Серебряные трубы
(Рассказы) - Лободин Михаил Павлович - Страница 7

Я поблагодарил всех и дал последнюю команду — поужинать, отдохнуть и возвращаться в город.

Поезд увозил нас всё дальше от места неудачной экспедиции.

С каждым километром у солдат рассеивалось неприятное ощущение. Начались шутки. Молодость сказалась и здесь: неудача смутила, но не убила желания добиться цели.

Но меня всё случившееся тяжело поразило. Я не находил покоя много дней. Мне казалось, что товарищи по работе, встречаясь со мной, улыбались и едва заметно переглядывались между собой. Даже сочувствие вызывало во мне досаду.

На самом деле большинство работников музея не изменило ко мне своего отношения и вместе со мной переживало беду.

Розыски шпаги Суворова становились делом чести работников музея. Я старался разгадать тайну шпаги и видел: большой коллектив научных работников внимательно следит за моим трудом. Я понимал: каждый из них придет мне на помощь в любую минуту, но на мне лежит большая ответственность. Имею ли я право сомневаться в своих силах? Нет, не имею. Эти мысли помогали мне в самые тяжелые минуты.

Я думал, труд музейного работника, отыскивающего какую-нибудь ценную в историческом отношении вещь, подобен труду ученого-искателя.

И тот и другой по случайным надписям, по оброненным фразам, обломкам и обрывкам восстанавливают целое, и оно дает представление о жизни страны и народа.

Я вспомнил встречу с молодым учителем-историком в городе Боровичи, куда я приезжал, разыскивая суворовские вещи.

Он говорил:

— Всякий труд, если ты полюбишь его и отдашь ему свои силы, станет частью тебя самого, твоею жизнью. Он перейдет из ремесла в искусство и поднимет человека на такую высоту, откуда он видит дальше и глубже. Мы с радостью глядим на такого человека и хотим пойти с ним в ногу, хотим догнать наш завтрашний день.

С большой радостью я вспомнил эти слова скромного учителя и снова приобрел уверенность. «Никакие преграды не остановят меня, — решил я. — Я найду то, чему отдал так много труда».

Обдумав свои поступки, я убедился: нет, мне не удалось получить от доктора точные сведения, а он мог дать всё, в чем я нуждался.

Это и послужило причиной моих неудач.

Мне пришлось еще раз ехать в Колпино к доктору и Допытываться, — не знает ли он, кто из друзей или знакомых его младшего брата остался в живых.

Неудача с нашей затеей расстроила старика больше меня.

Он считал себя главным виновником этих неудачных поисков и старался загладить свою вину.

— Вы уж простите меня, старика, — говорил он извиняющимся тоном. — Такая чепуха получилась! Не ожидал! Никак не ожидал!

Я успокаивал его и объяснял: в нашем деле провалы неизбежны и они не должны обескураживать нас.

— Так-то оно так, — возражал доктор, — но я вас подвел. В мои годы это непростительно.

Разговорившись с ним, я узнал, что в Ленинграде на Петроградской стороне живет его сестра — профессор медицины. Я занес в свою записную книжку еще несколько фамилий. С этими людьми дружил и встречался тридцать лет назад младший брат доктора.

Расстались мы поздно.

Домой я вернулся глубокой ночью, но спать не мог.

Не знаю, как мне удалось дотянуть до утра: казалось, время остановилось.

Я ходил из угла в угол, ложился и снова вставал. Стрелки на часах точно застыли.

Наконец пробило восемь. Я не мог больше ждать и через полчаса уже позвонил по телефону в квартиру профессора.

Рекомендации доктора оказалось достаточно.

У порога меня встретила молодая девушка — дочь профессора.

— Проходите, проходите, — говорила она и с приветливой улыбкой протянула руку.

— Меня зовут Катей, — представилась девушка. — Я студентка медицинского института. Садитесь, — предложила она и указала на стул. — Маму вызвали по срочному делу, и она поручила мне принять вас.

Я сел и, не теряя времени, спросил:

— Вам известна цель моего прихода?

— Догадываюсь, — ответила студентка. — Вас интересуют предметы, связанные с именем Суворова. У нас с мамой есть старинные вещи, но нам неизвестно, принадлежали ли они Суворову. — С этими словами Катя сняла с буфета и подала мне хрустальный кубок с гравированным рисунком.

В моих руках лежал, сверкая гранями, почетный кубок Семеновского полка.

Это из него в дни полковых празднеств пили здравицы командир и офицеры, передавая его из рук в руки.

Я осматривал его, любуясь переливами хрусталя. Мои руки дрожали. Я волновался. Ведь этот кубок находился до 1917 года в полковом музее Семеновского полка; он мог привести меня к шпаге Суворова.

— Номер второй, — весело сказала Катя, — сиамские слоны!

Я глядел и не верил глазам. Передо мной стояла группа: три слона, выточенных из черного дерева и отделанных белой костью. Мастерство выдавало работу искусного художника.

— Я знаю этих слонов! — невольно вырвалось у меня.

— Осмотр продолжается, — шутя сказала Катя и вынула из шкафа пачку рисунков, перевязанных ленточкой.

— Гравюры восемнадцатого столетия. В них ни я, ни мама не разбираемся, но они особенно почитаются любителями древностей, — засмеялась девушка и подала мне связку рисунков.

Старинные гравюры взволновали меня еще больше. Мне казалось, вот-вот я нападу и на след желанной шпаги.

Без сомнения, в квартире профессора хранились вещи полкового музея. Непременно нужно было узнать, когда и как они сюда попали.

— Знаете ли, какова ценность этого для историка? — спросил я девушку, показывая на разложенные на столе диковинные вещи.

— Предполагаю! — ответила она. — Я тоже люблю старинные вещи, но не знала, что эти предметы принадлежали Суворову.

— Вы будущий врач! Что вам Суворов! — сказал я, не веря словам девушки.

— Я люблю Суворова. Просто так, как любят отца с матерью. Им гордится наш народ. Товарищ Сталин говорил о нем, как об одном из наших мужественных предков. Как же не любить Суворова!

Эти слова девушка произнесла негромко, но с большой силой. Я горячо пожал ей руку.

Мне хотелось узнать хоть что-нибудь о круге знакомых художника, но Катя не могла рассказать ничего нового.

Я только понял: у них хранятся вещи, привезенные когда-то бывшим начальником полкового музея Семеновского полка, художником Георгиевым.

— Приходите к нам еще, когда мама будет дома, — приглашала Катя. — Она расскажет вам о дяде.

Знакомство с профессором помогло мне продвинуться в поисках.

Мне показали старый, добротный, с большим замысловатым замком, сундук.

В нем, среди всяких ненужных вещей, находился покрытый эмалью значок офицера Семеновского полка — белый крест с золотым мечом по вертикали. Он принадлежал художнику.

Там же я обнаружил несколько его рисунков на батальные темы и удостоверение Петроградского Военно-революционного комитета.

На стене я увидел небольшие картины, написанные акварелью.

Странная манера письма не могла не обратить на себя внимание.

Я с интересом рассматривал акварели, пытаясь понять, что они изображают.

Мое внимание заметили.

— Это эскизы театральной постановки, — объяснила мне хозяйка.

— Чем они привлекли вас? Почему они здесь висят?

— Их писал мой брат — художник. Он работал над ними вместе со своим другом.

— А для какого театра, — спросил я, — и как называлась пьеса?

— Для какого театра, не помню, — ответила хозяйка. — И название пьесы забыла. Знаю, что это было незадолго до Октябрьской революции. Эскизы — память о моем брате.

— А не вспомните ли вы, когда они попали к вам? — спросил я.

Сестра художника сняла один эскиз со стены, положила его перед собою на стол и, разглядывая рисунок, продолжила свой рассказ:

— Как-то брат привез эти эскизы и старинные вещи и просил всё сохранить до его возвращения. Он упоминал, что какие-то вещи передал на сохранение своим друзьям-художникам.