Как три мушкетëра - Бушков Александр Александрович - Страница 34

Жора как-то моментально переменился: придал лицу крайне серьезное выражение, даже двигался иначе, с некоторой скованностью, словно вызванный в барские хоромы деревенский староста крепостных времен. Мазуру показалось даже, что Жору так и подмывает идти на цыпочках. И шляпу снял, едва подойдя к воротам. Знал свое место в этой жизни, ага. Все манеры мелкой шпаны куда-то улетучились.

Жора нажал прозаическую кнопку звонка – правда, пометавшуюся под крохотным резным деревянным навесиком. Вскоре послышались шаги – и высокую деревянную калитку, на старинный манер схваченную коваными красивыми накладками, открыл высокий широкоплечий парень, в котором Мазур мгновенно опознал персонажа с фотографий из «Жемчужины». Ну да, логично... Особым светочем интеллекта парняга не казался, но что-то в его лице говорило, что он поумнее Жоры. Мазур знал такие физиономии – внешне не наглые, но наружу в любой момент готово выплеснуться наглое превосходство – на нескольких снимках с Верой определенно читавшееся (кстати, и бил Мазур по таким физиономиям с особенным удовольствием, если выпадал случай).

– Здорово, Миша, – сказал Жора несколько странным тоном, он словно бы и тщился показать себя ровней, и готов был в любой момент перейти на более почтительное обращение.

– И тебе не болеть, Жорик, – ответил Миша с хорошо скрытой нагловатой развальцой, тоном балованного боярского холопа. Посмотрел на Мазура. – Кирилл Степанович, я так понимаю? Проходите, Всеволод Иванович ждет.

Вслед за балованным холопом они свернули вправо по выложенной разноцветными камешками дорожке, прошли меж больших круглых клумб с какими-то неизвестными Мазуру цветами, подошли к беседке, вовсе уж как две капли воды напоминавшей старинный теремок: весь в резьбе, крыша-луковичка крыта разноцветными деревянными плашками в виде старинных рыцарских щитов, закругленных книзу. Цветовая гамма была подобрана очень красиво, без специалиста тут явно не обошлось. Посередине круглый стол, с четырех сторон окруженный лавками.

Навстречу им встал высокий широкоплечий человек – лет под пятьдесят, спина прямая, ни единой ниточки седины, лицо навсегда обветренное, как у тех, кто большую часть жизни проработал под открытым небом. Геолог? Строитель? Моряк? Ладно, не стоит ломать голову, не может дядя Гоша его не знать...

Почтительно протянутую Жорину руку он тряхнул довольно небрежно, а с Мазуром поздоровался, в общем, вполне культурно и вежливо. Сказал:

– Жорочка, помоги там Мише...

Жора закивал и засеменил следом за направившимся в дом Мишей, предварительно положив на стол пухлый конверт из плотной жесткой бумаги. Хозяин показал Мазуру на лавку:

– Садитесь, Кирилл. Можно без отчества? Я как-никак вам в отцы гожусь.

– Да ради Бога, Всеволод Иванович, – сказал Мазур, усаживаясь.

Достал сигареты, когда хозяин придвинул к нему красивую керамическую пепельницу с несколькими окурками – ну да, он сам курит, вот и пачка... Всеволод Иванович бросил на него пытливый взгляд:

– Прежде всего, позвольте вопрос, Кирилл.

И ответьте по возможности честно, хорошо? Вы, часом, не затаили злобы на тот метод, с помощью которого вас... пригласили в игру?

– Да нет, в общем, – сказал Мазур. – Не скажу, что эта ваша игра у меня вызывает визг восторга, но, с другой стороны... Никакой уголовщины, обязанности несложные, деньги я уже получил хорошие, и есть миленькая девушка... Лишь бы никто не забыл, мне потом отдать все эти бумажки...

– Будьте уверены, вы их очень скоро получите все до одной, – заверил хозяин. – Я так понял, некоторый цинизм вам свойственен?

– Именно что некоторый, – пожал плечами Мазур. – Ну, что делать, таким вот наше поколение выросло, за что старики и ругают иногда...

– Прекрасно, – сказал Всеволод Иванович. – Я имею в виду формулировку «некоторый». Любому человеку должен быть свойствен именно что некоторый цинизм. Он облегчает жизнь и взаимоотношения с людьми. А вот к законченным циникам я всегда отношусь с недоверием, да что там, с опаской. Законченный циник – существо зыбкое, часто непредсказуемое, он склонен предавать гораздо чаще, чем люли другого склада характера, вообще ненадежен... Ну, а в доле здорового цинизма ничего плохого, весь мир на нем держится, и не нами это заведено... Значит, вы без особого внутреннего сопротивления во всем этом участвуете?

– Пожалуй, – сказал Мазур. – Вот если бы речь зашла о невинной старшекласснице, которую хотят развратить, я, признаюсь, ох как побрыкался бы, несмотря на все, что мне пришили. А так... Никаких невинных малолеток, никакого насилия, вообще принуждения, девушка, как я понял, еще и хорошие деньги получит...

– Будьте уверены, – кивнул хозяин.

Мазур усмехнулся:

– Тем более что облико морале известной особы оказался крайне невысокого уровня, – он кивнул на пакет. – Это ведь те фотографии?

– Они. Интересно посмотреть, что там у них получилось... исключительно в интересах дела.

Появился Миша, поставил на стол поднос с бутылкой хорошего армянского коньяка и множеством тарелочек с закусками. За его спиной маячил Жора с лицом исправного солдата, ожидающего нового приказа начальства.

– Идите-ка вы, ребятки, на веранду, да сыграните в шахматы, – распорядился хозяин. – Шахматы развивают интеллект, а вы то и дело норовите за карты хвататься, причем выбираете самые вульгарные игры, не требующие изощрения ума...

Оба холуя прямо-таки синхронно повернулись и направились к дому. Хозяин наполнил рюмки:

– Давайте без тостов? – и, осушив свою рюмку, продолжал: – Вообще-то и среди карточных игр есть интеллектуальные. Вы никогда не пробовали играть в бридж?

– Пробовал как-то, – сказал Мазур. – Не пошло. Слишком много времени отнимает и... изощрения ума. По-моему, игра не для нашего стремительного века.

– Очень точная формулировка, – усмехнулся хозяин. – У меня было примерно то же самое... Кирилл, вы сами наливайте себе, по-северному, если хотите, а я пока посмотрю...

Он вытряхнул из конверта на стол пухлую пачку фотографий и стал их просматривать – быстро, окидывая цепким взглядом. Чуть подумав, Мазур налил себе еще – во-первых, хозяин сам предлагал, а во-вторых, следовало обозначить чуточку независимости в обращении: хозяин и так держится с ним, как с равным, в отличие от Жоры, о которого разве что туфли не вытирает – но все равно, надо показать, что мы не из того теста...

Исподтишка наблюдал за хозяином – лицо у того оставалось совершенно бесстрастным. Ну, вот и вышел немец из тумана, явил себя на свет Умник, главный распорядитель всего этого поганого цирка.

– Н-да, – сказал хозяин, аккуратно собрав фотографии в стопку и упрятав их в конверт. – Разносторонняя особа... и крайне энергичная. И оказался я в сложном положении... Старайся я для себя, после таких снимочков и на километр бы к этой особе не подошел. Но поскольку хочу старому другу помочь немного... Покажи я ему сейчас эти снимки и выложи всю правду, он, конечно, с ней связываться не станет – но удар по нервам будет серьезный. Очень уж сильно он на нее, как выражаются, запал, ангелом непорочности полагает. Иногда лучше не сказать правды, чем сказать... Вот вы как думаете?

– Пожалуй, вы совершенно правы, – сказал Мазур задумчиво.

– Придется промолчать... Вам сколько лет, Кирилл?

– Двадцать пятый.

– Вы и не подозреваете, какой вы счастливец.

У вас впереди еще лет тридцать уверенности в отношениях с женщинами. А вот когда человеку под шестьдесят, как моему другу, сплошь и рядом касательно женщин возникают всякие комплексы, совершенно беспочвенные терзания, всевозможные психологические выкрутасы... да столько всего... Нет, ничего не скажу.

Не вижу логики, подумал Мазур. Промолчать и не показать похабные снимочки... но зачем тогда понадобилось их делать? Это ведь он всю эту фотосъемку организовал, никаких сомнений... Очередная непонятка.

– Знаете, он отличный мужик, – сказал хозяин чуть ли не задушевно. – Мы с ним столько пудов соли съели, стольким друг другу обязаны... Вот и приходится помогать, пускать в дело питекантропов вроде Жоры, шлюшек вроде Маринки, суперменствующих по молодости лет мальцов вроде Миши, устраивать вовсе уж черт-те что – я про историю с вами. Но чего для друга не сделаешь. Особенно для такого, который тебя на себе ползком два километра под огнем тащил, сам раненый... Мы ж еще и воевали вместе, Кирилл...