Время расставания - Ревэй Тереза - Страница 78

«Неужели я действительно плохая мать?» — спросила себя озадаченная Валентина. Хорошо, что Камилла нашла в себе мужество оказать ей сопротивление и высказать всю горькую правду в лицо. У нее сильный характер, Одиль не ошиблась. «Во многом она похожа на меня», — с удивлением думала Валентина. Возможно, ее дочь права. Она никогда не умела любить так, как того хотела Камилла, но ее девочка должна знать, что мама уважает ее.

Несколькими днями ранее в Neues Theater[59] на Аугустусплац давали «Валькирию» Рихарда Вагнера. «Это знамение», — с горечью подумала Ева. Именно эта музыка достойна возвестить конец великого Рейха, который должен был просуществовать тысячу лет.

В подвале, ставшем бомбоубежищем, две газовые лампы заливали призрачным светом перекошенные от ужаса лица людей. Напряженные плечи, наклоненные головы, — все ждали низкого гула бомбардировщиков, прилетающих со стороны Англии.

Здесь у каждого было свое место. Сначала Ева удивлялась тому, что люди пытаются отстоять некие иллюзорные права в этом тесном пространстве с потолком, по которому тянутся трубы канализации и отопления, в пространстве, где царят плесень и страх.

Так, старая фрау Шребер, не обнаружив своего складного стула справа от лестницы, около винных полок, от которых осталась одна лишь сетка, потому что все бутылки были давно опустошены, а деревянные планки использованы на дрова, впадала в истерику, обвиняя большевиков, евреев и франкмасонов в том, что они украли ее место. Сумасшедшая старуха до сих пор водружала на грязную серую блузу брошь в виде нацистской свастики. Ева давно отказывалась перемолвиться с ней хотя бы словом. «Именно из-за таких женщин, как она, эта страна будет уничтожена, — говорила фрау Крюгер Розмари. — Это их избирательные бюллетени в урнах позволили Гитлеру взять власть в свои руки!»

Первые бомбы упали на Лейпциг в октябре. На следующий день Ева и Карл отправились посмотреть на дымящиеся развалины первой пострадавшей саксонской церкви. «Отныне мы знаем, чего нам ждать», — прошептал мужчина, созерцая руины.

В ту ночь, около трех часов, их разбудил пронзительный вой сирен. Ева и Карл действовали, как автоматы. Они легли спать полностью одетые, но не потому что боялись воздушной тревоги, а потому что с начала декабря в городе стояли сибирские морозы. Таким образом, супругам надо было только натянуть пальто, тяжелые ботинки и прихватить маленький чемодан со всем необходимым, который уже давно все время стоял рядом с входной дверью. Розмари вышла из своей комнаты: на щеке след от складки на наволочке, на руках крошка Соня, закутанная в одеяло. Прежде чем спуститься в подвал, Ева приподняла край шторы в гостиной. Над крышами в чернильно-черном небе метались лучи прожекторов.

В полной тишине они зажгли карманный фонарик и присоединились к обитателям дома, которые терпеливо ждали перед дверью погребка. Как обычно, старуха Шребер устремилась в бомбоубежище первой, за ней последовали родители мужа Розмари, которые продолжали относиться к молодой женщине с враждебной холодностью и вовсе не замечали ее ребенка. Ева и с ними уже давно не заговаривала.

— Они приближаются… — прошептал кто-то, и вдали послышался раскатистый грохот взрыва.

Малышка Соня захныкала. Розмари принялась ее качать, напевая колыбельную.

Прислонившись к стене, Ева повернула голову к Карлу. Герр Крюгер спустился в укрытие последним, тщательно закрыв за собою дверь. В этот момент, глядя на его усталое лицо, Ева испытала небывалый порыв любви. «Спасибо тебе, Господи, что ты послал мне такого необыкновенного мужа!» — подумала Ева, беря супруга за руку.

— Их цель — заводы на западе и на востоке города, — уверенно заявил мужской голос. — Нам следует опасаться лишь шальных бомб.

Казалось, что Розмари приободрилась.

— Все будет хорошо, моя дорогая, — шептала она ребенку, касаясь губами его лба. — Не бойся ничего, Mutti здесь, она тебя защитит.

Ева любовалась умиротворенным личиком внучки, которой уже исполнилось пять месяцев. Она родилась второго июля, прекрасным солнечным днем. Когда акушерка протянула ей крошечное тельце, Ева чуть не задохнулась от счастья. Она испытала чувство глубочайшего покоя. На сей раз она стала свидетельницей чуда рождения. Беременность Розмари проходила тяжело. Последний месяц истощенная молодая женщина почти не вставала с кровати. Ева и Карл суетились вокруг нее, стараясь раздобыть для беременной хоть сколько-нибудь сносной еды. Супруги Крюгеры отказывались от своей скудной доли мяса и картофеля, чудом доставали овощи и фрукты. И порой Ева не могла скрыть своего раздражения, когда Розмари начинало тошнить, стоило ей проглотить несколько кусочков еды.

Все понимали, что роды будут нелегкими. «У нее такие узкие бедра!» — проворчала акушерка, как только вошла в комнату. Ева уже приготовила горячую воду и чистое белье. Больше всего она боялась, что и мать, и дитя умрут в страшных страданиях. Они не смогли достать ни морфия, ни других обезболивающих средств. Но Соня явилась на свет, словно ангел во плоти. Даже акушерка заявила, что она редко присутствовала при столь благополучных родах. И хотя худенькое личико Розмари приобрело синеватый оттенок, оно сияло счастьем.

Первый разрыв бомбы заставил задрожать землю и вызвал испуганный крик у Розмари. Затем разверзся ад.

Взрывы следовали один за другим. Стены и потолок сотрясались от безжалостных ударов. В глубине подвала лопнула водопроводная труба. Крики ужаса не могли перекрыть страшный грохот. Еву швырнуло на пол, ей казалось, что она слышит, как кто-то кричит: «На помощь!» Что-то тяжелое упало женщине на спину, так что у нее перехватило дыхание. У фрау Крюгер потемнело в глазах. «Я умираю, — подумала она. — Я умру, так и не увидев, как вырастет Соня».

— Ева! Ева!

Ева приложила усилие, чтобы подняться, но ее придавило телом какого-то бедняги. Густая вязкая жидкость заливала шею женщины. Охваченная паникой, пианистка мечтала лишь об одном — избавиться от ужасного груза, который не давал ей дышать. Рыча, она принялась высвобождаться, и в конце концов ей удалось повернуться на бок и сбросить с себя истекающее кровью тело.

Это был их сосед с шестого этажа, уважаемый профессор литературы. Когда Ева встречалась с ним, они всегда обменивались несколькими фразами. Несчастный мужчина страдал от клаустрофобии и потому получил разрешение сидеть на ступенях лестницы, ведущей к выходу из подвала, — так у него создавалась иллюзия, что он в любой момент может выйти на улицу. Подняв глаза, Ева увидела вместо двери зияющий пролом. Скорее всего, дверь выбило взрывной волной, которая и отбросила беднягу метров на пять вглубь подвала. Внезапно фрау Крюгер вздрогнула, как от удара.

— Розмари, где ты? — крикнула она, оглядывая подвал.

Ева почти ничего не видела. Одна из газовых ламп погасла, другая тускло освещала пространство вокруг себя. Снаружи доносился рев моторов. Через отдушину, выходящую на улицу, женщина заметила отблески пожаров. Едкий запах заставил ее закашляться.

В буре наступило затишье. Земля перестала дрожать. Нетвердой поступью Ева двинулась по подвалу. Наконец она наткнулась на Розмари, которая, съежившись, собственным телом закрывала Соню.

— Розмари! Ответь мне! — воскликнула Ева, хватая молодую женщину за плечи.

— Со мной все нормально… С малышкой тоже.

— Слава Богу! Карл? Карл, где ты?

Вокруг раздавались только стоны и рыдания. Люди со страхом спрашивали, что произошло. Фрау Крюгер схватила лампу и только тогда обнаружила Карла, прислонившегося к стене; его голова склонилась на грудь. Ева опустилась на колени и подняла голову мужа за подбородок. Тоненькая струйка крови текла по виску мужчины, но он еще дышал.

— Карл, очнись!

— Возьмите, в моей фляге осталась вода, — сказала Розмари.

Ева нашла в кармане платок, смочила его и приложила к лицу мужа. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Карл открыл глаза и мутным взором окинул подвал.