Непорочная для Мерзавца (СИ) - Субботина Айя - Страница 15

— Может хватит корчить целку, Кира, и пора все рассказать? Или ты успела зашиться и уверена, что тебя не поймают за руку?

Только что мне хотелось защитить его. Всего пару секунд назад я думала, что даже Габриэль со всеми его грязными словами и оскорблениями не заслужил такие побои. А теперь злость клокочет внутри разбуженным Везувием и отчаянно хочется повернуть время вспять, чтобы сидеть на берегу и наблюдать, как Дима превратит его красивое лицо в сложную задачку для пластического хирурга.

— Я тебя все-таки убью, — рычит Дима, поднимаясь с колен и подтирая разбитым кулаком кровь с губы. И уже мне, с сожалением: — Кира, я не знал, что…

— Ты не знал… что? — перебивает его Габриэль.

И на этот раз смотрит на меня сверху вниз, изучает, словно свалившегося с Плутона пришельца. Я знаю, что это лишь прелюдия перед тем, как он пустит в ход скальпель, но я не собираюсь подыгрывать ему покорной лягушкой на разделочном столе.

— Я работала в эскорте, Дима, — говорю на удивление четко и ясно. Кажется, самая моя осознанная и правильная речь за весь вечер, не считая плевка в лицо Валентине. — Прости, что не сказала сразу.

Я вижу, как под мокрой тканью напрягается его спина. Как он медленно поднимает плечи в беззвучном вдохе и так же медленно их опускает. Я хочу сказать, что действительно сожалею, что не сказала раньше, хоть должна была и единственная причина моего молчания — простое малодушие, страх снова остаться одной. Но, кажется, уже все равно слишком поздно.

Габриэль сплевывает на песок, и со словами: «С королевы, наконец, упала корона», проходит мимо, нарочно задевая Диму плечом так, что того разворачивает на девяносто градусов.

И как только мой личный обвинитель исчезает из виду, меня прорывает фонтаном слов.

Они совершенно бесполезны, но я говорю и говорю, потому что если замолчу хоть на минуту: они застрянут во мне смертоносным ножом и разрежут до самого копчика. Я говорю, что мне просто были нужны деньги, быстро и много, и поддалась на уговоры знакомой, которая сказала, что в эскорте каждая «девочка» сама решает, ложиться ей под клиента или нет, и что очень многие проводят годы в этой профессии, просто сопровождая мужчина на различные мероприятия и деловые встречи. Пересказываю нашу с Рафаэлем историю знакомства, но теперь без фальшивого «он увидел меня за прилавком магазина», пытаюсь объяснить, что мы сообща решили не раскрывать мое прошлое «эскортницы», которое и состояло-то всего из одного дня.

— Помолчи, пожалуйста, — просит Дима, но я, как машина без тормозов, не могу сходу остановиться. И тогда он поворачивается и на всем ходу летит на меня, берет за плечи и сжимает так, словно хочет выжать из меня остатки жизни. — Заткнись Кира. Просто… заткнись уже. Не хочу тебя слышать.

Дима окидывает меня болезненным взглядом преданного человека. Ищет что-то в моем лице, и я начинаю верить, что все обойдется. Он отойдет, подумает ночь, а завтра мы погорим уже с холодными головами. Но иллюзия исчезает, стоит Диме осмотреть на мои губы. Понятия не имею, о чем он думает, но эти мысли разрушают все чувства, которые он ко мне испытывал. И нежность выкипает из его взгляда, оставляя лишь пустоту.

— Ты знала, как это для меня важно, — ледяным голосом говорит Дима. — Знала — и продолжала молчать. Тебя под меня тоже кто-то подложил?

— Нет.

— Почему я должен тебе верить?! — Он сжимает еще сильнее, и я почти надеюсь, что на этот раз у меня треснут ребра и хотя бы тогда я смогу вдохнуть. Жаль, последний раз в жизни. — Почему я должен тебе верить, если ты такая же, как и она? Неужели в этом мире не осталось порядочных женщин?

От разжимает руки и пятится назад, размахивая рукой, будто отгоняет несуществующую мошкару. А потом просто уходит, оставляя меня одну. Мне нужно паниковать, наверное, плакать и жалеть себя, но я знаю, что получила эту оплеуху судьбы совершенно заслуженно. Я должна была сказать ему, но не сказала. Тогда казалось, что это неважно, а потом все время находились оправдания, почему для разговора не удачное место время или погода. Наверное, подсознательно я все-таки понимала, что у нашей сказки нет и не может быть хорошего конца, и все эти два года просто оттягивала время.

И хоть сейчас невыносимо сильно хочется плакать, я чувствую облегчение.

По крайней мере я больше не буду бояться, что Габриэль при всех снова обзовет меня своим коронным «Кира-блядь». Мне уже все равно.

— Не трогай меня! Отвали со своими примочками, я не ребенок!

Мать фыркает и все-таки тянется, чтобы приложить к моей разбитой в хлам губе ватный тампон с каким-то антисептиком. Я успевая отвернуться, срываюсь на ноги и тычу в сторону двери:

— Пошла вон отсюда! Ну?!

— Тебе нужен врач, — спокойно отвечает она и демонстративно садиться на диван, закладывая ногу на ногу. — Я никуда не уйду, пока не удостоверюсь, что жизнь моего единственного сына не оборвется из-за заражения крови.

— Тебе не плевать? — взвинчиваюсь я.

— Нет, раз я здесь и уже полчаса терплю твой дурной характер. Весь в отца.

— Ну хотя бы чем-то, а то бы решил, что я тут подкидыш.

Я бы и рад уйти, хоть на край света, но я банально трушу. Вот так, можно признаться в этом хотя бы самому себе. Я боюсь, что этот сраный остров слишком мал, чтоб мы с Кирой на нем разминулись, а если я снова ее увижу, то… Будет что-то очень хуевое, чую это нутром.

Наверное, дядя горд собой до усрачки, что в кои то веки втащил нерадивому племяннику. Но он понятия не имеет, что я просто использовал его, как и большинство людей в моей жизни. Тот поцелуй… Он въелся в мой рот, в слизистую, как высококлассный кокаин, и одурманил до состояния: «я хочу больше, я хочу еще, я хочу ее сожрать, чтобы сделать частью себя». И чтобы отрезветь, мне нужны были чьи-то кулаки. Нужно было, чтобы этот тихоня от души меня отпиздил, чтобы его кулаки выколотили из меня все эту херню, потом что в ту минуту я не мог сам с ней справиться.

Я просто шел ко дну, как непотопляемый Титаник, который напоролся на предназначенный лично ему айсберг.

Кира призналась. Вот так просто, без ломоты, без истерик, не пыталась даже обозвать меня лжецом, хоть Дима бы безоговорочно ей поверил.

Ненавижу его.

Ненавижу его, блядь, за то, что он, кажется, действительно ее любит.

— Может расскажешь, что произошло? — Мать смотрит на меня без интереса, скорее испытывающее.

Конечно, она ведь и так все знает. В ее мозгу работает цела шифровально- расшифровочная машина, которая никогда не дает сбоев. А уж сложить два и два этой женщине вполне по силам. Но она хочет знать подробности унижения Киры, хочет знать грязь, которую я вылил на нее, хочет насладиться вкусом ее слез и отчаянием. И я будто смотрюсь в зеркало. Потому что я точно такой же. Вот только сейчас, со вкусом ее поцелуя во рту, мне хочется удавиться. Наверное, чувство радости от хотя бы частично свершившейся мести придет потом, но я отчаянно цепляюсь за каждую мелочь. Как она ревела там, в песке, разбитая, словно кукла с оторванными руками и ногами, совершенно униженная и брошенная всеми. Кира это заслужила, черт! Я не сделал ничего такого, за что мне должно быть стыдно. Она знала, что рань или поздно обман вскроется и могла все рассказать дядя, чтобы не доводить до такого!

Я тараню кулаком стену, и мать сдабривает этот жест лютой злости ленивыми аплодисментами.

— Ты можешь просто уйти? — рычу я, прикрывая глаза. За веками словно танец с саблями: все мелькает, искрится, полосует глазные яблоки до нервных импульсов в челюсть, прямо под зубы. — Вы можете все свалить на хрен хотя бы из моего номера?

«Все» — это она и Анечка, которая всюду следует за матерью, словно привязанная. И я не знаю, для чего она здесь, потому что если в ее голове есть хоть капля здравого смысла, она будет держаться от меня подальше не только сейчас, но и всю оставшуюся жизнь. И от словосочетания: «замуж за Габриэля Крюгера» будет плеваться, как монашка на сатану.