Красные камни (СИ) - Савин Владислав - Страница 41

Документ почти настоящий. Я лишь добавил, что на теле были следы группового изнасилования и применения пыток. Молчишь, переварить не можешь — так я тебе еще добавлю!

— Вы ведь пожениться собирались еще в прошлом году, ну совет да любовь были бы, отчего вдруг передумали — хотя отношения продолжали поддерживать? Впрочем, не ты один такой, как оказалось. Дурак, ой дурак! Тебя ведь Линник от женитьбы отговорил, сказав — дом, дети пойдут, и оба вы для борьбы будете потеряны?

— Откуда вы знаете?

Ага, значит в точку попал. Хотя я всего лишь вспомнил роман Горького, как там один герой другому то же самое говорит. Или фразу из какого-то советского производственного романа, "увлекся ею, но боялся, что жена отвлечет от большого и важного дела", в памяти застряло, хотя название и автора забыл.

— А это он не одному тебе говорил. Вы-то всерьез принимали, играя в подпольщиков — а гражданин Линник смеялся, самый крутой петух вашем курятнике. Ладно, студенты, про всякие там "братства" наслушавшись — но ты-то, мужик воевавший, уже жизнью тертый и опытный, куда смотрел? Что, не знал, что ваш Линник твою Ганнусю валяет, и над тобой смеется? Впрочем, не ее одну.

Переворачиваю фотографии, комментируя:

— Еще гражданки Литовченко, Маликова, Коновец, Чумакова — это лишь те, кто уже заявления написали. Как их гражданин Линник валял. Вещая дурам, а также дурачкам, вроде тебя — а сам, пользуясь вашей глупостью! Хотя вспомни — тебе Ганнуся твоя как-то намекала? Или было что-то, что ты мог догадаться, по крайней мере, Линник так подумал? Вот он и решил тебя убрать — при любом раскладе, тебе тут уже не остаться. Одного не пойму, убивать-то нашего советского человека зачем? Так в роль подпольщика вошел, что сам в нее поверил? Думаешь, мы про ваш кружок не знали, с самого начала? Полагали, ребята-энтузиасты, зачем мешать, даже если мысли с завихрениями, есть надежда что после прояснятся. Ну а теперь — влипли вы крепко. Не за ваши игры в карбонариев ответите — а по уголовной статье.

— Неправда! Сергей Степанович, совсем не такой!

Я усмехаюсь — понимающе, и мерзко. Не довелось тебе, Игореша, в иное время пожить. "Политкорректное" — когда уже и двух мужиков командировочных в один номер гостиницы селят с ухмылкой, а если педагог с ученицей (или ученицами) имеет отдельные занятия, то сразу обвинение по статье (и не всегда, придуманные). А меня вот Мария почти три года ждала — и ведь я, грешен, по своим каналам проверял, не было ли у нее еще кого-то, и теперь точно знаю, что нет. В этом времени нравы строже, чем в эпоху постсоветского капитализма. Хотя и тут успело быть, "если комсомолка откажет комсомольцу, то значит, она мещанка". И Горьковский тем более должен был про то слышать, хотя и пацаном в те годы был — да и ситуация, когда девушки влюбляются в наставника на пути все равно каком, вполне обычная, ну а про фронтовых походно-полевых жен молчу. Так что — поверит.

— Да как же не такой, если уже заявления на него есть — киваю на фотографии — скажешь, клевета все, не было такого?

Горьковский смотрит на фото. И после паузы, вдруг изрекает, с жаром:

— А если и было? Сергей Степанович имел право, нервы успокоить. Ну а с этих… не убудет!

— Ты дурак? — удивляюсь я — не понял, что он твою девушку валял, над тобой смеялся! И ты согласен?

— А при коммунизме все будет по-простому — убежденно отвечает Горьковский — семьи отменят, ревность запретят. И дети все будут на общем воспитании.

— Ты в каком году живешь? — спрашиваю я — сейчас не двадцатые, про "стакан воды" забудь. А приветствуется сейчас советская семья, ячейка социалистического общества. Вы с Ганной могли сейчас быть так — если бы в свои глупые игры не заигрались.

Молчит. И по глазам вижу — не проникся. Взгляд такой, что хоть на пытку, хоть на костер. Идейный — ну так мы тебя с другой стороны подцепим. На эшафот за идею красиво взойти — а с позором, в выгребную яму, не хочешь?

— Некогда мне тут с тобой мусолить — говорю — меня из Москвы сдернули, думаешь, у других дел у нашей конторы нет? Да, забыл представиться — Служба Партийной Безопасности, не милиция, не прокуратура и даже не МГБ. Даем оценку всему происходящему с идейной точки зрения — так как оказалось, что ваша шайка, не чистая уголовщина, а с претензией на политику, то прислали меня разобраться. И от твоих показаний в том числе зависит, какое заключение я напишу и что со всей вашей компашкой будет. И поверь, мне искренне хочется тебе помочь, как своему брату-фронтовику, не допустить несправедливости. Но если ты сам не хочешь мне помочь — что ж, пойдете всей бандой по чистой уголовке. Поскольку наличествовал предварительный сговор, и имеют место несколько эпизодов, и наверняка оружие у кого-то найдем — то минимум по десятке каждому, по статье за бандитизм, ну а главарям и по "четвертному". Или же ты попробуешь убедить меня, что за идею старались — тогда мы вместе попробуем найти смягчающие обстоятельства. Думай скорее — а то мне еще не с одним тобой беседовать.

И начинаю со скучающим видом собирать бумаги со стола.

— Вы-то сами воевали? — спрашивает Горьковский — или в тылу ошивались, пока мы…

— А за такое и в морду могу — отвечаю я. И расстегиваю "летчицкий" кожан. Две Золотые Звезды, и целый иконостас прочего (не сами висюльки, все ж форма не парадная, а лишь ленточки — но все равно, впечатляет). "Отечественная 2я степень", за немецкую авиабазу Хебуктен, год сорок второй. "Отечественная, 1я степень" за захват немецкого "раумбота" и уничтожение поста СНиС. "Красная Звезда" за Ленинград (там по совокупности, от штурма ГРЭС-1 до новолисинских лесов, как мы там "нечисть" для фрицев изображали). Первая Золотая Звездочка за уран, вместо "Манхеттена" попавший к Курчатову. Вторая "Красная Звезда" за Варшаву, третья — за Рим, год сорок четвертый. Вторая Звездочка — за фюрера. "Боевик" Красное Знамя — за остров Санта-Стефания, с которого мы Его Святейшество Папу вытаскивали из немецкой тюрьмы. От Папы же, ватиканский орден Святого Сильвестра, да не низшая "кавалерская" а "командорская" степень (как участнику двух дел, спасения понтифика и поимку Гитлера, объявленного врагом рода человеческого), что теоретически дает мне право не просто на итальянское дворянство, но и на титул. И это я еще не все назвал. При личном кладбище больше чем в две сотни врагов СССР (лишь те, кого сам убил, и труп видел).

— Все получены за реальные дела — продолжаю я — был в той самой команде, что Гитлера брали. Среди самых лучших — мне туда первая Звездочка пропуском была. Достаточно?

А у тебя что в активе, Горьковский Игорь Антонович? Одна медалька "За Отвагу" — за твой первый и последний бой. За то что севернее Сталинграда, август сорок второго, первым поднялся в атаку и увлек бойцов, заменив убитого ротного. И как записано в представлении, лично уничтожил двух фрицев, пулеметный расчет, до того как сам был тяжело ранен. По меркам штатским, это очень много — кто усомнится, пусть представит, как это, встать и шагнуть вперед под огнем. Но не тебе мне счет предъявлять, кто больше для страны и народа сделал.

Горьковский молчит. Затем отвечает, решившись:

— Сергей Степанович нас учил — быть за Советскую Власть. За настоящий коммунизм — а не диктатуру партийного начальства. Мы воевали, и думали, что после Победы заживем — что свобода будет. А стали гайки закручивать еще шибче.

— Не понял? — удивляюсь я — это где ты закручивание видишь? Если дела пересматривают, даже тех, кого в тридцать седьмом. И выпускают, кого по ошибке, и в правах восстанавливают, и даже компенсацию дают. И вообще, как сказал товарищ Сталин, "жить стало лучше и веселее". Лично мне так вполне нравится.

Так, а с чего это он на меня даже с сожалением посмотрел, будто свысока? И отвечает:

— А это не свобода, а подачка. Которую как дали, чтоб народ успокоить, так завтра и отнять могут. А мы — гарантии хотим! Чтоб власть была подлинно народная, как Ленин указывал. Истинно советская — со свободой слова, собраний, гласностью и всеобщим народным контролем.