Три короны для Мертвой Киирис (СИ) - Субботина Айя - Страница 19

Он запрокинул голову и от души расхохотался. Потом упал на кровать, приподняв бедра, стащил штаны, оставшись в полотняном белье. Даже с того места, где сидела, Киирис рассмотрела большой, размером с ладонь, старый ожог над правым бедром. Мысль о том, как это, должно быть, было зверски больно, полоснула по нервам.

Дверь в покои отворилась, на пороге появилась крохотная, сморщенная, словно старая слива, темнокожая тариска. Надо же, да она седая! Киирис сроду не видела жительниц теплых островов седыми, была уверена, что тех и в гроб кладут с идеально-черными шапками курчавых волос.

— Ты вовремя, Фредана. Займись гостьей Королевы-матери.

С этими словами император шустро, как мальчишка, забрался под одеяло, ничуть не смущаясь, что драгоценный обруч остался валяться где-то в самых ногах. Похоже, он всерьез намеревался обновить постель собственным телом.

Пока Киирис снова и снова прокручивала в голове его случайные откровения, старая тариска разложила на столе содержимое мешочка, который принесла с собой. Одну за другой достала баночки и горшки занялась ранами мейритины. Рабыня заняла место на подушке около кровати и уткнулась лбом в пол. Вид ее смирение раздражал Киирис сильнее, чем щекотка за пятки, но она уже пообещала присматривать за девчонкой — не отказываться же от столь щедрых даров?

Через несколько минут над кроватью раздалось мерное и громкое сопение. Киирис пыталась сдерживать смех, но грозный владыка империи так мило сопел во сне, что она не смогла сдержать смешок. Даже у тиранов есть что-то человеческое.

Седая тариска неодобрительно на нее зыркнула. Ну и что? Имеет она право расслабиться и побыть простой девчонкой, даром что рогатой и украденной с обратной стороны Зеркала мира.

— Ты ему приглянулась, — шепотом сказала Фредана, прикладывая к вспухшему подтеку кусок мокрой тряпицы, пахнущей весенним разнотравьем. — Мой Дэйн никогда не спит в чужой постели.

Ее Дэйн? Кто же, в таком случае, Фредана? Кормилица? Нянька?

— С этого момента ничего не ешь и не пей, не дав прежде попробовать своей рабыне, — продолжала шептать и хлопотать над ней седая тариска. — Здесь кое-кто раскатал губу выбраться из арахана и сесть на трон возле моего тхашара[17], и не брезгует никакими способами, лишь бы добиться своего.

Тхашар, это, кажется, молочный сон. Значит, кормилица.

— Ты говоришь о красавице-иникере?

— Да какая она красавица. — Кормилица не скрывала отвращения. — Гнилая вся и везде. Когда ее привезли в Замок, с ней была куча хлопот: это не так, то не эдак. Засранка, а гонору на десятерых. Уж что только не делает, чтобы от моего мальчика понести, а все никак. Оно, конечно, и хорошо бы, чтобы у империи появился законный кровный наследник, но если эта мегера так высоко взберется — худо будет нам всем.

Когда тариска смазала царапины целебной мазью, у Киирис зубы свело от боли. Она шумно выпустила воздух сквозь зубы, сжала кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони.

— Терпеливая, это хорошо, — похвалила ее выдержку Фредана. — Завтра и следа не останется. Я столько ран и царапин со своего Дэйна вывела…

Она махнула рукой, заторопилась, собирая свои горшки обратно в мешочек. Киирис все-таки изловчилась заглянуть ей в глаза: так и есть — стала чернее черной тучи.

— Это все из-за проклятия? — отважилась спросить мейритина.

— Ох. — Седая тариска махнула сухонькой рукой, попятилась к двери, но Киирис успела поймать ее за запястье. — Горе над всеми ними висит, рас’маа’ра. Над всеми нами. Все потому что королеве вздумалось заглядывать богам за шиворот. — Фредана суеверно скрестила большой и указательный пальцы, трижды дунула на каждый перекрест.

Больше Киирис так ничего от нее и не добилась. Мейритина еще долго сидела в полной тишине, воскрешая в памяти отголоски каждого случайного и не случайного слова. Стало быть, проклятие действительно существует не только на языке простого люда. Но реально ли оно? Если Королева-мать не была осторожна, заглядывая в Осколок, одним богам известно, что она могла пробудить. А если самонадеянно попыталась заключить сделку с одним из Древних, то проклятие вполне может быть настоящим. В конце концов, действительно более, чем странно, что к тридцати годам у императора до сих пор нет ни одного бастарда. Киирис положила себе не забыть при случае обязательно разузнать, если ли дети у Рунна.

Она выскользнула из кресла, как только боль от лечения тариски поутихла. Сложила на софе разбросанные императором вещи. Его рубашка приятно пахла мужским телом и древесной корой, и мокрым после дождя сумеречным лесом. Совершенно иной запах, ни капли не похожий на запах Раслера.

Повинуясь импульсу, Киирис взяла рубиновый обруч, погладила пальцами острые края грубо ограненных рубинов. В каждом срезе ей мерещились то горящие города, то гроздья висельников, то триумфальный крик победившей нэтрезской армии. Этот человек принес боль столь многим, что она должна безоговорочно презирать его. Ее натаскивали уничтожить то, что он с таким трудом создал. А она, вместо того, чтобы думать о том, как бы поскорее превратить жизнь императора в кошмар, продолжает улыбаться с его мерного посапывания.

Киирис скинула одежду, быстро, пока не передумала, натянула его сорочку и самолично короновала себя рубиновым обручем. В отражении вставленного в раму из красной кости какого-то животного зеркала, на нее смотрела соблазнительная восемнадцатилетняя мейритина — дитя Первых, тех, что испили кровь богов. И алые рубины так шли ее багряным глазам, что Киирис поддалась минутной слабости и представила, каково оно — быть женой императора Дэйна, человека, за десять лет подчинившего множество государств и вольных городов.

Быть его женой, а не стать его погибелью.

«Дура, — выругалась Кровожадная ипостась. — Идиотка».

— Заткнись, — шепотом приструнила свое отражение мейритина. — То, что таэрн навсегда утерян, не означает, что я совсем не могу тебя контролировать.

«Ты хотела сказать — нас, — наконец-то объявилась Соблазнительница. — Немедленно разбуди этого самца и устрой ему ошеломительный секс. Он же просто воплощение силы и власти. Боги, он великолепен! Я нарочно дала тебе почувствовать его силу, но у тебя не хватило ума подставить ему задницу или хотя бы поработать языком. Мертвецам все равно, нарушишь ли ты обещание. Зато мы можем стать императрицей всея Нэтрезская империя».

— Не можем. Императоры не женятся на рас’маа’рах.

Киирис сняла обруч и положила его на свободную подушку около Дэйна. Даже во сне этот мужчина выглядел настоящим беспощадным хищником: ровный крупный нос, твердая линия губ, острые, будто бритва, скулы. Короткая нитка шрама вдоль правого виска пряталась где-то в волосах.

— А Поток никогда не спит, — прошептала Киирис одними губами. — Ничего не забывает и не прощает.

Фредана не соврала: на следующий день на лице практически не осталось следов общения с королевой. А остальное Корта умело скрыла используя всего лишь щепотку пудры. Несмотря на то, что на туалетном столике оказался целый арсенал разнообразных баночек, бутылочек и коробочек с косметическими принадлежностями, Киирис не притронулась ни к одной из них. Разве что нанесла на запястья по капле масла цветов персика. Аромат у масла был ни с чем не сравнимый: мягкий и сладкий, но не удушающий. Кроме того, раз из всех масел здесь нашлось только это, значит, таково было пожелание императора. Или это просто совпадение?

Киирис была уверена, что несмотря на всю расположенность Дэйна, блага не повалятся на нее из рога изобилия. Кроме того, она и так стала хозяйкой собственной комнаты и немногословной рабыни. Которая, к слову сказать, даже спала на корточках, напрочь отказавшись прилечь хотя бы на софу. И все же, когда утром за ней явилась Сеа и, покорно склонив голову, передала, что завтрак ждет ее, Киирис все равно удивилась. И сразу двум вещам. Во-первых, после порки Сеа была бледнее смерти и едва держалась на ногах, но кланялась изо всех сил низко. Было ли в ее глазах раскаяние? Вовсе нет, лишь злость безысходности. Киирис и не ждала, что порка прибавит ей любви, да и сама не собиралась мучиться угрызениями совести. Никто в здравом уме не рискнул бы ослушаться императора, а уж его личной этаре это должно быть известно, как никому. Она получила то, что заслуживала. Возможно, через несколько дней боль, наконец, отрезвит женщину от злости, и она поймет, что винить в случившемся стоит лишь собственную самонадеянность. Хотя в подобное просветление верилось с трудом.