Чаща - Новик Наоми - Страница 9

Болезненный туман так и не расступался. Каждое утро, совершенно разбитая, я кое-как доползала до своей спальни. Наверное, обед Дракон стряпал себе сам, потому что я-то точно ничего для него не делала. Я беспомощно лежала на постели до самого ужина, а тогда обычно находила в себе силы доковылять вниз и сготовить что-нибудь попроще. Вынуждал меня скорее собственный голод, нежели забота о нуждах хозяина.

А хуже всего было непонимание: зачем он так меня использует? Ночью, перед тем как погрузиться в сон, я прокручивала в голове все самые страшные сказки и предания о вампирах и инкубах, которые выпивают из девушек жизнь, и в ужасе клялась, что утром непременно найду выход. И, разумеется, выхода я так и не нашла. Утешалась я только тем, что я не первая. Я твердила себе: то же самое он проделывал со всеми девушками до меня, и они это как-то пережили. Утешение было не ахти какое: десять лет представлялись мне вечностью. Но я жадно цеплялась за любую мысль, которая могла бы хоть немного облегчить мои страдания.

От самого Дракона утешения ждать не приходилось. Он раздражался при виде меня, стоило мне только переступить порог библиотеки — раздражался даже в те редкие дни, когда мне удавалось-таки в кои-то веки выглядеть опрятно. Как будто это я приходила злить и отвлекать его, а не он мучил меня и использовал в своих целях! А когда он заканчивал творить магию через меня и я оставалась лежать на полу, смятая и раздавленная, он хмурился и называл меня бездарью.

Однажды я попыталась вообще не попадаться ему на глаза: я подумала, если принести ему завтрак пораньше, может, он про меня позабудет до следующего дня. Я накрыла завтрак с рассветом, и убежала прочь, и забилась в уголок в недрах кухни. Но ровно в семь один из этих его туманных жгутиков — мне случалось видеть, как такие скользят над Веретенкой в сторону Чащи, — проплыл вниз по лестнице. Только теперь я рассмотрела его поближе: ни дать ни взять уродливый мыльный пузырь, зыбкий, изменчивый, почти невидимый — до тех пор, пока радужной пленки не коснется луч света. Сгусток тумана обшарил все углы и наконец добрался до меня и настойчиво завис у моих колен. Я подняла взгляд — в пузыре отражались призрачные очертания моего лица. Я неохотно встала и последовала за туманным клочком наверх, в библиотеку. Дракон отложил книгу и негодующе воззрился на меня.

— Я был бы просто счастлив избавиться от сомнительного удовольствия наблюдать, как ты барахтаешься на полу точно полудохлый угорь от самого пустячного заговора! — рявкнул он. — Но мы уже наблюдали последствия того, что будет, если предоставить тебя самой себе. Ну что, сильно ли ты сегодня изгваздалась?

Я отчаянно пыталась выглядеть поопрятнее, чтобы избежать хотя бы первого заклинания. Сегодня я посадила на платье всего-то пятно-другое, пока стряпала завтрак, да еще маслом капнула. Я загодя подвернула юбку так, чтобы это все не бросалось в глаза. Но Дракон все равно глядел на меня с отвращением: я проследила направление его взгляда и, к вящему моему ужасу, обнаружила: пока я пряталась в глубине кухни, я, по-видимому, подцепила паутину — единственную в башне, не иначе! — и теперь эта паутина свисала с моей юбки как невесомая драная вуаль.

— Ванасталем, — покорно и отрешенно повторила я вместе с ним. Над полом всколыхнулась неописуемо роскошная волна оранжево-желтого шелка и захлестнула меня — так листья опадают на тропу по осени. Я зашаталась, тяжело дыша, а Дракон снова сел в кресло.

— Так, а теперь… — промолвил он. Загодя Дракон выложил на стол кипу книг; теперь он толкнул стопку, и тома рассыпались как попало. — Чтобы разложить их по порядку: дарендетал.

И Дракон указал рукою на стол.

— Дарендетал, — пробормотала я вместе с ним, и заклинание, сдавив мне горло, прорвалось наружу. Книги на столе дрогнули, одна за другой приподнялись в воздух и, вращаясь, легли на место — точно какие-то нездешние изукрашенные драгоценными камнями птицы в красных, и желтых, и синих, и коричневых обложках.

На сей раз на пол я не рухнула, только покрепче вцепилась обеими руками в край стола и привалилась к нему. Дракон, хмурясь, разглядывал стопку.

— Что за идиотизм?! — воскликнул он. — Вообще никакого порядка: ты только посмотри.

Я пригляделась к книгам. Они сложились в довольно аккуратную стопку, причем обложки одинаковых цветов оказались рядом.

— По цвету?! — возвысил голос Дракон. — Ты разложила их по цвету?! Ты… — Он так на меня разозлился, словно это я была во всем виновата. Может, пока он вытягивал из меня силу для своей магии, я ненароком на нее повлияла? — Ох, да убирайся! — рявкнул он.

И я убежала прочь, мстительно ликуя про себя: о, неужели мне и впрямь удалось как-то подпортить его магию? Так ему и надо!

Мне пришлось остановиться на середине лестницы, чтобы перевести дыхание, — корсет немилосердно стискивал ребра. Но, отдышавшись, я вдруг осознала, что я не ползу. Да, я ощущала усталость, но болезненный туман не сгустился. Мне даже удалось подняться до самого верхнего этажа, нигде не задерживаясь более, и хотя я рухнула на постель и продремала полдня, по крайней мере я уже не ощущала себя никчемной шелухой.

С каждой новой неделей туман развеивался все больше и больше, как будто постоянные упражнения укрепляли меня, придавая сил выдержать все то, что Дракон со мною проделывал. Наши занятия понемногу становились… нет, не приятными, но менее жуткими; они свелись к утомительной работе — вроде как надраивать горшки в холодной воде. Я снова стала спать по ночам и постепенно воспрянула духом. С каждым днем я чувствовала себя все лучше — и злилась все больше.

Я так и не научилась снова надевать эти дурацкие платья нормальным способом — я пыталась, но даже дотянуться не могла до пуговок и завязок на спине. Обычно мне приходилось разрывать наряды по шву и мять юбки только для того, чтобы перед сном из них выкарабкаться. Так что каждый вечер я бросала очередное платье поверх огромной кучи в углу и каждое утро надевала новое домотканое платьице и пыталась его по возможности не запачкать, и раз в несколько дней Дракон терял терпение, глядя на мой неряшливый вид, и преображал и его тоже. И вот наконец осталось всего одно домотканое платье.

Я держала в руках это последнее платье из простой некрашеной шерсти так, словно цеплялась за спасительную веревку. Внезапно взбунтовавшись, я отложила его на постель и влезла в зеленое и золотисто-коричневое.

Застегнуть пуговки на спине я не сумела: просто взяла длинное покрывало от тиары, дважды обмотала его вокруг талии и завязала на узел — ну, платье кое-как держится, не сваливается, и на том спасибо! — и сошла вниз в кухню. На сей раз я даже не следила за тем, чтобы не запачкаться. Я отнесла поднос в библиотеку, вызывающе обляпанная яйцом, сальным жиром и забрызганная чаем, со спутанными волосами: ни дать ни взять ополоумевшая дворянка сбежала в лес прямо с бала.

Разумеется, долго это безобразие не продлилось. Как только я озлобленно произнесла «ванасталем» вместе с Драконом, его магия охватила меня, стерла все пятна, впихнула меня обратно в корсет, уложила волосы в сложную прическу — и я снова выглядела точь-в-точь как куколка для какой-нибудь маленькой принцессы.

Но в то утро я почувствовала себя счастливее, чем за все предыдущие недели; вот так я с тех пор внутренне протестовала против Драконовой власти. Мне было приятно злить его своим видом, и всякий раз он вознаграждал меня с лихвой, недоуменно хмурясь.

— И как ты только умудряешься, скажи на милость? — спросил он меня однажды чуть ли не восхищенно. В тот день в волосах у меня застрял комок рисового пудинга, — я случайно задела ложку локтем, и пудинг взлетел в воздух, — а по лифу прелестного кремового платья расползался красный потек варенья.

Последнее домотканое платьице я хранила в комоде. Всякий день, после того как истязания заканчивались, я поднималась наверх. Стаскивала с себя бальный наряд, сдергивала с головы все эти сеточки и тиары, расшвыривала драгоценные булавки по полу и надевала мягкий поношенный летник и домотканую сорочку: их я стирала и чистила вручную. А потом спускалась в кухню, ставила в печь хлеб для себя и, пока он пекся, отдыхала у теплого очага — и мне дела не было до того, что юбка малость запачкалась в золе и муке.