ИВ. Тетралогия (СИ) - Северин Гай "geori" - Страница 159

Рассуждая о долге, о защите Отечества, разве подобное имел в виду отец? И как же это оказалось легко и просто — отбросить все человеческое и наслаждаться торжеством хищника. Пожалуй, стоит еще раз подумать о своей роли в войне. Наверное, кто-то должен делать и грязную работу. Но, если заниматься диверсиями, то зачем мне группа? Вероятно, смогу действовать еще эффективнее, если буду самостоятельно выбирать цели и уничтожать их. Или все же пора остановиться, пока еще возможно?

Астор попал в госпиталь, и ему ожидали замену. При необходимости мы могли бы сами передвигаться в темноте, но пока никто не хотел уезжать, ведь мы не чувствовали себя окончательно удовлетворенными, даже высокая вероятность появления в ближайшее время немецких вампиров не пугала. Оборотень через несколько дней вернулся сам. В темных очках, не долечившийся, объяснил, что сбежал из лазарета. Следующая ночь для него критическая, и он не хотел рисковать, к тому же, был уверен, что после обращения зрение полностью восстановится.

Незаметно пролетел год. Мы меняли свое расположение в зависимости от ситуации на фронте. После Ипра был Артуа, потом Верденская «мясорубка», где стал свидетелем того, что и наши тела не совершенны. Один из членов группы, схлестнувшись с вражеским вампиром, потерял руку, оторванную врагом. Битва уводила его все дальше от потерянной конечности, в итоге чего, не вернув ее на место, бедняга остался калекой. Вопреки расхожему мнению, наши части тела не вырастают из ничего, это сказки, культя успела затянуться, оставив мужчине обрубок, а сама рука омертвела и высохла, как и все кровопийцы после смерти.

Признаться, это открытие произвело на большинство из нас впечатление. Пришлось осознать, что не так уж мы и всесильны, как кажется. И все же со временем я очерствел и огрубел, стал равнодушнее к чужим и собственным страданиям, вопросы морали и чести почти не занимали голову. Дни сменяли ночи, похожие одна на другую. Мы потеряли еще несколько вампиров, но это тоже не оставило в душе особого следа. Взамен них пришли новые.

Изредка я писал отцу короткие письма без обратного адреса, сообщая, что жив, и советуя не переживать, если вестей не будет очень долго. Теперь совершенно очевидно, что шансов вернуться домой у меня меньше, чем казалось вначале.

Однажды довелось стать свидетелями события, принесшего некоторое удовлетворение. С первых дней войны особые проклятия французы посылали на немецкие дирижабли. В бессильной злости провожали взглядами в Северном море, где они вели разведку, передавая информацию вражеским судам. Над сушей же их появление тревожило сильнее, потому что, чаще всего, сигарообразные летательные аппараты несли в своем чреве тяжелые бомбы, чтобы обрушить на Париж, и другие города Франции.

Почти неуязвимые с земли, они оснащались многочисленными пулеметами, поэтому, как французские Мораны, так и аэропланы союзников, крайне редко выходили победителями в боях с этими монстрами. Обычные пули оказывали очень слабое воздействие на оболочку цеппелина, имеющего жесткую конструкцию, а вот «огрызались» немцы в ответ очень активно.

Возвращаясь после очередного задания, мы с ненавистью поглядывали на дирижабль, нагло проплывавший чуть в сторонне по светлеющему ночному небу в направлении наших позиций, когда в воздухе показалась группа бипланов с опознавательными знаками Франции на крыльях. Цеппелин тут же открыл яростный огонь, и один из Ньюпоров, резко клюнув носом, вошел в штопор и, вращаясь, устремился к земле. Полагая, что у двух оставшихся шансы минимальны, мы обреченно вздыхали, сетуя на несовершенство нашей боевой техники. Пара самолетов, казавшихся совсем маленькими на фоне неповоротливого гиганта, то расходясь, то сближаясь, маневрируя и кувыркаясь, продолжала подбираться к врагу, не прекращая встречного огня.

И тут, полной неожиданностью, дирижабль вдруг вспыхнул, и в считанные секунды пламя фантастическим гигантским факелом охватило огромную «сигару», озаряя все вокруг. Переламываясь пополам, постепенно ускоряясь, чудовище падало прямиком на немецкие позиции! Едва цеппелин коснулся земли, раздался чудовищный взрыв, очевидно, сдетонировали авиабомбы, предназначавшиеся для наших городов!

Находясь на вражеской территории, но, забыв про опасность обнаружения, мы разразились восторженными победными воплями, свистом и смехом, приветствуя и рукоплеща нашим доблестным летчикам. Позже поступили сведения, что на вооружение союзнических армий поступили зажигательные пули, позволяющие воспламенить смешивающийся с воздухом водород. Это и позволило нашей авиации отныне эффективно бороться с немецкими дирижаблями.

В мае получили очередной приказ о передислокации, в этот раз — в район реки Сомме, похоже, там планировалось серьезное наступление союзных войск. День был пасмурный, небо хмурилось, обещая весеннюю грозу. Воспользовавшись этим, я перебрался в кабину к Астору, предпочитая свежий воздух тесному душному фургону, набитому потными мужчинами. На одном из постов машину остановили, и я неожиданно насторожился, кожей почувствовав неладное. Словно подсознание кольнуло. То ли слишком новая форма патрульных вызвала подозрение, то ли чрезмерно пристальный взгляд, которым сержант впился в оборотня, приняв документы для проверки, то ли едва заметный акцент в голосе су-лейтенанта.

Прежде подобное всегда проходило гладко, а тут начальник патруля красноречиво переглянулся с подчиненным и приказал водителю выйти из кабины. Прислушиваясь к своему шестому чувству, буквально оравшему мне, что ситуация может стать критичной, дал команду Астору не двигаться, а сам выскочил со своей стороны и, как старший по званию, потребовал у офицера объяснений, приготовившись при необходимости или внушить, или вывести противника из строя.

Начальник еле слышно скрипнул зубами, но внешне остался спокоен, уверяя, что это простая формальность, вызванная повышением мер безопасности. Принимая документы, он слегка дотронулся до моей ладони, и резко переменился в лице, отшатнувшись как от огня. В тот же миг события стремительно завертелись. Человек взмахнул руками, и мой мозг рассыпался мириадами осколков, по крайней мере, именно это я и чувствовал, хватаясь за голову и едва устояв на ногах, прислонившись спиной к капоту, почти потеряв возможность соображать и что-либо предпринять. Сквозь туман, застилающий глаза, видел, как двое «патрульных» вытащили и скрутили сопротивляющегося Астора.

Из распахнувшейся дверцы фургона буквально вываливались вампиры. Мой мозг продолжал плавиться, казалось, еще немного — и потечет из ушей, как теплый парафин. Задыхаясь и сходя с ума от невыносимой боли, все же умудрился разглядеть, как командир Бенезет упал, сраженный выстрелом в сердце. Остальные, даже не пытаясь оказать сопротивление, хватались за головы и катались по земле, корчась от безумной пытки, источником которой являлся «офицер».

Рассредоточив свое воздействие на основной группе, он немного ослабил давление на меня, чем я поспешил воспользоваться. Чувствуя, что ни убежать, ни применить способности сейчас не в состоянии, твердо решил продать жизнь подороже. Собрав последние силы, выхватил из кобуры пистолет и открыл огонь, но тут же рухнул на землю, изрешеченный ответными пулями. Остатком угасающего сознания понимал, что этим они меня не убили, однако в последовавших за нападением событиях, не проходило ни минуты, чтобы я не пожалел о подобном «милосердии».

Мысли о неволе прежде не приходили в голову. Это печальная перспектива обычных людей, а таких как я, подобное не касается. Нашего брата не брали в плен. Либо убил, либо убит, третьего не дано. Во-первых, в реальности мы не существуем, Родина не будет ждать возвращения своих вампиров по итогам войны, во-вторых, трудно представить, что кто-то захочет держать на цепи военнопленного кровопийцу. Стоило быть более внимательным и осведомленным, возможно, застать меня врасплох было бы значительно труднее, если вообще осуществимо.