«Будет жить!..». На семи фронтах - Фомин Алексей Николаевич - Страница 43

Ритм нашей работы оставался по-прежнему спокойным, размеренным. Операции были не частыми, и мы не спешили с эвакуацией раненых с проникающими ранениями груди и живота, а учили свой персонал самим лечить этих пациентов. Отправляли в госпитали раненых, когда они начинали самостоятельно передвигаться. Эвакуировали и тех тяжелораненых, которым требовались специализированная хирургическая помощь, а после нее — длительное лечение.

Продолжали мы и борьбу с шоком. Я тщательно изучал наши учетные данные, просматривал записи в журналах. Убедился, что и на полковых медицинских пунктах достаточно широко использовались различные противошоковые мероприятия: внутривенные переливания противошоковых растворов (Петрова, Асратяна, Попова), блокады при переломах костей и проникающих ранениях груди, живота, добивались надежной иммобилизации поврежденных конечностей и осуществляли щадящую транспортировку раненых. Применение в дополнение к этому уже в медсанбате переливания консервированной крови, тщательная обработка огнестрельных переломов позволили на 12 процентов увеличить число раненых, которых можно было оперировать по поводу ранений живота, и на 6 процентов снизить летальные исходы при шоке, вызванном огнестрельными повреждениями крупных трубчатых костей и суставов.

Увы, самое большее, чего мы добивались, — это продление жизни агонирующих раненых до 5, иногда 8 часов. Да, нам удавалось воспламенить искру жизни, но вновь заставить ярко гореть ее мы не могли.

Я внимательно следил за тем, что делалось в других медицинских учреждениях. Однажды газета «Правда» рассказала о достижениях лаборатории советского патофизиолога доктора медицинских наук Владимира Александровича Неговского, которая занималась исследованием возможностей восстановления жизненных функций организма. Ее опыт говорил о том, что и наши усилия не бессмысленны, успеха же мы не могли добиться, как я уже упоминал, из-за отсутствия соответствующей аппаратуры.

А вскоре после публикации той статьи наш медсанбат посетила комиссия военно-санитарного управления 1-го Белорусского фронта во главе с заместителем начальника управления полковником медицинской службы Здравомысловым. Среди членов комиссии оказался и мой однокашник по мединституту Иван Махунь.

Командир медсанбата показал им номер газеты «Правда» и наши рабочие журналы, в которых были записи об аналогичных исследованиях. Здравомыслов сразу понял намек и пообещал обязательно напомнить генералу Попову о нас.

В конце марта в Полесье началось обильное таяние снега. Правда, по ночам еще бывали заморозки, затвердевали до утра раскисающие за день дороги, поэтому все передвижения делались ночью. Гудели моторы, автомобили подвозили к передовой все необходимое для боевых действий, подтягивалась артиллерия, выдвигались в исходные районы танки и самоходные артиллерийские установки.

Официально никто не говорил О предстоящем наступлении. Напротив, старались объяснить активизацию ночных передвижений именно распутицей. Но мы понимали, что делается это в целях маскировки. О том, что готовятся значительные события, свидетельствовали и другие факты. В частях все чаще появлялись представители старших штабов, к нам наведывалось высокое медицинское начальство. Да и от раненых, как всегда, поступала интересная, волнующая и многообещающая информация. Там проведен успешный поиск, там — разведка боем. И настроение у наших пациентов поднималось прямо на глазах. Легче они переносили боль, быстрее вылечивались. Каждый спешил встретить важный час в своем подразделении вместе с боевыми друзьями.

Веселее стали и письма от моего старшего брата. Он старательно намекал, что его часть готовится к серьезным делам.

Помню, 24 марта я отправил ему свое очередное письмо и вдруг необычно скоро, уже 26 числа, получил ответ. Это удивило. Я понял, что брат где-то близко… К тому же он сообщал, что регулярно читает газету «Сталинский удар». Это тоже был хорошо понятный мне намек — ведь газета-то принадлежала нашей 65-й армии. Я поспешил к начальнику полевой почты дивизии, показал ему номер полевой почты брата и попросил узнать, где находится эта часть. На следующий день, побывав на армейском пункте связи, он выполнил мою просьбу. Укрепрайон, в котором служил Алексей, располагался в районе деревни Медвидь — небольшого населенного пункта на левом фланге пашей армии. Я прикинул по карте — до него около 30 километров.

«Вот бы повидаться!» — подумал тут же и решил обратиться к командиру медсанбата. В его землянке встретил начальника политотдела дивизии гвардии полковника А. М. Смирнова. Выслушав мою просьбу, с которой я с его разрешения обратился к комбату, он сказал:

— Да это мы сейчас же и решим… — И, сняв трубку полевого телефона, попросил соединить с командиром дивизии.

Переговорив с ним, сказал мне:

— Можешь ехать. Если хочешь, возьми мою эмку.

— Спасибо! — поблагодарил я. — На эмке, конечно, ехать удобнее, но боюсь, не пройдет она по нынешним дорогам. Лучше воспользуюсь нашей испытанной медсанбатовской полуторкой.

— Да, пожалуй, ты, Михаил, прав, — кивнул начальник политотдела и пожелал мне счастливого пути.

Рано утром 28 марта я отправился в путь. Был небольшой морозец, и полуторка легко бежала по оледеневшему снежному покрову большака. И вдруг впереди мы с Костей Лория, нашим медсанбатовским водителем, которому было поручено отвезти меня в Медвидь, увидели хвост колонны боевой техники и автомашин. Колонна шла очень медленно, оставляя за собой глубокую колею.

— Этак сядем мы по самые мосты, — покачал головой Костя.

И действительно, под тяжестью танков ледок, покрывший за ночь дорогу, перемололся и обнажились все колдобины.

— Что же делать? — огорченно спросил я.

— Попробуем найти объезд, — ответил водитель.

Я достал карту. Внимание привлек проселок, который шел параллельно основной дороге. На него мы и свернули. Проехали еще несколько километров, но солнышко стало заметно пригревать и наледь подтаивала, превращалась постепенно в непролазное месиво. В небольшой низинке машина по самые оси увязла в грязи.

— Кажется, приехали, — сказал Костя и открыл дверь кабины.

Осмотревшись, он решил попробовать выбраться своими силами. Автомобиль толкали по очереди, сменяя друг друга за баранкой. Устали, вымокли до нитки и решили передохнуть.

Минут через пять я пошел искать какое-нибудь подразделение, чтобы попросить тягач. Выручили артиллеристы, стоявшие в ближайшем лесу. Скоро нас доставили на сухое место, и мы продолжили путь уже с большими предосторожностями — дорога была очень обманчивой.

Наконец добрались до нужной мне части. Я попросил найти брата. Начальник штаба посмотрел мои документы и приказал немедленно прислать Алексея.

Брат долго не мог поверить в такое чудо — обнимал меня, похлопывал по плечу, словно полагая, что произошла ошибка. Весь день мы провели вместе, а вечером в землянке Алексея собрались его сослуживцы, чтобы разделить радость своего товарища. Меня расспрашивали о многом, очень интересовались, как воюют гвардейцы. Их-то часть входила в состав укрепрайона и чаще всего бывала в обороне. Расспрашивали и о работе медиков на фронте.

Мы так и не легли спать, проговорили с Алексеем до утра, вспомнили детство, юность, помянули погибших братьев.

Когда прощались, Алексей сказал:

— Вот бы встретиться в Берлине… С тобой, да еще бы и с отцом…

В середине июня в медсанбат приехал заместитель командира дивизии по тылу и собрал офицеров на совещание. Речь шла о подготовке к грядущим боям. Мы поняли, что ждать осталось недолго. И действительно, вскоре нам приказали сменить район расположения медсанбата и приготовиться к приему раненых.

К вечеру 22 июня мы уже оборудовали новое место и развернули все свои функциональные подразделения. А утром следующего дня неожиданно для нас заработала артиллерия. Правда, артподготовка была очень короткой, и мы недоумевали, уж очень не походило это на начало большого наступления. Все разъяснилось позже, когда к нам стали поступать раненые. Они рассказали, что была проведена разведка боем, которая прошла успешно, и батальон, атаковавший противника, выполнил поставленные перед ним задачи.