На острие безумия. Шторм. Книга 1 (СИ) - Орлова Вероника - Страница 2

Медленно отнял ладони от головы и склонился над телом отца, протянул руку к глазам и тут же отнял, вспомнив, как тот не дал закрыть глаза матери. Потащил отца к столу, с трудом подтянул вверх и уложил на столешницу рядом с матерью.

В груди защемило адской болью. Такой, что меня свернуло пополам в приступе удушья, и я хватал воздух широко открытым ртом не в силах взглянуть на них обоих. Окровавленных и рядом с друг другом. Вспомнил, как несколько лет назад они вот так же лежали рядом…только тогда шанс был у обоих. А сейчас. Сейчас Николас Мокану заставил меня сделать самый жуткий выбор в моей жизни, и самое паршивое — мерзавец знал точно, кого я выберу.

Взяв с полки стопроцентный медицинский спирт, я выдернул пробку зубами и сделал несколько глотков, от которых кипятком обдало горло и внутренности. Легче не стало. Я открыл книгу на первых страницах, и спазм тошноты перехватил грудину, медленно выдохнул и откинул полотенце с подноса, на котором аккуратно лежали скальпель, зажимы и иглы.

«Ты все продумал, да? Ты ни на секунду не сомневался, что заставишь меня это сделать, да?»

Я не хотел спускаться вниз. Я вообще жалел, что поддался на уговоры матери и приехал на Рождество домой. Смешно. В этой семье, наверное, только Ярослав и верил пока в Господа. Все остальные знали, что его придумали те, кто вживую видел Дьявола. Придумали, чтобы не сойти с ума от ужаса и собственного бессилия перед абсолютным Злом. Ведь так гораздо легче — когда веришь во что-то хорошее. В хорошее, которое способно защитить и помочь в тяжелой ситуации. Но всё же Мокану продолжали соблюдать человеческие традиции и поэтому отмечали все праздники вместе.

Новый год мне удалось провести там, где я действительно хотел быть. Точнее, мне не хотелось быть совершенно нигде, и именно поэтому я отмечал его в полном одиночестве в горах. Правда, после того, как пробили куранты, рядом со мной на самом потрясающем месте на земле — на вершине высочайшей скалы, подножие которой яростно лизали огромные волны, появился Лизард с бутылкой виски и откровенно раздражённым взглядом. Видимо, парень считал, что это место принадлежит ему, и был недоволен, увидев непрошеного захватчика. Так и промолчали вдвоём до самого утра, потягивая каждый своё пойло и изредка и безмолвно чокаясь, сидящие на беспощадно треплющем наши пальто и волосы ветру, думая каждый о своём и наблюдая за тем, как маленькими огнями вспыхивает далеко внизу весь остальной мир. Глава Нейтралитета позволил всем не дежурившим в эту ночь отпраздновать Новый год без оглядки на Устав. Зорич слинял куда-то уже на следующий день после того, как его отпустили в отпуск. Влад, с остальными членами семьи собиравшийся в своем особняке, осторожно пригласил меня к себе, и, как и полагал, всё же получил отказ. Где и с кем встречал Новый год…и вообще знал ли о его наступлении Габриэль, никто понятия не имел.

А в январе мне пришлось всё же приехать домой. Не сдержался, услышав в призыве матери тщательно скрытые слёзы. Хоть и оторопел, ощутив их. Почему-то забыл, что мать может плакать по кому-то, кроме моего отца. В любом случае я ведь именно из-за них и возненавидел Ника? Поэтому пришлось стиснуть зубы и, засунув свою долбаную гордость глубоко в зад, появиться дома.

Но вот спуститься вовремя к ужину всё же не смог себя заставить. Так и сидел сначала в своей комнате, переписываясь с приятелями по телефону, а затем и в комнате средней сестры. Проверял её фотографии и телефон. Она, конечно, в ярость придёт, узнав об этом, я даже усмехнулся, вскрывая пароль на планшете и представляя гневное лицо Ками…правда, и не собирался скрывать своих действий. Поэтому намеренно не убирал подушку, к которой прислонился спиной, листая Галерею. Впрочем, маленькая чертовка, наверняка, знала, что это произойдёт, и отменно подготовилась. По крайней мере, ничего предосудительного я не нашёл ни на самих устройствах, ни в истории браузера. В последнее время я общался с сестрой и матерью только ментально, служба не предоставляла возможностей для визитов. Да и желания не было особого. Потому что знал, основной темой их встречи обязательно станут мои отношения с отцом. А я уже слишком устал обсуждать то, чего нет, и считал бессмысленным тратить на это своё время.

Я намеренно поменял заставку на планшете сестры, оставляя ещё одно доказательство того, что трогал её вещи. Вместо кадра, запечатлевшего Ками с двумя друзьями, среди которых был выскочка Кавана, я установил наше совместное фото вчетвером. На нём четыре ребенка Мокану в саду Влада, и Ками стоит в моих объятиях. В тот день, рассматривая эти фотографии, Диана пошутила, что любому, кто захочет вырвать её из них, придётся не на шутку постараться. А фото с Хаосом я с каким-то едким удовольствием всё же удалил.

А сейчас стоял, прислонившись спиной к стене, сложив на груди руки и молча наблюдая за семейной идиллией. Пока что моего появления в воздухе никто не заметил, кроме отца, естественно. Но тот лишь мазнул взглядом по мне, приветственно и коротко улыбнувшись, и снова обратил всё своё внимание на семью. Да, подонок всячески не желал признавать наше отчуждение. И при этом не унижал себя вымаливанием прощения, хотя я подобного и не ждал. На службе он относился к Шторму так, как должен относиться начальник к подчинённому, и это было именно то, чего я так от него хотел. А вне её, на семейных мероприятиях Николас Мокану не унижал себя обращением к тому, кто может прилюдно проигнорировать его слова, но и упорно не желал признавать политику взаимного игнорирования, которой я придерживался.

Чужой. Впервые я почувствовал себя чужим здесь. Когда меня, наконец, заметили…первой была Лилия, широко улыбнувшаяся и тем самым выдавшая меня. Я улыбался сам, прижимал к себе детей и подставлял щёки для поцелуев, чувствуя, как начинает схватывать горло чувством тошноты. Тошноты от ощущения притворства. От ощущения своего одиночества. И я не винил в этом их. Дьявол, нет! Они были искренними. Притворялся я. Я сам стал чужим. Сев за стол и оглядев всех собравшихся, я вдруг понял, что перестал ощущать себя частью семьи Мокану.

Несмотря на то, что почти научился смотреть на Ника без ненависти, разорвавшей к чертям все сосуды в теле, когда обнаружил в лаборатории Нейтралитета результаты проведённого анализа ДНК…на отцовство. Дааа, грёбаный параноик Мокану в своё время проверял, является ли старший из детей его ребёнком. И в тот день я смотрел на эти чёртовы бумажки и думал о том, что вот это…вот этот лист причинил мне боль куда большую, чем все те слова Николаса, которые тот мне говорил. Я смотрел на результат, подтвердивший родство…но не отцовство и осознавал, что странный тонкий звук порванной струны, раздавшийся в ушах — это звук последней порвавшейся нити моей связи с Ником. С тех пор я ни разу не позволил себе ошибиться и назвать его отцом. И по хрен, что анализ лишь подтвердил подозрения Ника, по хрен, что на тот момент Мокану был безумнее целой психушки сразу…слишком многое я ему уже простил. В очередной раз малодушно сунув руку за пазуху души в поисках причины сделать это снова, я не нашел ничего. Только пустоту, расползшуюся в самое нутро, туда, где ещё недавно таилась боль.

«— И всё же удалось выяснить, почему здесь ничего не говорится об отцовстве?

Я вскинул голову, глядя на эксперта, спешно убирающего колбу с только что взятой у него кровью из вены в холодильник. Именно он и пробурчал себе под нос, что должен заодно проверить ещё раз ДНК Шторма.

— Полагаю, всё дело в том, что на момент первой проверки вы не являлись нейтралом, а ваш от…эээм…Глава уже являлся, и, скорее всего, сейчас, после вашего посвящения в нейтралы результат будет уже немного другим и подтвердит отцовство Главы.»

Именно так и получилось в итоге. Эксперт одними глазами показал мне на новенький лист бумаги, лежащий на столе, и, судя по довольному лицу, его слова подтвердились. Вот только для меня это уже не имело никакого значения.

Она была его лучшим творением. Не приобретением, нет. Хотя, несомненно и это тоже. Но что из себя представляет раб? Это пластилин, холст, если хотите. И Ибрагим, как профессиональный работорговец и перекупщик, повидавший на своем веку сотни тысяч невольников самых разных рас и полов, всегда точно знал, стоит ли тратить свое время или можно отправлять товар по этапу дальше. У него же всегда оставались лишь лучшие и избранные, которых он перепродавал подороже, а иногда даже настолько дорого, что раб приносил ему постоянную прибыль годами. Например, гладиаторы или высококлассные шлюхи в борделях высшей категории. В Мендемае живой товар по-прежнему был самым дорогим. Самым покупаемым. Особенно когда потом из мира смертных начал уменьшаться. Высшие запрещали пересечение миров, и поставщики начали бояться гнать рабов через Асфентус. Пока не будет найдет новый путь, каждый раб на вес золота. Особенно красивый и здоровый.