Благие намерения - Лукина Любовь Александровна - Страница 87

Тем временем на «Бархане» сорвали вымпелы Харвы и укрепили взамен знакомые до дрожи белые лоскуты. Лишь тогда на борту «Самума» поняли наконец, что происходит. Внезапно воскресший Ар-Шарлахи оттащил от штурвала бьющуюся, визжащую Алият, и розово-золотой двухмачтовик двинулся вслед за «Барханом» - догонять караван досточтимого Хаилзы. А из гавани уже выползали две каторги и парусник - мятежники шли на выручку Шарлаху. Настоящему Шарлаху, а не тому, чья почтовая каторга удирала как можно дальше от оазиса, колеблясь вместе с зыбким от зноя горизонтом.

Зажечь тень Ар-Аяфы досточтимому Хаилзе так и не удалось. Противник прочно повис на хвосте, не давая времени построить фалангу зеркальщиков. Кроме того, несколько отрядов ополчения (откуда-то взялось довольно грамотно действующее ополчение!) вышли на южные границы тени и, осмелься караванный приблизиться хотя бы на выстрел катапульты, пошли бы на абордаж в пешем строю.

Оставалось одно: стряхнуть погоню, добраться до ближайшей тени и просить подкрепления, что караванный и сделал. Пять мятежных кораблей преследовали его почти полдня, потом отстали, и досточтимый Хаилза взял курс на тень Ар-Льяты, еще не зная, что и этот оазис непонятно по какой причине тоже успел взбунтоваться.

В эти дни, наверное, один лишь Улькар не был поражен тем, сколь дружно и слаженно полыхнула мятежом вся Пальмовая Дорога. Уж он-то лучше кого-либо другого знал подлинную историю восстания в Харве. Он прекрасно отдавал себе отчет, какой страшный враг тайно противостоит ему, он боялся этого врага, но уже ничего не мог поделать с собственным безумием. Ослепленный гордыней государь, должно быть, и сам отчасти поверил в свою божественную сущность, о чем внушал подданным вот уже в течение двух лет. И впрямь: кто еще, кроме бога, решился бы помериться силами с владельцами кивающих молотов!

Простые же смертные были просто ошеломлены. Пальмовая Дорога, безропотно позволившая уничтожить отцовскую веру, развалить многочисленные храмы и храмики Четырех Верблюдов, обложенная невыносимо тяжкими податями и налогами, притихшая испуганно в своих рассеянных в пустыне оазисах, внезапно сорвалась с якоря точно так же, как сорвалась с якоря несколько лет назад сама Харва.

На узкие извилистые улочки селений из-за глинобитных стен с воем «Шарлах! Шарлах!» хлынули вооруженные толпы; стоящие в гаванях боевые корабли захватывались почти без боя; забитые телами голорылых арыки разливались; шипела, съедаемая пылью, мутная, смешанная с кровью вода. Рушились на вымощенные гранитом площадки бесчисленные изваяния государя, взамен откуда-то извлекались и водружались на столбы по углам полуразваленных святилищ чудом сбереженные статуэтки и бронзовые морды Четырех Верблюдов; полыхали бараки вместе с затворившейся в них стражей.

Случившееся в тени Ар-Аяфы еще можно было как-то объяснить естественными причинами: оскорбительным поведением караванного, убийством нищего, приходом настоящего Шарлаха. Но кто подал сигнал к восстанию в других оазисах? Откуда взялось оружие, включая неслыханные зеркальные щиты, бросающие палящий солнечный блик на добрую сотню шагов? Почему главари точно знали, что нужно идти в тень Ар-Аяфы, где их якобы поджидает таинственный Шарлах, готовый повести мятежников на ненавистную Харву?..

Задавать эти вопросы было просто некогда.

Отогнав досточтимого Хаилзу подальше от оазиса, Ар-Шарлахи отсигналил «Бархану» приказ остановиться и подождать отставшие две каторги и парусник. Продолжать преследование не имело смысла. Во-первых, где-то в тылу остался почтовик Шарлаха, а во-вторых, пора было выяснить, что же все-таки, наконец, происходит. Кроме того, Алият яростно настаивала на немедленном возвращении. Мысль о том, что бывший ее любовник ускользнул, можно сказать, прямо из рук, приводила эту кобру в бешенство. У Ар-Шарлахи не было причин желать добра своему полутезке, но, глядя на Алият, он уже невольно начинал ему сочувствовать.

В светло-зеленой с серебряной вязью корме «Бархана» открылся люк, и на слепящий песок полдня спрыгнули несколько человек в белых балахонах. Все в повязках, ни одного голорылого. Среди прочих выделялся огромный, грузный, чуть прихрамывающий мужчина, чем-то неуловимо похожий на судью Ар-Мауру. Сходство это по мере приближения их к «Самуму» все усиливалось и усиливалось, пока Ар-Шарлахи не понял, испытав легкое потрясение, что это и есть судья собственной персоной. Досточтимый шел несколько понурясь, и невольно возникало подозрение, что идет он сюда не по своей воле.

Ар-Шарлахи не успел еще утвердиться в этой мысли, когда рядом злорадно расхохоталась Алият.

- Гляди! - крикнула она в полном восторге. - Гляди, кого ведут! Да это ж тот твой дружок, что тебя Улькару подсунул! Ах, варан! Мало того что предал, мало того что травануть хотел, еще и с караванным снюхался!.. Тесна пустыня…

Они стояли на палубе «Самума» лицом к лицу, два наследника и потомка владык Пальмовой Дороги, оба рослые, широкоплечие, осанистые. Судья, правда, постарше, погрузнее и прихрамывает слегка, но в общем порода одна. Горячий ветер трепал белые балахоны.

- И как ты намерен со мной поступить? - бесстрашно глядя в глаза Ар-Шарлахи, спросил судья.

- Еще не знаю, - буркнул тот, хмуро отводя взгляд. Странно, но ненависти к лукавому Ар-Мауре он почему-то не испытывал. Злость да еще, пожалуй, неловкость - вот и все чувства, вызванные внезапной этой встречей.

- Колеблешься: вздернуть меня на рее или же закопать в песок?

- Хорошо бы и то, и другое… - процедил Ар-Шарлахи, исподлобья оглядывая досточтимого. - Сначала закопать, а потом вздернуть. Или наоборот…

Ар-Маура, должно быть, хотел отпустить еще одну предсмертную дерзость, но вдруг грузные плечи его опали, а большие, чуть выкаченные глаза наполнились тоской и усталостью.

- Ты вправе не поверить мне, - севшим голосом беспомощно начал судья, - но я рад за тебя. Помнишь наш разговор перед тем, как все это случилось? Я ждал, я надеялся, что хоть кто-нибудь из нас бросит вызов Улькару… Вот и дождался… - Он усмехнулся и вновь взглянул на Ар-Шарлахи в упор. - Странно… Мне тогда и в голову не могло прийти, что это все-таки будешь ты.