«Будет жить!..». На семи фронтах - Фомин Алексей Николаевич - Страница 30

У койки, на которой я лежал, находились, сменяя друг друга, мои товарищи — хирурги. Маша Морозова сидела бессменно.

Жар продолжал усиливаться, перед глазами поплыли красные круги.

— Вот что, ребята, — сказал я, когда у койки собрались Быков, Кусков и Воронцов, — сами знаете, что может случиться дальше… Могу потерять сознание… Если отек перейдет на плечо, немедленно проводите ампутацию.

— Как — ампутацию?! — воскликнул Костя Кусков.

— Думаю, знаете как, — невесело усмехнулся я. — Ампутируйте руку на границе здоровых тканей.

— Может, попробуем пока что разрез кожи с фасциотомией? — предложил Быков.

— Рано, — возразил я, подумав. — Газа в мягких тканях предплечья пока не ощущается, ведь травмы с размозжением мягких тканей у меня не было… Я предупредил вас на крайний случай. Надеюсь, все еще обойдется. Немного подождем.

От меня не укрылась растерянность товарищей. Особенно переживал Кусков, который, видно, считал себя главным виновником происшествия. Я же его не обвинял, понимая, что произошла случайность, непредвиденная случайность.

Пришел Юрий Крыжчковский. Он только что вернулся из штаба дивизии и, узнав о случившемся, бросил все дела.

— Ну что вы здесь толчетесь? — набросился он на ординаторов. — Пусть Миша отдыхает. Если нужно, Маша Морозова позовет.

Я попытался уснуть, но сон не шел — боль становилась все острее. Да и товарищи не оставляли меня — дверь из малой операционной поминутно открывалась, в комнату заглядывали ординаторы, чтобы справиться о моем здоровье. Тогда снова вмешался командир медсанбата. После этого товарищи заходить перестали, но, приоткрывая дверь, делали знаки Маше, чтобы она сообщила им о моем самочувствии.

Я пытался заснуть и опять не мог. Не только боль не давала покоя. Как же досадно было! Ведь лишь недавно почувствовал, что становлюсь хирургом и — на тебе… Какой же хирург без руки!

Задремал лишь под утро, а когда проснулся, сразу увидел Машу Морозову.

— Температура падает, — радостно сообщила она… — Уже тридцать восемь, а ночью до сорока доходила.

— Ну вот, видишь, все будет в порядке, — с улыбкой сказал я. — Позови Костю Кускова.

Кусков и Быков пришли вместе и долго осматривали мою руку. Определили, что инфекция дальше не распространяется. Сняли повязку с кисти, края раны были по-прежнему отечными, но изменений на раневой поверхности не обнаружилось.

— Опасность миновала? — с надеждой спросила Маша.

— Не совсем, — ответил Быков. — Нужен уход и покой…

Лечение продолжилось. Снова вводили мне различные препараты, делали перевязки, но рана заживала медленно. Лишь к концу марта я смог занять свое место у операционного стола.

Готовимся к новым боям. — Стала огненной Курская дуга. — Ночь на минном поле. — Споры о скорости и качестве. — Горе слезами не растворить. — Воздушные пираты. — Помогаем госпиталю. — Война не приучила к смерти.

В конце мая 1943 года медсанбат покинул гостеприимные Бычки и Дерюгино и развернулся в живописной лесной балке. Она лежала в полутора километрах от деревни Лубашево Дмитриевского района Курской области. В Лубашево располагался штаб дивизии.

А. Ф. Фатин, оправившись от болезни, приступил к исполнению своих обязанностей. Он сразу же занялся облагораживанием территории медсанбата. Сначала многие, особенно девушки, его поддержали — кто ж против красоты в быту? Однако скоро стало ясно, что ведущий хирург чрезмерно увлекся. По его указанию операционно-перевязочный взвод и другие подразделения львиную долю времени вместо учебы, вместо подготовки к работе с ранеными пересаживали елочки и березки, обкладывали дерном клумбы, трассировали и посыпали песочком дорожки.

Я противился такой трате слишком дорогого сейчас времени. Предложил занять врачебный состав приемно-сортировочного и операционно-перевязочного взводов прежде всего изучением топографической анатомии и оперативной хирургии, указаний по военно-полевой хирургии. Для ординаторов это было особенно важно, в первую очередь для тех, кто недавно пришел к нам с передовой, с полковых медицинских пунктов.

Никто «в лобовую» не препятствовал этим занятиям, однако начались упреки, что хирурги устраняются от участия в общих мероприятиях. Споров было много. Дошло до политотдела дивизии, где Фатин не получил поддержки. Наладились занятия, однако наш ведущий, несмотря ни на что, продолжал выполнять свои задумки, заставляя подчиненных работать после занятий вместо отдыха.

А между тем близились жаркие события на фронте. Мы уже научились определять эти перемены по некоторым, едва заметным фактам. Исчезали, например, из поля зрения штабные работники. Вот и теперь. То я встречал начальника штаба дивизии гвардии подполковника И. К. Брушко, чуть ли не каждый день, а здесь не видел уже больше полутора-двух недель. Правда, в первых числах июля все-таки встретил его в штабе. Свое «исчезновение» он объяснил совместной работой с новым командиром дивизии гвардии полковником Е. Г. Ушаковым, который не так давно сменил генерала Жолудева, назначенного командиром 35-го стрелкового корпуса. Рассказал и о том, что дивизию посещал командующий 65-й армией генерал П. И. Батов.

— Назревают события? — спросил я.

— Видимо, серьезные, — ответил Брушко, не уточняя, причем тут же перевел разговор на другую тему, поинтересовавшись, наладил ли я отношения с Фатиным.

Я подивился тому, что о таких делах проинформирован начальник штаба дивизии, который долгов время исполнял обязанности комдива. Ответил:

— У нас с Фатиным нормальные отношения. Выполняем одну и ту же задачу, готовимся к новым боям…

— Скоро ваши знания и мастерство могут понадобиться, — прощаясь, сказал Брушко.

О начале предпринятого гитлеровцами наступления на Курской дуге, названной впоследствии Огненной дугой, мы узнали 5 июля 1943 года в 9 часов утра во время митинга в медсанбате, на котором выступил начальник политотдела гвардии полковник П. В. Щербина. Впрочем, о том, что развернулась новая жестокая схватка с врагом, нельзя было не догадаться. С раннего утра в восточном направлении потянулись армады бомбардировщиков противника. Артиллерийской канонады и разрывов бомб мы не слышали — главные события развернулись где-то далеко от нас (противник наносил удары с двух сторон под основание Курской дуги, а мы находились ближе к ее вершине), — но обратили внимание, что фашистские самолеты возвращались с задания вразброд, некоторые из них дымились, снижаясь и пытаясь дотянуть до линии фронта. Значит, наши истребители здорово потрепали их где-то там, у важных объектов, по которым враг пытался наносить удары.

Выступая на митинге, гвардии полковник Щербина рассказал, что замыслы гитлеровского командования были своевременно разгаданы и рано утром состоялся наш упреждающий артиллерийский удар до изготовившимся к наступлению вражеским соединениям, в результате чего их наступление задержалось. Начальник политотдела предупредил медиков о необходимости всесторонне подготовиться к приему раненых.

В своих выступлениях на митинге дивизионный врач гвардии майор медицинской службы Ю. Крыжчковский, сменивший на этой должности переведенного на преподавательскую работу гвардии майора медицинской службы М. А. Кунцевича, и новый командир медсанбата гвардии майор медицинской службы В. И. Власов заверили, что личный состав со своими задачами справится.

К моменту назначения на должность дивизионного врача Крыжчковский прошел почти все ступени медицинского войскового звена и имел достаточный опыт. Поэтому, сдав медсанбат, он занялся в первую очередь полковыми и батальонными медицинскими пунктами, зная, что именно от их четкой работы зависит своевременное и эффективное оказание помощи раненым.

В командовании медсанбата за последние месяцы произошли и другие изменения. На вакантную должность начальника штаба батальона был назначен гвардии старший лейтенант медицинской службы Г. Ф. Змиевский. Я его знал еще по совместной службе в 1-й воздушно-десантной бригаде. Нередко доводилось встречаться с ним и в последнее время, когда он приезжал к нам в медсанбат. Служил Змиевский старшим фельдшером медицинского пункта 109-го гвардейского стрелкового полка. Это был хорошо подготовленный, добросовестный специалист, человек большого мужества. Не случайно за бои на Дону он был награжден орденом Красного Знамени.