Рейс - Лойко Сергей Леонидович - Страница 73

По дороге Алехин с Липой беспрепятственно проехали три блокпоста: два – ополченцев, и один – российских десантников. Ополченцы загорали на травке. Десантники, голые по пояс, играли в волейбол. Откуда-то совсем издалека раздавались частые разрывы. «Как в Чечне, – подумал Алехин. – На “Град” или “Ураган” похоже».

Война приближалась. Надо было торопиться.

– Вот смотри, смотри, Юра! – крикнула вдруг Липа, показывая рукой на проезжавший встречный старинный микроавтобус-«рафик». – Пидарас поехал!

– С чего ты взяла? – отвлеченно спросил Алехин. – Они разве на Донбассе водятся?

– Это он, Тихоненко, гандон штопанный, маму сбил! Она с тех пор почти не ходит.

Липа в деталях поведала Сергею, как двадцать лет назад водитель маршрутки, курсирующей и по сей день между Торезом и Донецком, на пешеходном переходе сбил маму. Этот Тихоненко оказался к тому же еще и нетрезвым. Завели дело. Ждали суда. У Тихоненко была жена и двое детей. Водила был бедным, и денег откупиться от иска у него не было. С работы его тут же выгнали. И вот, когда мама вернулась из больницы, он принялся каждый день приходить к ним домой.

– Придет, сядет перед дверью на коврик – и сидит, как собака, – рассказывала Липа. – Уж все соседи привыкли. Лифта в доме нет. Пятиэтажка. Так те, которые на верхних этажах живут, чуть ли не перепрыгивали через него. А мы-то на втором. Сидит так и молчит. Я из школы иду, а он перед дверью. И молчит, как немой. Принес бы денег или в магазин сходил, на рынок съездил. А он сидит и сидит, как памятник на острове… этом, как его… ну, Масленицы, что ли… ну, по телевизору...

– Пасхи?

– Да, точно, Пасхи. Попутала я, – рассмеялась Липа. – Масленица – это с блинами. Мама уже стала на костылях ходить, а он все сидит и сидит. Каждый Божий день. Часами. Маме жалко его стало. Она его то борщом угостит, то чайком. А в праздник так еще и рюмочку нальет. В общем, до суда не дошло. Мама разжалилась. Забрáла заявление.

– А почему пидарас-то? – спросил Алехин. Он не любил, когда свидетели путаются в показаниях.

– Так я об этом как раз. Когда мама уже стала ездить в город, она, как все, на маршрутке ездила, – продолжила Липа. – А Тихоненко на работу вернули. Прикинь. На ту же маршрутку. Так вот он потом все время с мамы деньги за проезд брал. И с меня брал, козлина. Я в школу, когда не успевала пешком, так две остановки на его проклятой маршрутке ехала. И недавно к маме ехала на нем, так взял двадцать гривен, не постеснялся. Рубли брать не стал, патриот хренов.

– Да, действительно, пидарас, – согласился Алехин.

Подъехали к маминой пятиэтажке. Сергей сказал, что постоит внизу. Когда надо будет, за вещами поднимется.

– Ты мне в окошко покричи, – сказал он. – Квартира какая?

– Двухкомнатная. Санузел зато раздельный.

– Да нет. Я спрашиваю, номер какой?

– Тридцатая, – засмеялась Липа. – Опять я туплю. Завóшкалась совсем.

С этими словами Липа скрылась в доме.

Как только Алехин остался один, опять накатило. Совсем явственно прозвучал голос Лены – точно, ее голос. Словно просит о чем-то. Он даже обернулся. Слов не разобрал, хотя… нет, разобрал – понял, о чем просит, и – сразу забыл. Как отрезало.

Алехина вдруг охватило необъяснимое волнение. Чувство, с которым он прежде почти не сталкивался. Чувство это росло и распирало его изнутри. Он вдруг остро ощутил, что надо срочно что-то делать, куда-то пойти. Словно зовет его что-то. Но что и куда? Мысли в голове совсем перепутались. Он присел на порог раскрытой двери «Патриота».

В этот момент дверь дома открылась, и Липа с расстроенным видом вышла на улицу – у мамы, оказывается, давление подскочило. Переволновалась из-за предстоящего отъезда. Лежмя лежит. С котом на животе.

– Рыжик мурчит и лечит ее, а она головы поднять не может, – пожаловалась Липа. – Я думала, придуряется. Померили – сто восемьдесят на сто двадцать. У меня верхнее выше ста двадцати не поднимается. А у нее нижнее – сто двадцать. Нельзя ее никуда везти. Щас таблетки приняла, подождем.

Липа сказала, что останется с мамой, по крайней мере, до завтра и что Алехин может ехать во дворец или куда ему вздумается, а утром они созвóнятся.

– Не могу Белкину дозвониться, – добавила она. – Сигнал есть, а оба его телефона вне зоны. Если увидишь, скажи ему, что я у мамы осталась. На ночь. Он тебе поверит.

Они попрощались. Алехин сел в машину, включил двигатель и поехал. Как робот. Он не понимал, что делает. И остановиться не мог. Словно машина сама все делала за него, а он просто изображал водителя. В какой-то момент Алехин решил, что это сон. Закрыл глаза, открыл, но… продолжал ехать. Он попытался остановить машину – и не смог. Тормоза отказали, передачи не двигались, двигатель не отключался. Голова закружилась. Алехин потерял сознание.

Очнулся на окраине какого-то села. «Патриот» стоял аккуратно припаркованным на обочине. Алехин вышел из машины. Пошел в сторону первого дома. Увидел, что в выгоревшем поле с правой стороны стоят военные грузовики и ходят какие-то люди в форме. Мимо него друг за другом бежали двое мальчишек с деревянными ружьями. Он поймал одного из них за ворот рубахи.

– Как село называется?

– Вершки! Вершки же… Дяденька, пустите меня!

Сергей отпустил мальчика. Сел на землю, обхватил голову руками. И неожиданно успокоился.

Вот и конец маршрута. Приехал, наконец, на семейное кладбище. В этом белесом от жары небе над его головой они и погибли. Он приехал найти убийц. И отомстить. Кому? Себе, наверное. Он сам убийца и есть, и его потянуло на… На место преступления. Он должен был быть с ними. В этом чертовом самолете. А он прятался, как крыса, на яхте в Лос-Анджелесе. Трахал проституток. Лена с девочками три года папу не могли увидеть, по твоей, папа, вине. А в день, когда они на самолете к тебе летели и погибли, ты так ждал встречи, что какую-то б…дь в баре подцепил и в постель к себе заволок. Ну, конечно, это проверка была. Умного изображал. Ждал, когда «остынет след». Ты в какой книге это прочитал, Алехин? Ты вообще когда книгу последний раз в руки брал? В кино подсмотрел? По телеку? Про остывающий след? Он никогда не остынет, Алехин. Твоя жена и дочери, которых ты так любил и по которым так убиваешься теперь, погибли из-за тебя, мусор. Именно – мусор, а не мент. Ты, Алехин, себя жалеешь сейчас, а не их. Ты даже маньяка своего поймать не смог, Бульдог тупой. Все очень просто, Алехин. Ты спи…дил чужие деньги. Да, нет на тебе крови младшего Книжника. И Антона не ты убил. И вообще никого на удивление не замочил в тот день. Ты просто поработал часок в крематории и оприходовал чужие бабки. Да, бандитские, да, кровавые. Да, отжатые у других людей. Но не твои. Тебе нужно было вернуться к Книжнику, все рассказать, вернуть бабки. А ты их украл. И потом запрятал свою семью в укромное место, а себя – еще дальше. Ты так всю жизнь ховаться и хотел, как сказала бы эта Липа? След шестидесяти «лимонов» не остынет никогда, Сережа. И ты это знаешь лучше всех. Деньги не пахнут – они воняют, Алехин. Что ты с ними можешь сделать теперь, что купить? Из-за этих е…ных бабок погибла твоя семья. Твоя жизнь. И никто, кроме тебя, не виноват. Кого ты здесь ищешь, кому хочешь отомстить? Тому, кто на кнопку нажал? Кто приказ отдал? Но они не в твою семью стреляли. А в самолет, потому что здесь война. Но это не твоя война, Сережа. И семья твоя не должна была здесь оказаться. Они должны были быть с тобой. Совсем в другом месте. Ты идиот, Алехин, ты просто мудак. Ты всех обдурил, Сережа. Ты купил им билет на войну, в один конец, на тот свет, а сам отсиживался на другом краю этого. Если ты мужик, Алехин, то достань свой «Макаров», или что там у тебя припасено за поясом, и пусти себе пулю в лоб. Рискни. Кто знает, может, они еще здесь. И ждут. А ты все не стреляешь. Уговариваешь себя, что должен кого-то найти и кому-то отомстить. А ИМ нужна эта месть? Ты ИХ спросил? О’кей. Найдешь виноватых, убьешь, отомстишь. Тебе полегчает? Семью вернешь? Будешь снова счастлив, офицер? Хотя какой ты, на хрен, офицер? Ты мент поганый, Алехин. Мусор. Для тебя человека убить – что высморкаться. Семью ты любил? Если бы любил, то был бы с ними. А ты, Алехин, любишь только деньги. И что ты теперь на них купишь? Новую семью? Новый дом? Дворец? Новую яхту? Всех б…дей? Тебе это надо? Нет, ты правильно сделал, что приехал сюда. Ты приехал прощения попросить. Так проси скорей. А потом езжай назад, в белкинский дворец, и убейся – хоть об стену…