Белая королева для Наследника костей (СИ) - Субботина Айя - Страница 5

Я не могу позволить крылатой твари уничтожать мою армию. Но могу — и попробую — одолеть его самостоятельно. Смерть в моей крови — лучшее оружие против северной ящерицы.

Мы с Кэли, не сговариваясь, прыгаем вниз. Свист ветра в ушах подсказывает мне, когда нужно остановиться. Я подхватываю поток и мягко опускаю нас на землю.

«Вымани его для меня. Вон туда», — я указываю на громадную дыру в стене, которую вчера сам же и сделал, чтобы не тратить время на переговоры и осаду. У меня нет ни одной лишней минуты, не то, что дня или месяца.

Кэли кивает — и растворяется.

Я нашел ее едва живую в болотах теплого Этрана — и с тех пор она ходит за мной по пятам. Я никогда не просил ее верности, но тенерожденная решила, что я чуть ли не божество, которое повстречалось на ее пути лишь для того, чтобы указать новую цель — служить мне.

Я иду к стене, подставляю лицо стуже, наслаждаюсь снегом и холодом. Здешний климат мне по душе. Именно поэтому я обосновался в Мерзлом пределе. Но меня достали и там.

Снег приятно поскрипывает под сапогами, мой шаг уверенный и быстрый. Я разгоняю свою кровь, хоть это и подстегивает песчинки в моих внутренних часах сыпаться быстрее. Будь я мейритом, первородная теургия была бы мне матерью. Но я человек, и она для меня — злая мачеха и личный палач. Плевать, ведь, по сути, я уже давно мертв.

Шум в голове глушит все эмоции. То, что нужно: холодная голова и полная отрешенность от происходящего. Я сотни раз проделывал подобные вещи, но с существами меньше этого чудовища и куда более безопасными. Шансы на провал велики, но риск необходим. Сейчас моя армия может порядочно потрепать армии северных ярлов, даже если им хватит ума вступить в военный союз: такой вариант я тоже не исключаю. Но вирм в состоянии значительно осложнить мои дальнейшие планы, прежде чем сдохнет. Даже приблизительное соотношение погибших к итогу битвы мне не нравится. Я смогу. Или умру чуть раньше.

На белоснежном снегу видна тонка серая насыпь — утром мы жгли тех, кто не пережил вчерашнее побоище. Костров было много и ветер долго разносил пепел по округе. Надеюсь, они нашли успокоение в смерти, для некоторых она была славной, с оружием в руках. Другие просто просили о пощаде, но я не могу контролировать каждую руку с мечом. Неупокоенные послушны мне, но они обладают собственной волей и не моя вина, что, получив шанс поквитаться с обидчиками, они им воспользовались.

Я оглядываюсь — стены уже достаточно далеко, но вирма по-прежнему невидно. Но тварь не улетела — об этом красноречиво говорят громкие хлопки крыльев. Кажется, он сразу везде, накрыл своей тушей весь замок. Но у меня нет выхода, кроме как довериться мастерству Кэли и ее флаконам с жидким огнем.

Стоит подумать об этом, как пустая сцена передо мной заполняется фигарами. Сперва, кувыркаясь через голову, мягкой пружинистой поступью появляется тенерожденная. Мне нравится смотреть на нее в деле, кажется, в этом теле просто растворяются все до последней кости. Кэли двигается подобно ручью между камнями: обтекает все преграды, проскальзывает и умело лавирует. Она разворачивается и делает короткий забег, взбирается на камень, выхватывает что-то из-за пояса. Замах по широкой дуге — и флакончик, сверкая, словно красный бриллиант, летит к цели.

Короткая и злая вспышка огня, горячее зарево поднимается вверх, расползается вширь.

Ей вторит долгий яростный рев.

Кэли словно акробат спрыгивает на землю, отвешивает мне символический поклон, разводит руками, давая понять — сцена свободна. Раньше она была метательницей ножей в труппе бродячих артистов, а до этого — первой убийцей вольного города Хаджара. В некоторой степени мы с ней родственные души, ведь оба в совершенстве овладели мастерством кражи чужих жизней, но каждый на свой лад. Есть лишь одна разница: Кэли наслаждается каждой отнятой жизнью, мурлычет, как кошка, когда я позволяю ей сорваться с поводка. Мне же смерть давно не приносит радости. Я потерял ее вкус. Теперь это просто вынужденная необходимость.

Вирм выползает на импровизированную снежную арену. В воздухе он казался меньше. Сейчас же на меня медленно наползает белая, кое-где побитая огнем туша, чьи размеры я даже не в состоянии осознать. Белые выстуженные глаза смотрят на меня с нескрываемым намерением: растоптать, превратить в прах.

«Черта с два», — мысленно отвечаю ему. Есть некоторая вероятность, что вирм сможет поймать мои мысли, но это довольно сложно, если я сам того не хочу. А налаживать контакт с северной ящерицей — последнее, что мне сейчас нужно.

Я уже знаю, для чего он мне пригодится. Но для этого его придется убить. И сделать это с ювелирной точностью, быстро и с первого раза, ведь придется затронуть ту грань теургии, которая слишком остра даже для меня. Шанса на ворую попытку не будет, но даже если бы и был — мне ним не воспользоваться.

«Будь рядом, — отдаю мысленный приказ Кэли, — но не подходи близко и не мешай мне».

«Да, здесь», — отзывается она.

Когда все закончится, я, скорее всего, не буду способен даже вернуться в замок.

Рогатая, закованная в чешую башка тянется прямо ко мне. Из ороговелых ноздрей валит пар, глаза с вертикальными зрачками выстуживают меня изнутри. Холодно. Должно быть, вирм думает, что меня можно запугать простыми фокусами.

Я улыбаюсь — мне легко и спокойно. Нет ни единой лишней эмоции. Он пришел убить меня, а взамен я должен убить его. И у каждого из нас всего одна попытка, и каждый использует ее на всю катушку. Мне почти приятен этот короткий поединок взглядами, потому что в этот момент мы равны и безоружны.

Вирм делает резкий выпад вперед, раскрывает пасть.

Я слышу громкий вскрик сотен голосов где-то за спиной. Должно быть, на представление сбежались все, до последнего поваренка. Пусть смотрят. Как бы ни пафосно это звучало, но демонстрация силы должна прекратить их бессмысленные попытки сопротивляться. Лучше так, чем еще одна казнь и свежий пепел на снегу.

Я подтягиваю к себе невидимую нить, сплетаю из нее лассо. Движения четкие, слаженные. Ошибаться нельзя. Тугая, почти невидимая плеть обвивается вокруг пасти вирма. Я дергаю, затягиваю петлю туже. Он брыкается, еще немного — и потянет меня следом. Шаг в Грезы — и темнота ласково обнимает меня. «Ты вернулся, вернулся…» — шепчет Поток. Отмахиваюсь, иду дальше — и выныриваю. Ледяной глаз вирма смотрит на меня с алчной злобой. Он знает, что проиграл, но он слишком большой и грозный, он должен сопротивляться, хоть петля причиняет ему нестерпимую боль. В том месте, где теургия касается чешуи, пролегли глубокие рытвины, треснула вековая броня, хлещет кровь. Ее горячий запах пьянит, я вдыхаю — и смеюсь.

Я безумец. Полный псих, как сказал бы мой брат Рунн.

Теургия резвится в ладони, тугими кольцами обвивает руку, тянет вперед. Кладу пальцы на вирма — и мысли взрываются от его агонии. Я не хочу затягивать пытку, но он слишком большой и потребуется время, чтобы яд проник в его кровь, распробовал угощение и превратил сердце в камень.

Минута, две. Вирм тяжело устало дышит, закрывает глаза и медленно проваливается в сон. Его сердце совершает еще несколько толчков и останавливается.

Я убираю руку, делаю глубокий вдох. Боль сочится у меня под кожей, теургия разрывает плоть, крошит кости, уничтожает душу. Нестерпимо болит голова: в виски будто постукивают злые молоточки. И голоса — они снова во мне. Шепчут, проклинают. «Убийца… убийца… скоро ты будешь наш». Я пожимаю плечами: нет смысла отпираться. Так и будет. Я бы не раздумывая отдал им всего себя, но еще слишком рано. Дэйн учил, что мужчина должен заканчивать то что начал, тем более если он увяз в войне.

Я поднимаю лицо, позволяю колючему снегу меня отрезвить. Дэйн, мой старший брат, лучший пример для подражания. Он отнял у меня Кровь богов — ту, что дарила тепло моей душе. Имею ли я право ненавидеть его?

Шаги по снегу: торопливые, частые. Это Мьёль, я достаточно хорошо выучил ее повадки — так здесь не ходит никто.