Чаща - Новик Наоми - Страница 54

— Надо отойти подальше от Чащи, — напомнила Кася. Никто из нас не ответил и не шевельнулся; казалось, голос ее доносится откуда-то издалека. Она осторожно взяла меня за плечо и чуть встряхнула. — Нешка, — позвала она. Я не откликнулась.

Небо темнело, сгущались сумерки, вокруг нас вились первые весенние комары и гнусили в ухо. Здоровенный кровосос устроился прямо у меня на плече, а я даже руки не могла поднять, чтобы его прихлопнуть.

Кася выпрямилась и неуверенно оглядела нас всех. Думаю, ей очень не хотелось бросать нас одних в таком состоянии, но особого выбора не было.

Кася закусила губу, затем опустилась на колени передо мною и заглянула мне в лицо.

— Я иду в Камик, — сказала она. — Мне кажется, он ближе, чем Заточек. Я бегом побегу. Держись, Нешка, я вернусь, как только найду хоть кого-нибудь.

Я молча глядела на нее — и все. Она замешкалась, затем пошарила у меня в кармане юбки, вытащила записки Яги. И настойчиво вложила их мне в руки. Я сжала книжицу в пальцах — но с места не двинулась. Кася развернулась, нырнула в траву и, раздвигая ее и рассекая мечом, поспешила за догорающим отблеском света на западе.

Я затаилась в траве точно полевая мышь: я сидела и ни о чем не думала. Шорох высоких стеблей, там, где Кася пробиралась через луг, стих вдалеке. Бездумно глядя на Ягину книжицу, я водила пальцем по прошитому переплету, поглаживала мягкую кожаную кромку. Дракон обессиленно лежал рядом со мною. Его ожоги выглядели еще хуже, по всей коже вздувались полупрозрачные пузыри. Я медленно открыла книгу и принялась перелистывать страницы. «Пользительно для ожогов, особливо с утренней паутиной и чуточкой молока» — лаконично говорилось в описании одного из простейших ее снадобий.

Ни паутины, ни молока у меня не было, но, вяло поразмыслив, я протянула руку к сломанной травинке и выдавила на палец несколько молочно-зеленых капель. Растерла их между большим пальцем и указательным, напевая «Ируш, ируш», — то выше, то ниже, точно ребенка убаюкивала, и принялась легонько дотрагиваться кончиком пальца до самых страшных волдырей. Один за другим они вздрагивали и начинали медленно скукоживаться, а не распухать; их болезненно-алый цвет немного посветлел.

От чар я почувствовала себя — не то что лучше, но чище, словно промывала в воде рану. Я все пела, и пела, и пела.

— Хватит уже голосить, — наконец шикнул на меня Сокол, приподняв голову.

Я ухватила его за запястье.

— Читай заговор Грошно от ожогов, — велела ему я. Этому заклинанию, в числе прочих, пытался некогда научить меня Дракон, упрямо приписывая мне целительский дар.

Сокол помолчал, а затем хрипло произнес первые слова:

— Ойидех вируш.

А я вернулась к своему напеву «Ируш, ируш», нащупала его заговор, хрупкий, как колесо со спицами из стебельков сена вместо дерева, и зацепилась за него своей магией. Он тут же оборвал речитатив. Но мне удалось поддержать наши общие чары до тех пор, пока Сокол не соизволил начать снова.

Это было совсем не то же самое, как колдовать вместе с Драконом. Скорее я вроде как пыталась втиснуться в одно ярмо со старым и упрямым мулом, который мне не слишком-то по душе, а его крепкие злые зубы только и ждут, чтобы меня куснуть. Даже продолжая заклинание, я все старалась держаться от Сокола подальше. Но как только он поймал нить, чародейство начало набирать силу. Драконовы ожоги быстро бледнели и зарастали новой кожей, кроме разве жутковатого блестящего шрама, который, извиваясь, тянулся сверху вниз по его предплечью и боку, обгоревшим особенно сильно.

Голос Сокола нарастал и креп рядом со мною, и в голове у меня прояснялось. Сила текла сквозь нас, возобновленный поток разливался все шире; Сокол аж встряхнул головой и заморгал. Он вывернул руку и схватил меня за запястье, потянулся ко мне, пытаясь зачерпнуть побольше моей магии. Я инстинктивно вырвалась, и нить чародейства мы потеряли. Но Дракон уже перекатился на живот и приподнялся на руках, хватая ртом воздух. Его рвало. Он выкашливал из легких сгустки влажной черной сажи. Когда приступ прошел, он обессиленно откинулся назад, вытер рот, поднял глаза. Королева по-прежнему стояла на бесплодной полосе земли рядом — как светящаяся в темноте колонна.

Дракон прижал ладони к глазам.

— Из всех дурацких, безнадежных затей… — прошептал он так хрипло, что я едва расслышала, и снова уронил руки. А затем потянулся ко мне, и я помогла ему подняться на ноги. Мы были одни в мире прохладного разнотравья. — Надо возвращаться в Заточек, — встрепенулся он. — К оставленным там запасам.

Я тупо глядела на него. Теперь, когда магия схлынула, моя сила тоже угасала. Сокол уже повалился на землю бесформенной грудой. Солдаты начинали ежиться и подергиваться и глядели в никуда, словно прозревали нечто, нам неведомое. Даже Марек обмяк и, ссутулившись, сидел промеж них этакой безмолвной глыбой.

— Кася пошла за помощью, — наконец промолвила я.

Дракон оглянулся на принца, на солдат, на королеву; снова на меня и на Сокола, — жалкое зрелище, что и говорить! И потер лицо.

— Ладно, — произнес он. — Помоги мне перекатить их на спину. Луна почти встала.

Мы с трудом уложили принца Марека и солдат ровно. Все трое слепо смотрели в небо. К тому времени, как мы устало утоптали вокруг них траву, луна уже светила им в лицо. Дракон поставил меня между собою и Соколом. Для полного очищения у нас не было сил; маги просто несколько раз повторили речитативом защищающее заклинание, к которому Дракон прибег не далее как нынче утром, а я напела свой незамысловатый очистительный заговор «Пухас, пухас, кай пухас». Лица солдат немножко порозовели.

Не прошло и часа, как возвратилась мрачная Кася — на телеге дровосека.

— Простите, что задержалась, — коротко отозвалась она. Я не спросила, как именно она разжилась телегой. Я отлично понимала, что про нее должны были подумать, когда она явилась со стороны Чащи — с ее-то внешностью!

Мы пытались помочь ей, но она по большей части и одна справилась. Она уложила в телегу принца Марека и обоих солдат, затем подсадила нас троих. Мы устроились сзади, болтая ногами. Кася подошла к королеве, проследила направление ее взгляда и встала между нею и деревьями. Королева посмотрела на нее так же бессмысленно.

— Ты уже больше не там, — сказала Кася королеве. — Ты свободна. Мы свободны.

Ей королева тоже не ответила.

В Заточеке мы провели неделю, валяясь на тюфяках в сарае на краю села. Я ровным счетом ничего не помню с того момента, как задремала в телеге, и до того, как проснулась три дня спустя в теплом умиротворяющем запахе сена, а у ложа моего сидела Кася и обтирала мне лицо влажной тряпицей. Мерзкий медово-сладкий привкус Драконова очистительного эликсира обволакивал мне рот. Позже тем же утром, когда я набралась сил подняться с тюфяка, он еще раз провел надо мной обряд очищения, а потом заставил меня проделать то же самое с ним.

— А как королева? — спросила я Дракона, когда мы плюхнулись на скамейку снаружи — оба совершенно измочаленные.

Он дернул вперед подбородком, и я ее увидела: королева тихонько сидела на пеньке в тени ивы на противоположном конце поляны. На ней по-прежнему поблескивал зачарованный ошейник, но кто-то раздобыл для нее белую сорочку. На сорочке не было ни пятнышка, ни пылинки, даже подол сиял чистотой, словно с тех пор, как королеву одели, она с места не трогалась. Ее прекрасное лицо было подобно ненаписанной книге.

— Ну что ж, она свободна, — свирепо произнес Дракон. — И стоило ли это жизни тридцати человек?

Я скрестила на груди руки. Мне не хотелось вспоминать об этой кошмарной битве, об этой бойне.

— А те двое солдат? — шепотом спросила я.

— Они выживут, — заверил Дракон. — И наш блестящий князек тоже. Ему повезло больше, чем он того заслуживает. Чаща не успела прочно завладеть ими. — Дракон заставил себя подняться. — Пошли, я очищаю их поэтапно. Пора переходить к следующему.