Белая королева для Наследника костей (СИ) - Субботина Айя - Страница 33

— Слушай, а ты стал здоровым лбом! — громким шепотом говорит мой собеседник, стягивает капюшон и смотрит на меня глазами моего брата Рунна. — Я не поверил, когда узнал, что ты жив!

Рунн. Шесть лет прошло. Ему почти тридцать, а выглядит так, как и в день, когда я видел его в последний раз. В этом вся особенность тенерожденных: они молоды даже в шестьдесят, а потом за год угасают, как брошенные в огонь свечи. Иногда мне кажется, что Кэли врет о своем возрасте, и ей не двадцать, и даже не тридцать, но… какая разница?

— Привет, Рунн, — улыбаюсь я. И вдруг понимаю, что рад его видеть. Пусть и с новым шрамом на щеке. — Отлично выглядишь.

Он рассеянно проводит пальцами на свежему рубцу, морщится.

— Кувыркался с одной очаровательной крошкой, а в самый пикантный момент нас застукал ее муженек. Сам понимаешь — когда в голове мысль о том, как бы поскорее кончить, защита отступает на второй план. Правда, не стоила она того, конечно.

Я знаю, что он врет, а он знает, что я не верю в его ложь. Старая игра в поддавки. Ничего не меняется, и это каким-то волшебным образом расслабляет меня. Это же Рунн: мы знаем друг друга с детства, мы ненавидим друг друга, но и любим, хоть лучше позволим себя убить, чем признаемся в этом.

Я наваливаюсь плечом на стену — демоны бы задрали эти колченогие табуреты без спинок! — и улыбаюсь во весь рот. Кэли, с минуту изучая мое лицо, успокаивается. Кивком предлагаю ей сесть за соседний стол. Конечно, она ничем не выказывает недовольство, но я способен угадать его даже в том, как она идет. Рунн провожает тенерожденную взглядом, прищелкивает языком.

— Твоя? Хороша, ничего не скажешь. Ты, надеюсь, уже распрощался со своей невинностью.

— О чем ты хотел поговорить? — спрашиваю я. Несмотря на то, что я чертовски рад его видеть, Рунн — последний человек на земле, с которым я буду обсуждать эту тему. — И как ты вообще меня нашел?

— Императрица Киирис подсказала, — отвечает он.

Это имя. Ее имя. Мое проклятье, от которого не избавиться, не убежать, не забыть. Подозреваю, даже если бы я был настолько всемогущ, то и всей теургии мира не хватило бы, чтобы выжечь Кровь богов из моего сердца.

— Я думал… — рассеянно бормочу я, но брат не дает мне закончить.

— Насколько я знаю, она не растеряла свои таланты, хоть уже не та, что прежде. В общем, она каким-то образом чувствует… всех нас. Мне, знаешь ли, чертовски неуютно от того, что надо мной всегда есть невидимая надзирательница, хоть она никогда и не вмешивается. Ну или делает это настолько ювелирно, что обводит вокруг пальца даже меня.

— Тебя не так уж сложно обмануть.

Рунн вскидывает бровь, мы с минуту смотрим друг на друга и практически одновременно взрываемся смехом. Настоящим смехом, от которого сводит живот и болят скулы. Брат пару раз хлопает ладонью по столешнице — и к нам бежит грудастая пышная служка. Поправляет не первой свежести рубаху на груди, как бы невзначай распуская завязки. Еще немного — и ее сиськи вывалятся наружу. Не знаю, чего она добивалась, но ни меня, ни Рунна не интересует то, что у нее под одеждой. Хотя, полагаю, за старания девчонка заслужила пару лишних монет.

— Чего-то самого приличного, что подают в этом свинарнике, — говорит брат. Прищуривается и улыбается так, что девчонка становится белой, как снег. Ее пальцы начинаю мелко дрожать, взгляд затравленно мечется между нами, как будто она не может решиться, какого палача выбрать. — И так, чтобы у нас не болели животы. Будешь славной девочкой — получишь вот это.

Он подбрасывает в воздухе большую серебряную монету.

И время для меня стремительно замедлят ход. Я вижу, как медленно вращается в воздухе потертый черненый кругляш, вижу чеканку на его сторонах, профиль и «орла».

Монета приземляется в ладонь Рунна — и буквально исчезает между пальцами. Девчонка бормочет что-то неразборчивое, кланяется, убегает за тяжелый полог, откуда доносятся запахи стряпни.

— Ты за этим здесь? — спрашиваю брата. Хотя для чего, если и так знаю ответ.

— Слышал, ты обосновался в здешних краях и знаешь тут каждую могилу и каждую кость.

— Очень большое преувеличение.

— Очень скверная попытка провести меня вокруг пальца. Уверен, тебе есть что мне рассказать.

— Даже если бы было — чего ради мне делать это? — Очень надеюсь, что мы остановимся на это беззлобном пикировании, потому что теперешняя стычка будет слишком не на равных. Хотя Рунн наверняка убежден в обратном.

— Чтобы помочь брату, с чего же еще? — Он аккуратно проводить ладонью над столешницей — и монета снова там. Смотрит на меня профилем бородача с короной на голове. — Ты уже видел такую, да? Хоть не местный и шатаешься в Северных просторах не так долго. Значит, наткнулся где-то в другом месте.

— У некоторых они до сих пор в ходу, — говорю в ответ. — Натыкался пару раз.

— А еще здешние коровы доятся первоклассным вином, — подшучивает он. — Самому не смешно?

Я молчу, потому что понимаю — разговор зашел в тупик. Он задал вопрос, на который — мы оба это знаем — у меня есть вполне конкретный ответ. Но я не могу им поделиться. Ни за что. И не могу назвать причину. И если так пойдет дальше, мы можем снова сцепиться, как в старые добрые времена. Только теперь я в состоянии его убить. И знаю, что Рунн не остановится ни перед чем, чтобы доказать свое превосходство. Ведь я всего лишь чокнутый младший брат, который виноват чуть ли не во всех его горестях.

— Послушай, — вопреки моим ожиданиям Рунн наклоняется вперед и его тон становится примирительным. — Мне не нужны сокровища. Сиди на своем добре, как старый змей — плевать. Мне нужна всего лишь одна вещь. Я знаю, она должна быть вместе с этим.

Брат стучит по монете указательным пальцем.

— И что же это такое? — спрашиваю я.

— Ильрис.

На время разговор сходит на нет, ведь к нам уже спешит вереница служек с тарелками, горшками, кувшинами. На столе оказываются даже начищенные медные кубки, будто их использовали вместе зеркал. Гусь, грибы, салаты, три сорта рыбы, свежий хлеб и булочки с пряностями.

— Я сам, милая. — Рунн отодвигает руку девчонки, когда та собирается разлить содержимое кувшина. Одно неуловимое движение — и он вкладывает ей в ладонь пару монет. Обычных, которые здесь в ходу.

Девчонка округлившимися глазами смотрит на свое сокровище, начинает лепетать что-то о щедрости и добром сердце, и Рунну приходится пару раз ощутимо шлепнуть ее пониже спины, чтобы спровадить вон.

— Ильдрис — это легенда, — произношу я под звук льющегося в мой кубок вина. Пахнет как будто неплохо. — Ты же не веришь в сказки?

— Я много во что не верю, но иногда даже у скептиков открываются глаза.

Кажется, он собирается сказать что-то еще, но замолкает и смотрит куда-то поверх моего плеча. Оборачиваюсь — и вижу девушку, которая осторожно, чуть прихрамывая, спускается по ступеням. Она близоруко щурится, шарит взглядом по залу — и, заметив нас, улыбается, спешит навстречу.

— Разве я не велел тебе как следует выспаться? — говорит Рунн неожиданно сухим, колючим, словно ветка терновника, голосом. — Разве не велел не высовываться?

Она смущенно краснеет, растерянно смотрит на меня, как будто рада даже помощи незнакомца. Милая, не красавица, но совершенно очаровательна естественной улыбкой и мягкими чертами лица. Травянисто-зеленые глаза — как у ребенка, да и фигурка примерно такая же, хоть и скрыта под объемным тяжелым плащом.

— Я… испугалась. Там были шаги и голоса.

Даже голос ей под стать — сладкий, мягкий, тихий. Совершенная противоположность тому, что всегда привлекает Рунна: в ней нет и капли сексуальности или страсти, зато с лихвой наивности. Наверняка она та еще мастерица говорить вещи невпопад и нести чушь.

Надо признать я заинтригован.

— Это просто комната под тобой, — недовольно огрызается Рунн. От его веселого настроения не остается и следа. — Здесь тебе ничто не угрожает, Эммер.

Она в нерешительности топчется на месте, отводит волосы — и я замечаю кончик острого уха в ее темно-красных волосах. Она — тенерожденная. Судя по светлой коже и едва заметному орнаменту на щеке — из первородных.