понял, что это его «Ролекс». Или все же чужой? Перевернул тыльной стороной, долго всматривался в дарственную надпись – буквы упорно не складывались в слова, словно за одну ночь он напрочь позабыл грамоту… Еще одна странность: металлический браслет, по уверениям рекламы не способный порваться ни в какой ситуации, лопнул-таки пополам, – но Колыванов, не обратив внимания, равнодушно сунул «Ролекс» в неглубокий задний карман. Часы тут же выпали. Вторичная их утрата осталась незамеченной, – приступ повторялся…

На сей раз болели не только зубы, хотя и началось опять с челюстей…

Все кости: руки, ноги, позвоночник, ребра пронзило крайне неприятное ощущение – словно их вытягивали на дыбе. На дыбе, понятно, ему висеть не приходилось, но сломанная в десятом классе нога Колыванова, помнится, испытывала на вытяжке как раз такие ощущения.

Вернуться, скорее вернуться к проверенному лекарству – он уже развернулся и поспешил обратно к дому, но тут же остановился, донельзя удивленный – боль была какая-то не такая.

Неправильная.

Казалось, вернулись ощущения позабытого, но сейчас всплывающего в памяти сегодняшнего сна: собачьи клыки рвут тело, и он все чувствует, и понимает, что должно быть больно, и это действительно больно – но боль существует только в мозгу и только как понимание – не раздирает и не выворачивает наизнанку нервные окончания…

Примерно то же происходило и сейчас – организм исправно сигнализировал, что с ним не всё в порядке, что происходит что-то неладное; мозг исправно принимал и фиксировал сигналы… И всё. Ничему по большому счету такая псевдоболь не мешала. Колыванов не стал анализировать странные ощущения и задумываться, следствие это или нет алкогольной анестезии.

Просто поспешил к пруду…

Удочка тихо и спокойно лежала на воткнутой в берег рогульке. Казалось, рыболов наживил и забросил ее, отойдя по спешному, но недолгому делу.