Гнездо там, где ты. Том II (СИ) - Краснова А. - Страница 24

— Я могу ошибаться, но мне кажется, это охранники, которых я подкупила в гостиничном домике, — в безжизненном голосе эльфийки звучала глубокая усталость. Она подняла руки ладонями вверх и виновато улыбнулась. Кожа была стёрта в кровь.

— У тебя есть нож, Али? Я как-то не сообразила взять. Дёргала, дёргала… Люди слишком крепко привязали их. Пожалуйста, обрежь верёвки — не хочу везти в Килхурн новых покойников.

— Иди в замок. Дальше я сам. — доставая оружие, Алистар поравнялся с лошадью.

— Нет. Гаура с норовом, может взбрыкнуть. Освободи её лучше поскорее.

— Чёрт-те что с тобой творится! За сто лет ты настолько переменилась, что порой я задаюсь вопросом, а ты ли это вообще, Cаm Veryа? Самопожертвование, насколько помню, не входило в число твоих добродетелей, — злился Алистар, спешно разрезая путы.

— Может, не было причин, советник? — она едва успела отскочить в сторону, когда оба мёртвых солдата кулем рухнули на землю, заваливаясь на бок. Как оказалось, обе головы несчастных были тут же, покоясь на лошади под гнётом собственных тел. Подпрыгивая на мелких кочках, они покатились в разные стороны. Мыском сапога Иллиам остановила одну из них, наклонилась, рассматривая черты изуродованного смертью лица и, присев, вытащила из разинутого её рта нечто мелкое:

— Али, смотри-ка, Вортигерн нам шлёт привет моими же полу-солидами.

— Боюсь, ты не доплатила за нашу свободу, дорогая, чем прогневила князя, — мрачно пошутил Алистар. Из перепачканных женских рук он забрал и брезгливо отшвырнул в темноту монету, привлёк к себе жену и непривычно надтреснутым голосом произнёс: — Тебе нужно принять ванну, дорогая.

— Значит, он объявил клану войну, — тревога морщинкой легла на лоб красавицы. Эльфийка вздохнула. — Не понимаю. Вортигерн мерзавец, но должен понимать, что война с Мактавешем — полное безумие. У князя нет столько солдат.

— Ты права, солдат у него нет. Зато теперь, благодаря моей оплошности, в избытке украденного каледонского золота, которым он не преминет потрясти перед носом саксонских варваров. Поэтому, дорогая… — в голосе советника зазвучали нотки сожаления, — как бы я не хотел сейчас «до тошноты въедливо» изучать твои прелестные формы в расчёте услышать ответы на мои многочисленные вопросы, мне нужно уехать в Лондиниум. Дипломатия — весьма деликатная наука. Вот мы с Молохом ею и воспользуемся, разъяснив князю бредовость его затеи.

— Пустишь?

Ведьма вздрогнула и медленно, очень медленно выпрямилась. Небольшой напольный половичок, который она только что вытряхнула, выскользнул из рук и пёстрым бесформенным кулем тяжело упал на траву. Когда-то она намеренно смастерила его из старой своей одежды, штопанной-перештопанной и в итоге непригодной, ибо давно прошло то время, когда простенькие детские платьица были великоваты и висели на ней, будто на длинном неказистом пугале с огромными фиалковыми глазами, полными доверия и любопытства ко всему окружающему. Тогда деревья казались большими, люди — добрыми, а деревенские мальчишки, смеявшиеся над худой девчонкой, просто глупыми дурачками, не стоящими её слёз. Тогда ещё была жива мама…

Алекса отрешённо смотрела на олицетворяющий её детскую наивность половичок, о который ежедневно вытирала ноги, и прислушивалась к тяжёлому мужскому дыханию за спиной. Ей не нужно было оборачиваться, чтобы знать, кому оно принадлежит. Зачем, если и так знала? Знала, потому что всё это время была уверена, он придёт. Знала, потому что ждала и страшилась его возвращения. Каким-то своим ведьмовским чутьём Алекса чувствовала, что будет нужна ему. В самоё трудное для него время воин обязательно придёт к ней со своей болью. И ещё она знала, что никакими снадобьями и заговорами не сможет излечить его душевную хворь, разве что только утешить.

Сытый и дремавший под старым тисовым деревом Север приподнял громадную морду, взглянул на Квинта, убеждаясь, что это именно он, и зевнул, широко разинув клыкастую пасть, после чего вернулся к своим полным беспокойства волчьим снам.

«Предатель блохастый, — мысленно укорила его Алекса. — Чуял, что приближается, так хоть предупредил бы, паразит!»

Север только недовольно фыркнул, что возможно было понять не иначе, как: «Нет уж, теперь сама разбирайся. Пост сдал».

С той ночи, как ведьма отдала воину свою невинность, отношения между ней и её серым приятелем изрядно подпортились. Нет-нет, Север не отказывался от своих обычных обязанностей — также оберегал покой хозяйки по ночам и притаскивал из леса для Алексы пропитание. Но паршивый ревнивец всё чаще задерживался на охоте, предпочитая её обществу одиночество. А их ранее душевные вечера, когда Алекса делилась с волком размышлениями, маленькими победами или тревогами, он же смотрел своими вдумчивыми, жёлтыми в темноте глазами и всё понимал, теперь совершенно не клеились и перестали радовать обоих. День ото дня отчуждённость между ними лишь неминуемо увеличивалась. С тоской провожая Севера на охоту, каждый раз Алекса спрашивала себя, сколько ещё он продержится, прежде чем уйдёт навсегда из её жизни. Волк дождался Квинта…

— Значит, и смотреть не желаешь? Правильно. Кому на хрен нужен ублюдок без гроша за пазухой? — отравленный горькой обидой, злобой на весь этот грёбаный свет, Квинт взорвался, как если бы был бочонком пороха. — Да и чёрт с тобой, ведьма! Чёрт! С вами! Со всеми! Мне никто — слышишь? — никто не нужен!

Север поднялся, шерсть встала дыбом. Волк боялся двуногого чужака, но, если придётся, пусть ценой жизни, он сумеет защитить Алексу. Морда его оскалилась, он угрожающе зарычал.

Разъярённому демэльфу волчий рык — всё то же блеяние овцы. Не обратив на него внимания, израненным, опустошённым зверем Гейден пошёл напролом в лес. Его трясло. Всё тело дрожало от страшного бессилия. Нет, не физического. Устала и как-то мгновенно состарилась молодая, полная сил душа юноши. Чудовищная боль, причинённая предательством близких, тех, кто ещё совсем недавно был ему дорог, грузом навалилась на Квинта. Теперь он отчаянно вырывал их из себя. Всех поочерёдно, а вместе с ними собственное прошлое и остатки себя самого. Было паршиво. Было больно… Кусок за куском чёртова сука боль жрала его, смачно при этом чавкая громким пульсом в ушах. Сердце? Да на! Жри! Не жалко! Какое к дьяволу сердце?! Оно тоже предало! Квинт уже не узнавал себя. Пре-дало… Мерзкое «пре» и «дало». Как те потаскухи в легионе, которые передавали себя из рук в руки от одного к другому солдату за жратву и монеты. Предавали передавая… Но их, худо-бедно, можно было понять. Жить всем хочется. А со мной?.. Мама, за какие дерьмовые ценности ты предала меня?! Стыд?! Гордыня?! Ρодила от того, кого сама выбрала, и предала нас обоих с отцом во имя гордыни…

Он не ведал, что есть нечто, способное ранить пострашнее эльфийского клинка. Собственная мать, а теперь и Алекса… Чёртова ведьма оказалась такой же малодушной сучкой, как и все остальные, видевшие в нём лишь смазливого самца, обласканного фортуной, которого грех не прибрать к рукам.

— Стой! Стой же! Квинт, остановись, мне не по силам догнать тебя!

Далеко не сразу он услышал её крик. Когда же он повторился, подумал, что тронулся. И всё же… демэльф резко обернулся назад.

Она шла за ним, продираясь сквозь заросли колючего ельника. Платье, уже порядком порванное у подола и на боку, цеплялось за ветви, затормаживая движения. Скрещенными перед лицом руками Алекса загораживалась от хлёстких ударов лапника, и тот по касательной бил её по плечам. А волосы…. Подчёркивая принадлежность Алексы к этому лесу, в её роскошных, заплетённых в толстую косу волосах запутались еловые иглы, и понадобится немало времени, чтобы потом освободиться от них.

— Квинт, — наконец, запыхавшаяся, она догнала его и вцепилась в руку. — Ты слишком быстро ходишь, воин.

Демэльф не ответил — зло смотрел на неё, отстранённо подмечая малейшие изменения во внешности, чертах лица, звериной своей интуицией улавливая секундные в ней колебания.