Рейс - Лойко Сергей Леонидович - Страница 77

Джейн не знала, сколько часов пролежала, распятая на столе. Она уже раз не вытерпела, обмочилась и успела просохнуть. Ее мутило, видимо, от эфира или хлороформа, которым усыпил ее маньяк. Все время кружилась голова, и сердце билось неровно, казалось, прямо в ушах. Раза два или три она теряла сознание. Когда приходила в себя, начинала методично сжимать кисти рук, пытаясь двигать ими во все стороны. Ей показалось, что правая кисть стала будто бы посвободней и поворачивалась в петле уже почти на девяносто градусов. Появилась надежда выбраться. Слабая, но все же.

Придя в себя после очередного обморока, Джейн услышала голоса в соседней комнате. Говорили негромко. Она могла разобрать только отдельные слова. Ее похититель разговаривал с другим мужчиной. Это был последний шанс. Другого не будет. Она пыталась промычать что-то сквозь туго замотанные скотчем губы. Дыхания не хватало. Она почувствовала, что вот-вот снова лишится чувств.

– Сыромятников, ты всегда был таким? – спросил Алехин, которому слова давались все труднее и труднее, а руки почти вылезли из плечевых суставов.

– Нет, не всегда, – лицо Офтальмолога исказилось. – А зачем тебе?

– Просто интересно, – Алехин понял, что нащупал больное место маньяка. – Неужели, как обычно, трудное детство? Семейное насилие? Отец или отчим пьяница и садист? Классика жанра, да?

Алехин понимал, что вызывает огонь на себя, но ему почему-то очень не хотелось сейчас, чтобы маньяк уходил в комнату к той, как он сказал, рыжей девушке.

* * *

У десятилетнего Егора Сыромятникова не было ни отца, ни отчима. Мать, лаборантка в Калининском НИИ тонких химических технологий, развелась с пьяницей мужем еще до рождения мальчика. Отчимом для сына с тех пор не обзавелась, но уже год, как в их квартире появился сожитель. Пока еще без официального статуса. Инженер из того же НИИ Валерий Семенович Лаврушин. Ради Кати, Егоркиной матери, он ушел из семьи, от жены и двух детей, и переселился в их однокомнатную квартирку в «хрущевке» в рабочем районе Твери. Егор ненавидел Валерия Семеныча. Хотя тот не пил, не курил и к Егору относился хорошо, даже ласково называл его Егорушкой или Егорчиком. Пытался с ним играть, уроки помогал делать. Покупал мороженое, в кино их с матерью водил, но…

Во-первых, Егор дико ревновал к нему мать. Во-вторых, просто испытывал к нему какое-то физическое отвращение. Когда Валерий разговаривал, у него отвратительно пахло изо рта, словно внутри что-то гнило. К этому еще примешивался запах его носков и ихтиоловой мази. Оба нижних отсека холодильника теперь под завязку были забиты лекарствами Валерия. Инженер был неизлечимо болен тяжелой формой экземы. Когда у него случалось обострение – довольно часто, – он даже не мог носить верхнюю одежду дома. Шлепал по комнате босиком, в синих семейных трусах, стряхивал сухие чешуйки кожи с рук и ног прямо на пол. При обострении ступни у него покрывались красными, сочащимися сукровицей волдырями.

Валерий с мамой спали на кровати, а Егору пришлось перебраться на диван. Диван был ужасно неудобным. Егор все время боялся, что какая-нибудь острая пружина выскочит наружу и вопьется в него, пока он спит. Поэтому спал он плохо. Его мучили кошмары и мерзкие звуки, доносящиеся с кровати. Он желал Валерию смерти. Он мечтал о том, чтобы на того наехал трамвай или чтобы Валерий умер поскорее от своей болезни. В школьной библиотеке Егор нашел экзему в медицинском справочнике. Оказалось, что недуг хронический (Егор не понимал этого слова), но вовсе не смертельный.

Как-то, возвращаясь с работы, Валерий увидел мальчишек, играющих во дворе в футбол. Среди них был и Егор, который отвернулся и сделал вид, что не видит его. Валерий спросил, не возражают ли они, если он сыграет с ними. Мальчишки постарше согласились. Сказали, что как раз нужен вратарь. Воротами были стволы высоченных тополей. Валерий встал на ворота Егоркиной команды. Сразу пропустил два гола. Неуклюже грохнулся пару раз. Ударился головой о дерево под смех детворы и разбил себе нос. Кровь не останавливалась, и Валерий, подхватив свой драный портфельчик с перемотанной изолентой ручкой, отправился домой, запрокинув голову и придерживая кровавый платок на носу одной рукой. Егору хотелось провалиться сквозь землю.

Однажды в серый осенний день Валерию было так нестерпимо плохо, что он не пошел с мамой на работу, а остался дома и чертил что-то на листах ватмана, разложенных на столе. Он густо намазался своей вонючей мазью, и, придя из школы, Егор расположился на кухне, чтобы перекусить и сделать уроки. Валерий пришел к нему на кухню, сварил пельмени для обоих, быстро съел свою порцию, заварил чай и вернулся в комнату к своим чертежам. Не обращая внимания на холод и дождь, Егор широко распахнул кухонное окно, чтобы не задохнуться от смердящего запаха. Но пельмени в его тарелке все равно пахли Валерием. Давясь от тошноты, Егор спустил остатки в унитаз и принялся пить чай с малиновым вареньем, чтобы отбить запах. Пользуясь отсутствием мамы, он взял десертную ложку вместо чайной.

Он уже доедал вазочку варенья, когда Валерий вернулся в кухню, встал у него за спиной и спросил:

– Егорчик, почему ты меня ненавидишь? Что я не так делаю?

Мальчик не отвечал.

– Прости меня, – Валерий наклонился над ним и положил обе вонючие руки ему на плечи. – Я очень люблю тебя и твою маму... Правда, очень люблю. Мы накопим денег и купим большую квартиру, и все будет хорошо. А летом втроем поедем на…

Егор так и не услышал, куда они поедут летом втроем, потому что, схватив ложку, развернулся и со всего маху воткнул ее Валерию в глаз.

Тот отскочил, рухнул на пол, с криком вырвал ложку из глаза, обхватил голову руками и засучил ногами, вертясь на полу от боли. Егор приволок из угла круглый увесистый камень, каким мама придавливала квашеную капусту в ведерке, нагнулся и бил Валерия камнем по голове, бил, пока тот не затих.

Когда мама вернулась домой, Валерий был мертв. Она не проронила ни единой слезинки. Ни слова не говоря, вызвала милицию и собрала необходимые вещи. Перед тем как приехал наряд, она строго-настрого велела Егору говорить, что его не было дома, когда это случилось. Мать взяла вину на себя и отправилась в лагеря на шесть лет за непредумышленное убийство.

Егора приписали в областной детский дом имени Н. К. Крупской для трудных подростков. За высоким железным забором в сосновом бору рядом с городком Медное. Переселяясь в интернат, из своей квартиры он забрал с собой только десертную ложку.

В детдоме его невзлюбили с самого начала. Все детдомовцы выросли без родителей, а он был чужаком, пришельцем из другого мира. Его били нещадно. Воспитатели не обращали на это никакого внимания. Однажды он попытался сбежать оттуда. Милиция поймала его, как водится, на вокзале и, даже не выслушав, вернула обратно. В ту же ночь старшие мальчики связали его, заклеили рот скотчем и изнасиловали. Сказали, что ночью подушкой придушат, если стуканет воспитателям.

Следующая попытка побега была еще более неудачной. Перелезая через забор, он оступился и напоролся глазом на острую железку. В больнице глаз удалили. Когда он вернулся в детдом, то так и ходил в очках с заклеенной черной изолентой глазницей, как пират. Его больше не трогали, а просто не обращали внимания, сторонились, как чумного.

Он тайно влюбился в одну рыжую девочку на пару лет старше его и однажды, не выдержав, подошел к ней на перемене. Она стояла во дворе за углом и курила с двумя другими девчонками. Он протянул ей две веточки сирени, которые сорвал тут же во дворе.

– Иди на х…й, урод, пока п…дюлей не получил, – сказала рыжая красавица и бросила ветки ему в лицо под смех своих подружек.

Так он и жил в этой тюрьме, опущенный и презираемый всеми, пока мать, освободившаяся через три года по УДО, не забрала его домой.

Покидая детдом, он ничего не взял с собой из того нехитрого имущества, которое у него там за эти годы скопилось. Только ложку – ту самую, десертную, с выдавленным на ручке клеймом: «Сталь нерж. Ц. 22 к.»