На острие безумия. Шторм. Книга 1 (СИ) - Орлова Вероника - Страница 9

— К сожалению, не всем желаниям дано исполниться…мама, — как можно сухо, закупориваясь от той волны отчаяния и разочарования, которая хлынула из неё в меня, — просто прими как факт — чужие мы друг другу. Единственный выход для тебя — любить нас по отдельности. Я не могу обещать тебе большего.

— Господи, Сэм…какие чужие? Какие вы, к черту, чужие?! Посмотри на себя! посмотри на себя моими глазами! Знаешь, что я вижу, глядя на тебя? Я не просто слышу шум его крови в твоих венах, я знаю, что вы разные…вы такие разные, но вы похожи, как две капли воды. Если бы ты мог увидеть это…не внешностью. Не лицом, не глазами, синими как небо. Ты вылитый отец в своих поступках, в своих рассуждениях.

Оставил её тогда. Не сдержался. Просто испарился прямо перед ней. Не мог слышать этого бреда. Потом долго стоял перед зеркалом, стиснув ладони, пытаясь рассмотреть что-то другое. Каааак же я ненавидел это лицо. Его лицо. Чёрт бы его подрал! Его глаза. Чёртовы синие глаза. Чем дольше смотрел на свое отражение, тем больше видел в нём не себя, а Николаса. И его ненависть в глазах. Иногда казалось, что это не моя ненависть к нему, а его ко мне…ведь невозможно любить того, кто так отчаянно тебя ненавидит.

Глухими, короткими ударами в стену, сбивая в кровь костяшки. Долго и монотонно. Представляя, как каждый удар достается тому ублюдку в зеркале, в котором все окружающие видят не меня, а его. Под треск ломающегося камня, почти не чувствуя боли от ударов. Пока ненависть не разрывается подобно атомной бомбе, расщепляя на смертельно ядовитые молекулы даже воздух в келье. Пока не переклинивает настолько, что в голове остается только одно требование. Сломать. Стереть к демонам эту связь. Чего бы это ни стоило.

Это было адски больно. Ему казалось, что ещё немного, и у него вытекут оба глаза. Их жгло. Он чувствовал, как языки пламени сжирали глазные яблоки и прожигали насквозь веки. Он выл. Выл диким зверем, корчась на полу пещеры, в которой когда-то подонок Думитру заставил его точно так же извиваться от нечеловеческой боли. И сейчас Сэм словно ощущал, как одна за другой отмирают клетки его тела. Но теперь боль была локализованной. Распространяясь на кости черепа, на всё лицо, заставляя прокусывать до крови ладони, она всё же не парализовала весь организм. О, нет. Сегодня эта тварь триумфально наслаждалась каждой секундой его агонии.

Он лишь шептал беззвучно, никому и в никуда, какой-то бред, который никто не смог бы распознать. В какой-то момент он и сам перестал понимать, о чём шепчет, какие слова безмолвно произносят его потрескавшиеся, истерзанные до мяса губы.

— Твою мать!

Такой знакомый голос. Чёёёёрт…как же он бьёт по ушам, и вот, ему кажется, что ещё один такой громкий мужской вскрик, и они будут кровоточить.

— Идиот! Малолетний идиот.

Знакомый голос нещадно насилует уши, заставляя вздрагивать от каждого звука. А затем кто-то…враг, определенно, враг, начинает переворачивать его на спину. Почему-то к дьявольской боли в выжженных кислотой глазах примешивается боль от воспоминаний и чувство тошноты. Конечно, враг. Кто бы он ни был. Ведь все его друзья, все…один за другим умерли в страшных муках. Они умирали, а он смотрел. Они выли в агонии, гораздо худшей, чем та, которую он испытывал сейчас…и он был уверен в этом. Потому что видел её сам. Просто взирал на то, как они умирают. И сейчас он почти молился тому Господу, имя которого так часто произносила его мать. Он молился о том, чтобы эта боль прекратилась. Навсегда и резко. Пусть даже его смертью. А уже через минуту мысленно угрожал тому же самому Богу, что если только он посмеет сделать нечто подобное, то Самуил Мокану достанет его на любом облаке и заставит пожалеть о содеянном. Потому что он алчно жаждал увидеть теперь себя в зеркале. Иначе всё это не имело смысла.

— Псих…Конченый псих. Мать вашу, почему меня никто не предупредил, что эта семейка состоит сплошь из психопатов, когда подсовывали договор о сотрудничестве?

Знакомый голос беспощаден. Вместе со знакомыми сильными руками он бесцеремонно тормошит, заставляет уже кричать громко, так громко, что Сэм вдруг ощущает, как пошли ходуном своды пещеры. Бл**ь…неужели это его собственный крик? Он не знал, что так умеет.

— Сопляк…самоуверенный сопляк…я ведь знал. Я ведь догадался, что неспроста ты в лаборатории рыскал. Твою ж…что ты сделал с собой, мальчик?

Всё понятно. В окружении Самуила был только один мужчина, который мог виртуозно обматерить его и его отца, при этом проявляя такую заботу, что ни у одного из семьи Мокану не появлялось желания оторвать ему яйца.

— Зо…ри…ччч.

Ваау…ему удалось что-то прохрипеть вслух и тут же выгнуться от дикой боли, потому что этот грёбаный бездушный сукин сын просто взял и, прижав его шею ладонью к земле, нагло поднял веки, что проверить глаза.

— Судя по всему, придурок, для тебя теперь я — отец Серафим. Можешь начать исповедоваться.

Проворчал, мучая второй глаз, и Сэм попытался непослушной рукой перехватить запястье мерзавца, но, кажется, промахнулся, потому что услышал громкую, как церковный звон, усмешку.

— Уууу-бьь-юююю…ссссукааааа!

— Ага, — сквозь зубы, будто и не ему говорит глава ищеек, а самому себе, — как только, так сразу. Дьявол…как же меня достала ваша чокнутая семейка!

Тяжёлый выдох, затем звук откупориваемого, видимо, зубами сосуда, потому что Сэм продолжает ощущать мёртвую хватку таких приятно ледяных пальцев на своей шее. Затем короткий миг, показавшийся вечностью, потому что, несмотря на своё состояние, младший Мокану чётко ощутил, как затаил дыхание Зорич…перед тем как погрузить его в новый круг Ада. Ублюдок резко поднял вверх правое веко парня и влил в глаза какую-то смесь, заставившую заорать благим матом. Потом то же самое проделал со вторым глазом и тут же навалился сверху на Сэма, придавливая своим весом и удерживая руки бьющегося в агонии нейтрала. Не позволяя тому высвободить ладони и выдрать свои глаза.

Зорич не помнил, сколько времени лежал на извивающемся парнишке, лишь изредка рыча от боли ему в ухо, потому что ублюдок, несмотря на свои страдания, умудрялся выкручивать изнутри ищейку. Сер физически ощущал, как ментальные щупальца сына Николаса будто выворачивали ему грудную клетку в попытке добраться до сердца. Он матерился в оскалившееся лицо мальчика…на самом деле мужчины, которого знал ещё совсем мальчиком, и думал о том, если эта пытка продлится хотя бы ещё минуту, этот негодяй убьёт его. Настолько явно он чувствовал его мощь. Впрочем, у него не было выбора. Он знал, что если кислота не поможет…если придурок ослепнет или вдруг умрёт, то он не простит себе того, что допустил подобное, что вовремя не сказал Николасу о своих подозрениях. Смешно. Теперь он совершенно не думал о том, как отреагировал бы сильнейший из бессмертных на подобные откровения. Он и сам не понял, в какой момент перестал бояться мести Ника ему за своих близких, а просто стал бояться за них самих. Так, словно они были его родными.

И…черти бы их всех подрали, как же он устал за эту неделю от вот таких вот амбициозных и неумных подростков. Пусть даже некоторые из них выглядят как взрослые мужчины. Отдохнул, называется. Неделю дома не мог спокойно провести…так, что пришлось сбежать оттуда на работу. А по прибытии в горы наткнулся на рыскающего по лаборатории, а затем что-то изучавшего в библиотеке Нейтралитета Сэма.

И этот мелкий пробник Мокану почему-то решил, что сможет скрыть от него, опытного ищейки, свою гнусную задумку. Три хаха. Кажется, так отвечала одна несносная смертная девчонка на любую его вполне разумную просьбу…чтоб ей!

Зорич без труда нашёл книги, которые читал последними Шторм. Об изменении цвета глаз нейтрала. А если быть совсем уж точными — о вытравлении цвета глаз. Нет, эта семья не просто чокнутая. Неа. Она явно упивается своим безумием в полной мере.